— Я — шеф-повар, а вы— поварята, — говорила Джорджи, когда они все вместе готовили еду. Они вместе отправились выбирать цветы. Управляющий провел их в прохладный подвальчик, весь уставленный букетами. Нина выбрала розы, а Сэм — тюльпаны. И те, и другие были ярко-розового цвета. Панихида должна была состояться в церкви св. Георгия на Ганновер-сквер.

— Последний раз я была здесь больше девяти лет назад, — сказала Джорджи Сэму и Нине, — на свадьбе ваших родителей.

Джорджи не стала рассказывать детям, как свадебный кортеж не мог добраться до Кенсингтона, потому что улицы расчищали после взрыва бомбы в какой-то машине, убившего мужчину и женщину, проходивших мимо.

В КПТЭ, как всегда, было много дел. Ян сделал заявление, подтверждающее, что он не собирается предпринимать никаких специальных мер для собственной безопасности. «КПТЭ существует, чтобы показать ИРА, что их жестокость бессмысленна. Я и моя семья будут впредь, как и раньше, предпринимать разумные меры предосторожности, но мы не собираемся прятаться за баррикадами. Если бы мы поступили так, это означало бы, что терроризм победил».

Яна освободили от вечерних голосований в Палате общин на неделю. И Ян, и Пэтси были очень благодарны Джорджи за ее присутствие. Когда они обедали или выпивали все втроем, Лонсдейлам легче было отвлечься от горьких мыслей, хотя бы ненадолго. Пэтси даже пыталась иногда пошутить, но смех ее выходил неестественным и в глазах надолго застыло выражение боли. Глядя на подругу, Джорджи вспоминала, что однажды видела, как человек выпал из окна верхнего этажа на тротуар. Он встал, из головы его хлестала кровь, и попытался вернуться в дом. В глазах его было то же выражение боли и растерянности, что и у Пэтси. Потом Джорджи узнала, что мужчина умер по дороге в больницу.

Днем подруги лежали по нескольку часов на широкой кровати Пэтси. Иногда они разговаривали, иногда молчали. Дважды Джорджи вспоминала слова Пэтси, сказанные ею в Райкрофт Лодж: «Я содрогаюсь при мысли, что в один прекрасный день что-нибудь может случиться с одним из них. Второй этого не переживет».

— Теперь их не ждет такое испытание, — мягко говорила Джорджи.

— Я знаю, — ответила Пэтси. — Я заставляю себя думать все время именно об этом.

Как-то, когда они лежали вот так, молча глядя на трубы противоположных домов, Пэтси вдруг сказала:

— После всех этих событий все остальные обиды кажутся так далеко…

На прошлой неделе, — продолжала Пэтси, — Ян обидел меня так, как никогда раньше.

Джорджи ничего не сказала.

— Помнишь, в Райкрофт Лодж я рассказывала тебе об анонимном звонке? Как женщина спросила Яна и я вдруг почувствовала себя дурно от звука ее голоса? В прошлую среду она позвонила опять. Оказалось, что ее зовут Морин. Ян объяснил, что это одна сумасшедшая баба, которая преследует каждого министра, который может, по ее мнению, помочь ее братьям в Ольстере. Но я почувствовала, что он лжет.

— Ты сказала ему об этом?

— Нет, но он знает, что я все поняла. Я смотреть на него не могла после этого. Так продолжалось до тех пор, когда… — голос Пэтси сорвался, и по щекам покатились слезы.

Джорджи закусила губу, но тоже не смогла удержать слез. Она встала с кровати и пошла к тумбочке Яна, где лежали его носовые платки. Она взяла два платка, вернулась к кровати и протянула один из них Пэтси.

Когда подруги успокоились, Пэтси сказала:

— Никогда раньше не видела, как ты плачешь.

— Я знаю.

Чуть погодя Пэтси сказала:

— После того что случилось во вторник, меня перестало волновать, солгал мне Ян или нет. Думаю, что если и соврал, то потому, что не хотел ранить меня. Что бы там ни было между ним и этой ирландской шлюхой, я ничего не хочу знать. Теперь это неважно. После того, что случилось во вторник… — Пэтси нашла именно те слова, которые позволяли упомянуть о трагедии и не разрыдаться. — Ян делал все, чтобы, — Пэтси судорожно сглотнула, боясь опять разрыдаться, — я почувствовала его заботу обо мне.

Джорджи опять закусила губу.

