Милый Виктор Карлович Курочкин – самодеятельный горнолыжник-любитель битый час разъяснял мастеру спорта и профессиональному гонщику детали катания на лыжах. Показывал технику правого поворота, прыжки с трамплина, и даже обещал дать несколько уроков на местности. А мастер спорта еще выспрашивал, выведывал, чуть ли в тетрадку не конспектировал. Солидный человек, отец взрослых детей валял при всем честном народе ваньку перед аморальной сволочью, которая без раздумий папу родного на ремешки распустит. Наверное, при одном только воспоминании о моей масленой роже и елейно-подобострастных расспросах Витю бросало в жар.

Было понятно, что теперь мне ни за что не переубедить его в том, что я мерзавец, каких поискать. Витя никогда не поверит, что Гене я про швейцарии гнал совершенно бескорыстно, параллельно и без какой-либо задней мысли. И что горнолыжник из меня как из говна – пуля.

Вот так, совершенно того сам не желая, я довел до белого каления человека кроткого и тишайшего – Виктора Карловича Курочкина. Вполне возможно он бы действительно меня укокошил, да тут очень кстати пришелся отпуск. За три недели, что я отсутствовал в Галерее, Витя немного остыл и первые, самые сильные впечатления как-то поистерлись в его душе. Но с тех пор он упрямо не верил ни одному моему слову.

Чем же был хорош «Курант»? Странный вопрос. На первый взгляд, ничем. Зарплата маленькая, работа скучная, звание твое ничтожно, а мнение твое никому неинтересно. Стоишь себе день-деньской на каком-нибудь посту, образно выражаясь, в жопе, и сопишь в две дырочки – жалкий, никчемный. Часы считаешь. Сначала до обеда, потом до подмены, потом до закрытия Галереи. Часов этих всего двенадцать, а это очень много.

«Курант» был хорош людьми, коллективом, так сказать. Причем далеко не в том смысле, мол, что ни человек то личность, сверкающий самородок и гигант духа. Скорее даже, наоборот. Это разномастное сборище было натуральным зоопарком, магазинчиком смешных ужасов. Большинство личного состава без вопросов подпадало под меткое определение, которое придумал Вовка Рашин, старший сотрудник первой смены. Он называл их по отдельности «сказочные персонажи», а всю эту теплую гоп-компанию совокупно: «в гостях у сказки». Очень тонко подмечено, между прочим.

Нашей смене особенно везло на подобных субчиков. Чем же это хорошо? – возможно спросите вы. А тем, что посмотришь на такого Вахмурку и нет-нет, да подумаешь: «Э, брат, у тебя лично еще не все так плохо!» Все относительно, все познается в сравнении.

Скажем, был такой Дима Слюсаренко – человек, лицо и рассудок которого крепко попортило прямое попадание в лоб грузового автомобиля «КАМАЗ». По причине этого инцидента выглядел он весьма колоритно. Отчаянно, прямо скажем, выглядел, свирепо до ужаса. Познакомился я с ним при следующих обстоятельствах. Диму на целый день приставили ко мне, чтобы я, как старый охранный волчара передал ему секреты нашей нелегкой службы.

Оглядев рекрута, я особо отметил моднявые темно-желтые ботинки на высоком каблуке. Когда мой папа был молодой у него были такие же, только выглядели получше и поновее. Костюмец на новобранце был тоже тот еще – серый в полосочку, с каким-то подозрительным нефтяным переливом. Ну и мордашка, конечно… Дима приветливо улыбнулся, и я совершенно непроизвольно отшатнулся.

В дальнейшем у меня так и не получилось привыкнуть к его нетривиальной мимике. Я всякий раз пугался. Ну так, будешь тут пугаться: к тебе приближается человек и у него настолько неопределенное выражения лица, что хочется сразу убежать! Потом, правда, выясняется, что ему просто интересно знать какая завтра будет погода, и не случится ли дождя.

С некоторой опаской я повел его в залы на рекогносцировку и принюхивание. Побродив там какое-то время, мы присели на банкетку. И вот в самом интересном месте инструктажа, когда я с жаром разъяснял Диме его действия при обнаружении в Галерее пьяного гада, он вдруг ни с того ни с сего спросил:

– Фил, а ты это… с бабой живешь, или как?

