Но сейчас, перемещаясь вдоль побережья на запад, я решил наддать жару. Ну никак я не хотел верить, что так накололся, что потаскухой оказалась вовсе не Муз, а ее хозяйка, что не Муз, а мерзавка Бонни трахалась с кем попало. Я переключил на четвертую скорость и услышал утробное урчание двигателя, а на тахометре стрелка перевалила за красную линию. Дойдя до ста семидесяти, я немного сбавил. К черту Бонни Спенсер! Скорость дарила фантастическое ощущение! В большинстве спортивных машин на последней передаче чувствуешь, как отрываешься от земли, преодолевая силы тяготения. А приземистые твари типа моего «ягуара Экс-Ка-Е» сливаются с дорогой. Высшая форма единения с матушкой-землей.

Ничто так не берет за душу, как скорость, особенно на трезвую голову. (Когда гонишь пьяный, нутром чуешь, что смерть — как положено, с косой, в купальном халате с капюшоном, вроде того, что был у Сая, разве материальчик поплоше, — поджидает тебя за ближайшим поворотом.)

Итак, к черту Бонни! И к черту это дело! Вот закончу его и скажу Линн: давай не будем дожидаться Дня Благодарения. Давай найдем священника, который не станет слишком церемониться, и поженимся прямо сейчас. И Бог с ним, с Сент-Джоном. Поедем в Лондон. Обойдем все музеи. Отправимся на родину Шекспира. Я пойду с тобой в английские школы и с головой окунусь в изучение новейших методов борьбы с «дискалькулией» [26]. И клянусь всеми святыми, я даже пойду с тобой в оперу!

Сержант Алвин Миллер из полицейского управления города Огдена, штат Юта, говорил у-ж-а-а-с-с-н-о-о м-м-е-е-д-л-е-е-н-н-о, как будто каждое его слово, прежде чем выбраться на волю, преодолевало мучительный путь по размытой дождями грязной дороге.

— А-а, следователь Бреди. Один из наших парней вчера вечером принял ваше сообщение. Было уже около десяти. Я-то сам в отделении уже не работаю. На п-е-е-н-с-с-и-и, знаете ли. Уже одиннадцать лет как.

Я переложил трубку к другому уху.

— Но, сообразив, что вам это не срочно, я подумал, может, не стоит звонить в Н-у-у-Й-о-о-р-р-к, раз у вас там уже полночь.

Он произнес слово «Нью-Йорк» так же обиженно, как это делали ребята из нашей части во Вьетнаме. Как будто простые люди и обыкновенные местности — пригороды, фермы, побережья и леса — служили всего лишь маскировкой зловредному штату Нью-Йорк, а его единственным назначением было насмехаться надо всей остальной Америкой.

— Надеюсь, вас не напрягло, что я не перезвонил сразу?

— Нет.

Вместе со мной в комнате находился Чарли Санчес и в данный момент держал на отлете бисквит с сыром из премиленького пакетика с выпечкой, которые ежедневно приносил Робби. Чарли высунул язык и старательно вылизывал желтый сыр из серединки. Пожалуй, даже фотографии с места преступления, запечатлевшие Сая с двумя аккуратными ранками, были менее шокирующими, чем вид Чарли, его языка и бисквита, вместе взятых.

— Я признателен, что вы мне перезвонили, — сказал я сержанту Миллеру.

— Да чего уж там. Так значит, вы хотели разузнать о девочке Бернстайнов. Только не говорите, что с ней что-то случилось…

— Нет, с ней как раз все в порядке. Ее бывший муж…

— Она развелась?

— Ага. Несколько лет назад.

— Серьезно? Так значит, как ее зовут?

— Бонни.

— А, точно, Бонни Бернстайн. Она живет в Нью-Йорке?

— Нет. В Бриджхэмптоне. Это пригород на востоке Лонг-Айлэнда.

— Ага. А мне говорили, будто бы она в Голливуд переехала. Она же поставила фильм, слыхали? Я не помню, как он назывался, но я его смотрел. Ничего себе фильм.

— Следователь, с которым я беседовал, сказал, что вы вроде бы знали эту семью.

— Угу. Знал, было дело. И довольно неплохо.

Мне нестерпимо захотелось схватить этого козла за галстук и потрясти, чтобы слова из него сыпались побыстрее.

— Вы можете мне о них рассказать?

— Конечно.

Я слизнул с пальца пятно от кофе, маясь ожиданием следующей порции слов.

