— Слушай, мой друг Сай просит дать немного денег, и я даю.
— Финансовые службы мистера Ло Трильо находились под большим впечатлением от рекламного ролика будущего фильма, представленного мистером Спенсером, — вкрадчиво разъяснил адвокат. — Им показалось, что «Звездная ночь» — исключительно выгодный способ вложения денег. Хотя понятно, что любые инвестиции в кинобизнес несут в себе некоторую степень риска. И это мы в полной мере осознаем.
— Сай информировал вас о том, как обстоят дела с фильмом? — спросил я. Толстяк Микки отрицательно покачал головой, при этом вся армада его подбородков заколыхалась. — Микки, ведь это миллион баксов. Вы что, даже не проявили любопытства?
— Не-а. А мне-то чего? Сай обещает, что фильм получит «Оскара». Он говорит: «Микки, до марта, пожалуйста, потрудись вычистить свой парадный фрак». А больше мне ничего и знать не надо.
— Что же, вам невдомек было, что с фильмом не все складывалось удачно?
Микки улыбнулся. Вернее, уголки его губ поползли вверх. Он скрестил руки на брюхе:
— Что значит «не все удачно»?
— «Не все удачно» значит, что вместо фильма получался кусок дерьма.
— Да иди ты. Я не слышал ничего подобного.
— «Не все удачно» значит, что единственным спасением фильма было избавление от Линдси Киф. И это потребовало бы от продюсеров — и в том числе от вас — дополнительных несколько миллионов, не считая того, что уже было вложено.
— Чушь все это, — отрезал Микки.
— Вы ведь на прошлой неделе говорили с Саем по телефону? О чем вы говорили? — спросил Робби.
Микки уставился на своего адвоката. Тот, по-моему, мух не ловил, вперившись бессмысленным взором в свои шнурки.
— Паршивец, зря, что ли, я тебя из Гарварда взял?! — взревел Микки. — Давай, пошевеливайся. У меня напряги с памятью. Мне нужен кто-то, чтобы напоминать то, что я забываю. Хоть что-нибудь-то я тебе говорил? О чем мы беседовали с Саем на прошлой неделе? Я припоминаю, что пару раз мы, кажется, разговаривали, но клянусь потрохами, о чем — не помню.
— Кажется, вы говорили, что ваша беседа с мистером Спенсером носила неконкретный характер. «Привет», «как поживаешь», «как дела», и он уверил вас, что с фильмом все нормально.
— А, точно, — сказал Микки. Он повернул голову и уставился прямо в глаза Робби. — Все было так хорошо. А потом — эта сраная пуля. Двесраных пули. Я вам уже говорил, со смертью Сая во мне чего-то убавилось. Мы с ним были как плоть и кровь. Наши с ним старики, когда мы были от горшка два вершка, таскали нас на свои мясокомбинаты, и пока они обсуждали, какого бы еще дерьма подешевле напихать в эту чертову салями, мы с Саем толковали… О жизни.
— О жизни? — переспросил я.
— Ну да. О жизни. Философствовали. Да, теперь-то я припоминаю. Тогда, по телефону, на прошлой неделе мы тоже философствовали.
Адвокат предостерегающе пошлепал Микки по огромной колбасообразной ляжке, но Микки то ли не почувствовал, то ли решил не обращать внимания.
— Так что мы, два взрослых деловых человека, два старых друга, о деле не говорили. Мы говорили… О Платоне.
— Микки, где вы провели вечер прошлой пятницы? — вмешался Робби.
— Вы имеете в виду, какое у меня алиби?
— Мистер Ло Трильо находился в местечке «У Рози», это бар в районе, где живут мясники, — сообщил адвокат. — Там его все знают. Многие его видели, а несколько человек с ним беседовали.
— О Платоне? — не удержался я.
— Нет, козел ты безмозглый, — ответил Микки, — о ливерной колбасе, будь она неладна!
Один из мужиков, с которым я иногда бегал по утрам, бывший марафонец, Т. Дж., владел несколькими местными видеосалонами. Он был без ума от моего «ягуара«, посему мы с ним заключили соглашение. Когда мне требовалась конспирация, я брал у него одну из его тачек — «хонду аккорд» или «плимут вояджер», а свою машину оставлял, наоборот, в его гараже.
Итак, днем, в самом начале пятого, я запарковал «вояджер» неподалеку от дома Бонни и принялся ждать. Слежка никогда меня особенно не напрягала. Я обычно брал с собой бутылку минералки, термос с кофе, баночку, чтобы в нее писать, откидывался на спинку сиденья и погружался в какое-то сумеречное состояние. Это было все равно что спать с открытыми глазами. Я не спускал с объекта глаз, но разум мой блуждал где-то еще, и я совершенно терял ощущение времени. Я узнавал, что пролетела ночь, по тому, что на восходе небо багровело.