Я опешил.

– Милый ты мой, – говорю, – какая связь?!

– Ну, – отвечает, – интересно же…

Он рассказывал та-а-акие истории, что даже я, признанный авторитет в этом вопросе невольно крякал от изумления!

Однажды, например, он поведал, что третьего дня потерпел кораблекрушение, проезжая на автобусе по родным Химкам-Ховрино. То ли автобус заехал в огромную лужу, то ли пришел цунами с водохранилища, то ли яростный тропический ливень обрушился на беззаботно катающегося в автобусе Диму – этого так никто и не понял. Нет, он не врал. Он даже, кажется, сам верил в свои видения.

Что уж говорить, если прозвище этому Слюсаренко придумал Сережа Рогаткин – человек тоже далеко не оксфордского типа. Сережа как-то в обед задумчиво посмотрел на Диму и сказал:

– Какой-то ты прямо Ящур, блин!

Прошу заметить, что эти люди допускались до охраны сокровищницы русского искусства.

А еще была такая щемящая, надрывная история.

Ранней весной неведомые мне слюсаренкины друганы собрались идти за МКАД в туристический поход. Уже само по себе это было странным намерением, учитывая погодные условия, метровый снежный покров, минус пятнадцать по ночам, и вообще «несезон» для загородных пикников. Но это только на первый взгляд. Кое-кто из туристов со слов Ящура нырял рыбкой с унитаза в ванну полную воды, пил жидкость для протирки магнитофонных головок, колол головой кирпичи, и совершал прочие несуразные перформансы. Так что на этом впечатляющем фоне смелая вылазка в шатурское редколесье хотя и являлась примером критического идиотизма, однако, все-таки укладывалась в известные рамки. От такой веселой компашки можно было ожидать и гораздо более экстравагантных поступков. Понимаете, к друзьям Слюсаренки нельзя подходить с позиций традиционных общечеловеческих ценностей и формальной логики. Судя по всему, это были исключительно самобытные, креативные и богатые духом человеки.

Диму, впрочем, в предстоящей экспедиции особенно привлекало следующее обстоятельство. Оказалось, что верные друзья нашли ему некую женщину, согласившуюся разделить с ним тяготы ночевок в подмосковных сугробах. Что уж это была за женщина такая и где ей подобных разыскивают – ума не приложу! Даже мысленно я был не в состоянии представить себе это существо. Нет, правда… Я пытался, я предпринимал попытку за попыткой, но всякий раз воображение мое было вынужденно расписываться в собственном бессилии. Виделось мне по преимуществу что-то неясное, бесформенное, но неизменно страшное.

Известие о намечающихся бивуачных утехах сотрудника Слюсаренко взбудоражило коллектив. Это была вполне себе полноценная информационная бомба в масштабах «Куранта»! Та часть смены, которая находилась в более-менее здравом уме и твердой памяти погрузилась в жаркие дебаты по этому поводу.

Одни, холодные бишь пессимисты, находились в полной уверенности, что Ящур опять что-то наплел, или в крайнем случае это у него было такое красочное видение после употребления стеклоочистителя. Мол, женская душа она, конечно, загадка и потемки, но не до такой же степени, чтобы ночью лезть в палатку к Слюсаренке! Они (холодные пессимисты) при всем к нему уважении отказываются признавать сие правдоподобным.

Да и вообще, говорят, хорошо бы Ящурку на всякий случай стерилизовать, чтобы исключить в будущем подобные ему курьезы мироздания. А то еще натворит дел своей бойкой пипиской! Лучше, говорят, никакого прироста населения, чем такой прирост. Тут холодные пессимисты, справедливости ради, немного перегибали.

Здоровые же оптимисты, напротив, требовали, скрипя сердцем, признать в Ящуре такого же человека, как и любой из нас. А коли так, то и пресловутая женщина теоретически (теоретически!) вполне может существовать – утверждали они.

Полемические страсти накалялись. Дело дошло до того, что целая делегация сотрудников приперлась к Диме на пост с суровым требованием предъявить в натуре объект дискуссии. То есть ту самую прекрасную незнакомку.