— Если память мне не изменяет, Бернстайны — бабушка и дедушка Бонни — в свое время открыли магазин.

— Угу, — пробормотал я, как бы заинтересованно.

— И назвали его «У Бернстайнов».

— Магазин потом перешел к ее родителям?

— Да, и они еще более преуспели.

Снаружи, в приемной, Рэй Карбоун размахивал каким-то листком бумаги перед носом у одной из отдельских секретарш. Судя по унылому выражению его лица, это был скорее всего черновик очередного пресс-релиза, в котором сообщалось, что пока расследование так и не сдвинулось с мертвой точки. Секретарша пошарила по столу в поисках очков, не нашла их, вытянула руки с листком вперед, а голову отвела назад, чтобы разглядеть текст. Над ее головой трепетал вымпел, бросавшийся в глаза каждому входящему в отдел убийств Саффолк Каунти: «НЕ УБИЙ».

— И что за магазин держали Бернстайны?

— Спортивных товаров.

— Мячи, бейсбольный биты?

— Не-а. Скорее оружие, рыболовные снасти.

— Легкое оружие?

— Совершенно верно, легкое оружие. Это же Юта.

— Винтовки?

— Угу.

— Магазин еще существует?

— Нет. Миссис Бернстайн — Бонни она приходилась матерью — умерла. И Дэн, отец, продал помещение и ушел на пенсию. Кажется, он сейчас в Аризоне, но это не точно. А может, в Нью-Мексико, парни Бернстайны — трое или четверо — тоже из Огдена уехали. Один — профессор в университете штата Юта, чем другие занимаются — не знаю.

— Значит, Бонни — единственная девочка в семье?

— Мне помнится так, а я ее помню, потому что она дружила с ребятами из нашей Эдди Мьючуал. Вы, поди, и не знаете, что это такое.

— Не знаю.

— Это объединение мормонов, подростков и старшеклассников.

— Так Бернстайны были мормонами?

— Бог с вами, вы же из Нью-Йорка. Вам полагается об этом знать.

— Да, верно. Ладно, я перейду прямо к сути.

— Ради Бога.

— Дело, которое я расследую…

— Догадываюсь, что это за дело. Мне сказали, что вы из отдела убийств. Вам на Лонг-Айлэнде нужен для этого аж целый отдел, да?

— Да. На этот раз жертвой убийства стал бывший муж Бонни. Его застрелили из малокалиберной винтовки. Тот, кто это сделал, — меткий стрелок. Честно говоря, просто хотелось бы убедиться, что к Бонни это не имеет отношения.

— Что от меня требуется?

— От вас требуется сообщить мне — если вы знаете, — умеет ли она стрелять из винтовки?

— Не имею понятия.

— А как на ваш взгляд?

— На мой взгляд, девушка вроде Бонни, этакий сорванец, из семьи, владеющей спортивным магазином, да в придачу с папашей, который был одним из лучших стрелков в Огдене… Я как-то ездил с ним в Вайоминг, на лосиную охоту, — с ним и еще с двумя парнями. А уж она у папаши была любимицей. Наверняка он либо кто-нибудь из братьев научили ее стрелять.

— Благодарю вас.

— Ну так что, теперь вы ждете, что я вам скажу — она не могла этого сделать, так ведь?

— Я не удивлюсь, если скажете.

— Вот уж дудки. Она из Огдена уехала. Отправилась в Голливуд, потом — в Нью-Йорк. О каких гарантиях может идти речь?

— Да уж, пожалуй.

— Но между нами, следователь Бреди. Я кое-что вам скажу. Вы, конечно, из Н-у-у-у-Й-о-о-р-р-к-а-а, и считаете себя порядочным хитрецом, и говорите, что пытаетесь исключить Бонни из списка подозреваемых. У меня такое впечатление, будто бы вы себе уже решили, что она застрелила своего бывшего мужа. Преднамеренное убийство. Не исключено. — Он глубоко и о-о-о-ч-е-нь медленно вздохнул. — Но знаете, как я кумекаю? Если вы подозреваете в убийстве девчонку из нашей Эдди Мьючуал, — такую веселую и смешливую, — я уверен, что вы на неверном пути. Понимаете? Я думаю, это все равно что ссать против ветра.

Робби Курц поставил на кон свою версию:

— Толстяк Микки Ло Трильо. Пускай ему ни разу не предъявляли обвинения, но его имя проходило по двум мокрым делам. Ему достаточно было поднять свой жирный палец, и кому надо — каюк.