Громкий лай и рычание неожиданно все испортили. Вздрогнув от неожиданности, Пэтси оглянулась. Между двумя рядами тополей, отделявших Райкрофт Лодж от фермы Пирса, лежало треугольное поле, засеянное пшеницей. На поле стоял человек, спиной к Пэтси. Она узнала Хьюго. Пэтси проследила за его взглядом. Доберманы, подпрыгивая, рвали на куски пугало, одетое во что-то белое.

Пэтси тихонько развернула лодку и поплыла обратно. Она явно была здесь лишней. Поле исчезло из виду за стеной тополей. Глядя в небо, Пэтси опять попыталась вспомнить детство, но перед глазами почему-то стояло соломенное чучело. Утренний воздух уже не казался ей свежим.

После ленча водитель из Британского посольства заехал за Лонсдейлами, чтобы отвезти их в аэропорт — пора было возвращаться в Лондон. Джорджи и Пэтси молча обнялись.

— Ненавижу прощанья, — сказала Джорджи Яну.

Через полчаса фургон Хьюго тоже тронулся в путь. Джорджи сидела рядом с мужем, Сара и Джеми — на заднем сиденье. Все полтора часа, что они добирались до Вашингтона, беседа явно не клеилась.

— Что-нибудь случилось? — спросила Сара.

— Просто я устала, — ответила Джорджи. — Плохо спала ночью.

Хьюго не сводил глаз с дороги.

В Нью-Йорк улетела только Джорджи: детский сад Сары на лето закрылся, поэтому она, Джеми и няня на этой неделе оставались с Хьюго.

Джорджи любила лететь в самолете ночью — смотреть сверху на поблескивающее море, на темные леса, на крохотные огоньки прибрежных городов. Она думала о том, что же происходит с ее браком.

Вчера она сознательно выводила Хьюго из себя, пока он не взорвался. В его глазах была холодная ненависть. Ненавидела ли она мужа, даже после того, как он ударил ее? Пожалуй, нет. Джорджи хотелось принизить Хьюго в его собственных глазах. Она не знала, почему. Может, действительно потому, что они так долго женаты. После стольких лет супружества знаешь наизусть, что сделает твой партнер в следующий момент, вот и приходится что-нибудь изобретать, чтобы жизнь текла не так однообразно. Может быть, поэтому она довела Хьюго до того, что он поднял на нее руку?

Она не хотела, чтобы ее семейная жизнь рухнула. Джорджи не могла представить себе жизни без Хьюго, и уж тем более без детей. Но то, что она заставила мужа сделать, навсегда изменило отношения между ними. Этот удар обесценил вещи, которые были главными в их браке. Если до этого Джорджи нравилось хранить верность мужу, нравилось, что Хьюго и один только Хьюго доставлял ей наивысшее физическое наслаждение, то теперь верность утратила для нее такое значение.

Джорджи глядела на полную луну. Наверное, там, на небе, есть Бог или кто-то, кто распоряжается человеческими жизнями, тасуя их, как фокусник колоду карт, и никогда не знаешь, какая карта выпадет тебе в следующий момент. Так и Джорджи не предвидела последствий удара Хьюго. Теперь же она все поняла.

Почувствовав душевную боль, Джорджи начала привычно успокаивать себя:

— Ничего не случилось, — тихо шептала она, глядя на луну. — Все это не имеет ровно никакого значения. У нас много общего, и брак наш прочен.

Когда внизу показались огни аэропорта Ла-Гардиа, боль отпустила. Джорджи показалось, что подобное состояние ей уже довелось испытать однажды, когда ее разлучили с отцом. Тогда она тоже сказала себе: «Это не имеет значения», и не стала плакать, и боль ушла. Да, именно в тот момент она почувствовала внутри себя пустоту и поняла, что это некая противоположность всем настоящим человеческим чувствам.

Обычно по понедельникам совещание в «Уорлд» проходило спокойно. Сегодняшний день был исключением: неожиданно появился владелец журнала. Ральф Кернон любил преподносить своим сотрудникам подобные сюрпризы. Что, черт возьми, за удовольствие быть королем прессы, если не можешь себе позволить периодически нагрянуть в редакцию одного из своих изданий и устроить профилактическую порку. Хотя Джорджи и была королевой журналистики, это еще не давало ей права зарываться.

