Письмо от Брюкнера, или Понтануса, как он сам обычно себя называл, представляло собой следующее (в скобках даны пояснения Майера):

«Моего великодушного и благородного Господина, самого могущественного правителя Священной Римской империи, короля Венгрии и Богемии, Рудольфа II, приветствую! Я, Иоганн Понтанус, путешествовал по многим странам, и потому могу уверенно говорить о существовании Философского Камня, и в поисках своих среди сущего встречал я множество обманщиков, но ни одного истинного Философа, который обучил бы меня, и оттого меня терзало множество сомнений, пока в конце концов я не нашел правды. Но когда я познал суть предмета в целом, я всё же совершал ошибки по крайней мере две сотни раз, пока не познал вещи в частности через труд и практику.

Я начал с (гниения [41]) (материи), которое продолжал в течете девяти (месяцев), но ничего не получил. Затем в течение некоторого времени я использовал (balneum Mariae [42]), но тщетно. После этого я применил (пламя) для (обжига) в течение трех (месяцев), но всё же не отыскал верного пути. Я исследовал все разновидности (дистилляций) и (сублимаций), как предписывали (философы) Гебер, Архелай и прочие, но вновь ничего не обнаружил. В целом, я пытался совершить алхимическую работу всеми возможными и представимыми средствами, как то (конской подковой), (прахом), (ваннами) и другими многочисленными методами разных свойств, которые можно обнаружить в книгах (философов), но безо всякого успеха. Все же в течение трех (лет) я упорно продолжал изучать книги (философов), в особенности Гермеса, чьи скупые слова содержат в себе сумму всей материи, в том числе и тайну Философского Камня, в туманных фразах разбирался я, дабы познать, что есть высшее, что есть низшее, небесное и земное. И стало ясно, что операция по воплощению материи в бытие в первой, второй и третьей работе есть не нагревание (ванн) или же (подковы) или (праха) или другого (пламени), что (философы) измышляют в своих книгах. Должен ли я рассказать о том, что делает работу совершенной, если мудрые сокрыли это? Истинно, движимый духом щедрости [43], я расскажу об этом, дополнив рассказом о самой работе.

Lapis Philosophorum [44], стало быть, есть лишь одно из его имен, ибо у него их много, что постичь весьма трудно. Ибо он из (воды), (воздуха), (пламени), (земли), что суть (соль), (сера), (ртуть) и флегма, он ядовит, но в то же время он есть argent vive [45], живое серебро; в нем множество избыточных компонентов, что сводятся к истинной сущности с помощью нашего огня. Тот, кто отделяет что-либо от предмета или материи, считая, будто так и нужно, совершенно ошибается в нашей философии. То, что избыточно, нечисто, грязно, мутно, все вместе, вся субстанция трансмутируется или превращается в совершенное, единое и духовное тело, с помощью нашего пламени, которого мудрецы тайну не раскрыли.

Практическая же часть такова: пусть (материя) будет взята и тщательно (перемешана) с раскаяньем (философов), помещена на (огонь) с такой (степенью жара), что он лишь нагреет (материю), и в течение короткого времени (огонь) безо всякого вмешательства человеческих рук (завершит) всю работу, ибо он разлагает, разрушает, создаст и совершенствует, и заставляет три изначальных цвета, то есть черный, белый и красный [46], проявиться. И с помощью нашего огня целебное средство будет увеличиваться посредством добавления грубой материи не только в количестве, но и в качестве и в ценности. Из этого следует, что нужно со всем усердием искать сего огня, поскольку, однажды найденный, он удовлетворит любое желание, ибо он выполняет всю работу, и он есть истинный ключ всех (философов), никем не найденный. Усвой хорошо то, что я сказал о свойствах этого (огня), и ты с необходимостью познаешь его, в противном случае он будет скрыт от твоих глаз.

Движимый щедростью, я написал тебе об этих вещах, но я должен говорить прикровенно, ибо этот (огонь) не изменяется в соприкосновении с (материей), поскольку в нем нет ничего от материи, как я говорил раньше. И все эти вещи являются предостережением лучшим Сынам Искусства [47], дабы они не тратили бессмысленно свои средства, но знали, чего им следует искать, ибо это единственный путь, которым они могут познать совершенство тайны, и никак иначе.

Прощай».

Перед тем как передать письмо со своими пояснениями императору, Майер присовокупил к нему свои замечания по поводу использованных тайных символов, заявив, что «хорошо известные символы для обозначения семи металлов» [48]в действительности были символами планет, связанных с ними. Первичные же элементы бытия, как то земля, вода, воздух и огонь, обозначаются символами столь хорошо известными, что к ним уже давно нельзя применить понятия тайны. Они весьма древние, и были впервые обнаружены высеченными (с небольшими отличиями) на монументах Хинду в Китае, возраст которых неизвестен.

ВОЗДУХ

ОГОНЬ

ВОДА

ЗЕМЛЯ

Часто тайна оберегается тем, что для обозначения одного и того же понятия или операции используются различные символы, как, например, для тигля, но гораздо запутаннее случай, когда один символ используется для нескольких несоотносимых друг с другом предметов. Произвольное значение этих символов привело к необходимости создания ключей, объясняющих их, и один из самых ясных ключей появляется в трактатах Генриха Эшенройтера. Они были обнаружены 6 мая 1403 г. в стенах монастыря церкви в Шварцбахе одним Адептом алхимии, который перепрятал их в монастыре Мариеицель в Тюрингии. Там они были найдены десятого октября 1489 г. Лучшие современные издания содержат ключи к многочисленным символам, и ключи эти, несомненно, есть собственность императорского библиотекаря, несмотря на это, я, Михаил Майер, привожу копию, с помощью которой многие непостижимые тайны могут быть раскрыты и проблемы — решены».

Часть этого ключа мы приводим здесь, в оригинале пояснения были на латыни, и при этом написаны задом наперед, чтобы смутить непосвященного.

Одним знойным вечером в середине лета несколько крестьян были заняты прополкой сорняков и обрезкой кустов в причудливом императорском саду, который опоясывал северную оконечность Градчан. Руководил их работой светловолосый, сравнительно молодой еще мужчина, чья наружность и главным образом выражение лица выдавали в нем человека, стоящего много выше работяг, орудовавших лопатами и садовыми ножницами. Он давал им четкие указания, исполненные знания и хорошего вкуса, и, лишь взглянув на роскошные клумбы и аккуратно подстриженные деревья, случайный наблюдатель мог бы убедиться в талантах юного флориста. Присмотревшись внимательнее, можно было увидеть, что он весьма тщательно осматривает редкие цветы и собирает семена, упавшие с незнакомых растений, привезенных из-за границы, что наводит на мысль, будто в действительности он не просто садовник, но ботаник. Он отделял яркий венчик цветка и рассматривал его сердцевину и тонкие тычинки, обрамлявшие ее, отмечая мельчайшие детали с помощью небольшого стекла, чья поверхность была изогнута наподобие бобового зерна. За тем, как он изучал цветки и бросал ставшие ненужными их части на землю, наблюдал один из старых крестьян. Периодически крестьянин вздыхал и крутил узловатым пальцем у своего низкого лба, показывая другим рабочим, что их начальник, по-видимому, сошел с ума.