Наташа засмеялась:

— Я думаю, вы скучаете по работе, а не по Москве.

— По Москве тоже, Наташа. Когда-нибудь я расскажу вам, как я это понял.

— Я задерживаю вас, Карел. Простите меня.

— Наташа, через полчаса я буду у вашего дома. Мы заберем машину, и я вам еще раз позвоню после того, как побываю в мастерской. Я не прощаюсь, хорошо? Пусть ваша мама выйдет в десять, это удобно?

— Да, конечно, спасибо вам большое за все. Я буду ждать звонка.

Она положила трубку, несколько минут сидела в молчании, боясь признаться себе в своих надеждах, и пошла на кухню к маме.

— Мама, сейчас подъедет тот человек за моей машиной. Ты не могла бы выйти, отдать ему ключи, я не хочу, чтобы меня кто-то увидел с такой физиономией.

— А это не опасно, доверять ему машину?

— Мою машину уже никому не опасно доверять. Стекол нет, и она не запирается. Здесь ее просто разберут на части, если еще не разобрали. Так хоть какая-то надежда есть. Этот человек — владелец белого «ниссана», в который я вчера воткнулась, я же тебе говорила. Он чех, архитектор, давно живет в Москве. Мне кажется, он вполне заслуживает доверия.

— О Господи! У тебя все заслуживают доверия.

— Да мне в любой мастерской скажут, что ее только на свалку. А у него какой-то чудо-механик.

— Ладно, пойду собираться. Как он хоть выглядит, этот чех?

— Выглядит он потрясающе. Высокий бородатый брюнет. Ты его ни с кем не перепутаешь, уверяю тебя.

Мама со значением поглядела на Наташу, но ничего не сказала.

Наташа ушла в комнату, легла, открыла книгу, начала листать знакомые страницы, но вскоре почувствовала, что температура опять повышается. Строчки начали прыгать, она отложила книгу, закуталась в одеяло. И не заметила, как уснула.

Проснувшись, она попыталась собрать воедино обрывки приятного сна и не смогла. Тонкая ткань сновидения рвалась и таяла, и она так и не вспомнила ни одной детали. Осталось только ощущение какой-то удивительной наполненности бытия, только что сбывшегося счастья. «Что же это было, где я была?» Она помнила только пронизанную солнцем воду, или и это только казалось? Сон придал ей сил, проснулся аппетит, и она с удовольствием поела, читая книжку. Когда Наташа домывала посуду, раздался звонок.

— Это опять Карел, Наташа. Вы не спали, я не разбудил вас?

— Спала, но уже проснулась и даже поела. Мне гораздо лучше.

— Я очень рад. Мой знакомый осмотрел вашу машину. Конечно, он не может ничего гарантировать, но помочь попытается. В крайнем случае, мы добьемся компенсации ущерба. Вы предпочитаете синий цвет у автомобиля?

— Да, но это неважно. Я предпочитаю целый автомобиль, — засмеялась Наташа.

— В целых автомобилях есть своя прелесть. Чем вы занимаетесь, когда не спите? Болеть очень трудно, я не люблю. Смотрите телевизор?

— Практически нет. Я читаю.

— Что именно?

— Все подряд, что попадется. А вы что делаете, когда болеете?

— Я болею редко. Даже забыл, когда это было в последний раз. Четыре года назад я сломал ногу, катаясь на лыжах. Читал, рисовал, чертил. Но нога — не простуда, можно ездить на работу. Противно, конечно, и гипс очень утомляет. Любое ограничение двигательной активности — для меня сущее наказание.

— А где вы катались на лыжах?

— В Татрах, конечно. Там замечательные горные курорты, вы не бывали там?

— Нет. Я была в Словакии на гастролях, но в Татрах мы не были.

— Буду счастлив вам их показать, когда пожелаете.

— Спасибо. Вы обещали рассказать, почему, уезжая, скучаете по Москве.

— Расскажу обязательно, при личной встрече. Чего бы вам сейчас хотелось, Наташа? Фруктов? Какие конфеты вы любите? У вас есть видео?

— Мне ничего особенного не хочется, конфеты я вообще практически не ем, видео у меня есть. А что, это социологический опрос?

— Да, и вообще я чешский шпион. Когда ваша мама приходит с работы?

— Сегодня она с утра, значит, в пять, не позже. А что?