— Самое время сообщить тебе кое-что очень забавное. Помнишь, в Райкрофт Лодж я говорила тебе, что Ян и Хьюго — совершенно разные люди? Что если Ян с кем-нибудь и трахнется случайно, это не будет иметь для него ровно никакого значения? Но что я сразу пойму, если кто-нибудь появится у Хьюго, потому что это разрушит наш брак. Ведь Хьюго не видит разницы между любовью и увлечением. Ну так вот, в прошлый четверг мы были на приеме в Белом доме. Сенатор от Массачусетса — подонок, который ненавидит Хьюго, подошел к нам и как бы между делом спросил о подружке Хьюго. Кто ты думаешь это был? Та самая мисс Лиза с сиреневыми глазками. Я же говорила тебе — история презабавная.

Пэтси повернулась и в упор поглядела на подругу.

— Шутишь?

— Конечно же, нет. Может, только в том смысле, что на самом деле эта история не кажется мне такой уж забавной.

У нас все стало так ужасно, — продолжала Джорджи. — Совсем-совсем ужасно. Хьюго держался так холодно и официально. В прошлый понедельник у меня даже было кое-что с Джоком. О, это оказалось поражением года! Да уж, забавная история, ничего не скажешь… Но наша с Хьюго история скорее грустная. — Джорджи взглянула на подругу, потом вновь перевела взгляд на каминные трубы напротив.

— Во вторник Хьюго узнал обо всем раньше, чем я. Он позвонил и рассказал все мне, а потом прилетел в Нью-Йорк следующим рейсом. Он отвез меня в аэропорт «Кеннеди» и посадил на лондонский рейс. Все это время он очень тепло разговаривал со мной. Но я не знаю, что будет, когда я вернусь.

— Ты всегда поражала меня, Джорджи. Никогда бы не подумала, что последние два дня у тебя было на уме что-то, кроме того, что происходит здесь.

— Почти так оно и есть. С тех пор как я услышала эти ужасные новости, я практически не думала больше ни о чем. Твои родители и сейчас стоят перед глазами и кажутся более живыми, чем те, кого они оставили в этом мире. Странно.

Похороны были в пятницу.

В субботу, когда Ян услышал шаги Джорджи за дверью своего кабинета, он открыл дверь и попросил ее:

— Ты не могла бы зайти? Мне нужно с тобой поговорить.

— Конечно.

Ян закрыл за ними дверь. Он усадил Джорджи в кресло, в котором обычно сидела Пэтси, а сам сел напротив. Несколько минут Ян сидел молча, подперев рукой подбородок. Он глядел на Джорджи и удивлялся, насколько грустным выглядело ее лицо. Затем Ян тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла, глядя в пространство.

— Ты, конечно, знаешь, Джорджи, что среди моих недостатков есть и такой, как снисходительность к собственным порокам, — начал Ян. — В том числе я могу время от времени закрутить с какой-нибудь девицей. Хотя это бывает довольно редко, тебя, возможно, удивит, как я нахожу время даже для этого. Но такие вещи ведь на самом деле не требуют много времени — да и много забот тоже. По крайней мере не требовали до сих пор.

Ян сделал паузу, затем, повернувшись к Джорджи, выдавил из себя жалкое подобие улыбки и продолжал:

— Но вот какая ерунда получилась недавно. Малышка по имени Морин оказалась шантажисткой. По ее имени понятно, что она ирландка. Если быть совсем уж точным, она из Северной Ирландии. Она дважды звонила сюда. Я солгал Пэтси — конечно же, не для того, чтобы защитить Морин. Да, в общем, даже и не для того, чтобы защитить себя. Я солгал Пэтси потому, что не хотел сделать ей больно. После того, что произошло во вторник, Скотленд-Ярд допрашивал меня. В том числе они спросили, не знаю ли я кого-нибудь — пусть даже из тех, с кем я едва-едва знаком, — кто мог бы иметь какое-то отношение к ИРА.

Яна обуревало смешанное чувство страха и вины. Через несколько часов после взрыва он вспомнил о Морин. Не была ли она замешана в этом? Сначала ему показалось, что такого не может быть. Конечно же, Морин работала в одиночку, она шантажировала — из любви к братьям, из ненависти к англичанам, да просто из лютой злобы. Слово «лютый» заставило его опять вспомнить об ИРА. А что, если Морин все-таки член этой банды психопатов?