Кернон уселся справа от Джорджи за большим столом.

— О'кей, — произнес он хриплым голосом. — Статья о британской торговле сделана на пять с плюсом.

Разговор, как всегда, шел в форме монолога.

— Особенно хороши фотографии. Там было понемногу для каждого: парень на ферме в Миссури, нефтяной магнат на рабочем месте, жители Восточного побережья, и у всех загораются глаза, когда речь заходит о торговле с британцами. Очень удачный ход. Там было кое-что интересное даже для ирландцев. Но что, черт возьми, случилось с рекламой?

Как всегда, Кернон не счел нужным сделать паузу между похвалами и разносом. Его вопрос не требовал ответа или комментариев. Ральф продолжал:

— Вы все думаете, что я ничего не замечаю. В «Ньюсуик» было на пять объявлений во всю страницу больше, чем у вас. Кто, по-вашему, платит за то, чтобы вы могли сидеть за этим столом?

Кернон неожиданно замолчал. Все смотрели на Джорджи.

Было видно, как, несмотря на загар, побледнело ее лицо. Глядя в глаза редактора, заместитель Джорджи подумал о разъяренной львице. Джорджи повернулась к Кернону и взглянула ему прямо в глаза.

— Я плачу тем, кто сидит за этим столом, потому что считаю, что все они выполняют свою работу лучше, чем кто-либо другой, — твердо сказала она. — Мне платите вы, и вам же решать: справится ли кто-то с моей работой лучше меня.

Кернон в упор смотрел на Джорджи.

— Х-мм, — пробормотал он.

— Вы хотите, чтобы реклама приносила доход, — продолжала Джорджи. — Мы все хотим того же. Предыдущие три недели «Уорлд» был на первом месте по количеству рекламных объявлений, но об этом вы почему-то не посчитали нужным упомянуть.

— Х-мм…

С полминуты за столом царило молчание, затем Кернон заговорил как ни в чем не бывало на совершенно другую тему:

— Редакторы считают, что смерть — не тема. Думаю, они не правы. Большинство американцев в данный момент наверняка размышляют, когда они предстанут пред очи Создателя. Могу даже предположить, о чем они думают. «Если становишься беспомощным, лучше не жить вообще». Немногих захватила идея заморозить свои тела, чтобы потом вселиться в их. Как насчет статьи на эту тему, Джорджи?

Джорджи повернулась к начальнику отдела рекламы.

— Скажите своим рекламодателям, что лучше пусть добром дают побольше объявлений на всю страницу в следующий номер.

Заместитель Джорджи еле заметно улыбнулся, но остальной персонал остался стоять с непроницаемыми лицами, не желая дразнить Кернона. Чувство юмора не было яркой чертой владельца журнала.

После ухода Кернона Джорджи вновь вызвала к себе начальника отдела рекламы.

— Так что там произошло с объявлениями на прошлой неделе? — спросила она.

Начальник объяснил.

— Что ж, на этой неделе у нас должно быть больше объявлений, чем в «Ньюсуик». Как этого добиться — дело ваше.

Джорджи открыла папку и принялась за чтение бумаг. Она даже не подняла голову, когда начальник отдела рекламы выходил из кабинета. Холодный прием у Джорджи был дурным предзнаменованием.

Минут через двадцать секретарша позвонила Джорджи и спросила, будет ли она разговаривать с Джоком Лиддоном.

— Мы не виделись тридцать шесть часов, — прорычал в трубку Джок. — Как насчет того, чтобы пообедать как-нибудь вечерком под шум кондиционеров Манхэттена? У вас на Восточном побережье, конечно, очень здорово, но я не умею дышать через язык, как ваши песики. Чтобы мой котелок варил как следует, нужна температура градусов на двадцать поменьше. У меня есть кое-что, что вас заинтересует.

— В каком смысле — в личном или профессиональном? — игриво спросила Джорджи.

Джок хмыкнул на другом конце провода.

— Я имел в виду второе, но, коль скоро вы заговорили об этом, постараюсь придумать что-нибудь интересное и в личном смысле. Так когда, вы говорите, мы встретимся?

Джорджи рассмеялась и ответила:

— Я свободна вечером в следующий понедельник.