— Ну, я думал, что, возможно, вам не захочется самой открывать дверь.

— А кому я должна открывать дверь?

— Я хотел вам кое-что завезти. Квитанцию из мастерской, образец заявления для ГИБДД, еще кое-какие мелочи. Вы не возражаете?

— Как же я могу возражать? Я вам так признательна за ваши хлопоты. Но мне в самом деле не хочется никому показываться на глаза. Я спрячусь в своей комнате, вы не обидитесь?

— Нет, конечно, я все понимаю. А что вы сейчас репетируете?

Она рассказала. К собственному удивлению, подробнее, чем маме. Говоря о новой пьесе почти незнакомому человеку, Наташа не чувствовала никакого напряжения, легко формулируя мысли, делясь надеждами и опасениями, которые до сих пор, держа при себе, почти не облекала в слова. И вдруг ей стало неловко, что она отняла столько времени у человека, который, возможно, слушал ее только из вежливости.

Она извинилась, и Карел ответил, что ему было, во-первых, очень интересно познакомиться с процессом работы актера над пьесой, а во-вторых, ничто не может доставить ему большего удовольствия, чем ее доверие. Разговор с Карелом дал новый толчок ее мыслям, и, отрешившись наконец от накопившегося напряжения, она вдруг поняла, что между ее позицией и видением Ивана, в сущности, не существует принципиальных расхождений. Она поняла, что раздражение Ивана тоже вызвано именно этим, и, заново утверждая свой авторитет, он вовсе не стремился к творческому диктату и подавлению своих старых товарищей. Они тоже, похоже, начав обижаться, потеряли способность его слышать и только мешают ему в его поиске, вместо того чтобы помочь, что вызывает еще большее его негодование.

Следует признать, что их с Никитой поведение было прямым нарушением профессиональной этики. Они были обязаны воспринять и воплотить до конца его замысел, хотя бы для того, чтобы он сам понял, где ошибся.

Размышляя обо всем этом, Наташа проглотила приготовленный мамой ужин, не почувствовав вкуса, и только встав, чтобы убрать посуду в раковину, поняла, как та огорчена. Наташа нежно поцеловала ее в шею, чтобы не дышать микробами, и от души поблагодарила. Не успели женщины убрать со стола, как в дверь позвонили. Наташа поспешила ретироваться в свою комнату, мама пошла открывать. Вернулась она не слишком скоро, с лицом удивленным и радостным.

— Выйди-ка на кухню, — сказала она.

На кухонном столе, контрастируя с дешевенькой клеенкой, красовался нежнейший букет из фиалок, крокусов и царящего над ними единственного гиацинта в дымке полупрозрачной зелени. Наташа почувствовала, как у нее защипало глаза.

— Он очень хороший человек, — вдруг, почему-то наступательно, заговорила мама. — У нас таких сейчас и нет, по-моему. Хорошие люди есть, конечно, но он… — Мама задумалась, подыскивая подходящее слово. — Он какой-то очень чистый, понимаешь? — Было видно, что она покорена безвозвратно.

— Посмотрим, — резко и испуганно ответила Наташа. — Не надо обольщаться, мы его совсем не знаем.

Взгляды женщин, с трудом оторвавшись от букета в маленькой корзиночке, обратились к большой корзине, стоящей на стуле. Мама приподняла укрывавшую ее салфетку и ахнула. В корзине лежали в художественном беспорядке иные дары природы — восковой бледности виноград, длинные желтые груши с тончайшей кожей, ярко-зеленые яблоки, пушистые палевые абрикосы и смуглые персики, кокетливо выглядывали из кружевных папиросных пеленочек красные марокканские апельсины, глянцево поблескивали рождественские мандаринчики, ало светилась малина в прозрачной коробочке и торжественно наклонял зеленую корону ананас.

— А я переживала, что лимон не смогла купить, не попался по дороге, — сказала мама.

Они аккуратно разобрали нереальной красоты фрукты, разложили их в вазы. За окном совсем стемнело, в конусах света под фонарями вились снежинки. Тропическое благоухание фруктов смешивалось с тонким ароматом цветов, преображая скромную кухню.

— Хоть справляй Новый год раньше времени, — вздохнула мама.

На дне корзины обнаружилась папка с бланками документов и несколько видеокассет. Наташа взяла их в руки.