Но сейчас я сгорал от нетерпения. Я поглядывал на часы каждые две минуты, словно подгоняя стрелки. И страшно жалел, что не заскочил по дороге в кафе-мороженое, потому что мне ужасно вдруг захотелось врезать чего-нибудь шоколадненького. Я сам на себя злился. Надо было, конечно, послать на такое собачье задание кого-нибудь помоложе. Ну ладно, в конце концов, подумал я, ждать долго не придется.
Она вышла из дому в пять, одетая для пробежки. Странное дело: одета она была точно так же, как я сам обычно одевался бегать. В шортах и футболке, в грубых шерстяных носках, на поясе повязан легкий шерстяной свитер — вдруг задует холодный ветер с океана. В руках — красный мяч. Рядом с ней заходилась от радостного лая местная потаскуха Муз. Я вжался в сиденье. Бонни уперлась руками в почтовый ящик, растянула мышцы икр, а потом — голеностопа. Ай да ноги! Как будто она с ясельного возраста была капитаном женской футбольной команды. Они с Муз сорвались с места, поддав оборотов, когда огибали угол, и направились к пляжу.
Боже мой, подумал я, когда они скрылись из виду: я определенно влюбился в эту собаку. Может, потому, что она была черная и напоминала мне лабрадоршу Инки, с которой мы вместе выросли. Инки жила у нас на ферме. Это была безмозглая и добродушная зараза, относившаяся к нам с Истоном, как к своим щенкам. Она присматривала за нами, когда мы играли, лаяла, если мы отходили слишком далеко, рычала на любого, кто подъезжал к дому и приближался к нам.
Я натянул резиновые перчатки, которые мы обычно используем на месте преступления, отключил клаксон и произвел беглый осмотр местности. Все чисто. Я пересек улицу, оглядел дом. Попробую-ка проникнуть через цокольное окно. Если и придется разбить стекло, она наверняка не сразу это обнаружит. А можно отмычкой открыть дверь черного хода. Но как я и предполагал, ничего этого не потребовалось. Бонни оставила дверь незапертой.
Даже если она бегает со скоростью гоночного автомобиля и только разок швырнет мяч на пляже, в моем распоряжении добрых двадцать минут. Для начала я отправился наверх, чтобы — заявись она раньше, — иметь время выскользнуть через черный ход.
Удача! Одну из своих спален она превратила в рабочий кабинет, и там, под огромной афишей фильма «Девушка-ковбой», рядом с компьютером, наполовину заклеенным записочками, в раздрызганной пухлой папке с заголовком «Неотложные дела», я нашел ксерокопию описи ее дома, сделанной агентом по недвижимости. Она была датирована четвертым августа, значит, Бонни решила продать дом, пока здесь полно отдыхающих, пока они могут прийти и заахать: «Ах, Иен, гляди-ка, какие прелестные балки на потолке!» Интересно, к тому моменту она уже заводила разговор с Саем? Продавала ли она дом, потому что уже грезила о жизни в огромном особняке на берегу океана, о студии, о счетах в банке, об обручальном кольце? Или она составила эту опись, не переговорив с Саем? Закрутила ли она это дело на полную катушку? Я нацарапал у себя в блокноте координаты агента по недвижимости.
Нужно было работать быстро. И аккуратно. С аккуратностью у меня проблем не возникло, потому что все бумаги Бонни валялись в жутком беспорядке. Все-таки то, чем я здесь занимался, не было официально санкционированным обыском, поэтому я не мог рисковать, оставляя следы.
Я обшарил ее спальню, обнаружив, главным образом, что она регулярно берет книги в местной библиотеке и что связка ее лифчиков выглядит именно так, как я и предполагал: типичные для бой-бабы, очень незатейливые и невпечатляющие, чего не скажешь о трусиках — маленькие бикини, черного и красного цвета. Я опять начал представлять ее, но тут же сказал себе: прекрати. Время не терпит. К тому же было что-то такое в ее спальне: безмятежность, покоившаяся в складках белых кружевных занавесок, простая кровать и старомодное трюмо с прицепленной сверху салфеточкой, при виде которой мне сделалось не по себе. Я хотел поскорее отсюда выбраться. Я был уже на полпути к дверям, собираясь спускаться вниз, когда вдруг вернулся и решил посмотреть, что там у нее в стенном шкафу.
