Может и не стоит, но если бы все делали, как им хочется, тогда «запретного» не было бы ничего. А с другой стороны, каждый живет по своим запретам. И если я верна мужу, значит, это мой выбор, а измена – мое табу. Права ли я? Или мои взгляды устарели?

 Эти вопросы долго не давали мне уснуть в ту ночь.

 …Суббота пролетела в подготовке к приезду мамы Паулина – Перольской Изольды Бенедиктовны. Я три часа убирала в нашей трехкомнатной квартире.  Пропылесосила, вымыла полы, натерла до блеска все зеркала и стекла. Не обделила вниманием ни один уголочек, и вымыла каждый листочек на подаренной свекровью драцене. Безукоризненная чистота радовала меня. Теперь даже при самом большом желании «графине изо льда» не к чему будет придраться, – думала я.

 Вместе с мужем мы съездили в супермаркет. И переполненный холодильник был готов не оставить голодной целую роту солдат!

 В 07.55 мы всей семьей уже были  в  северной части Донецка, в Киевском районе, где находится наш главный железнодорожный вокзал. На привокзальной площади было многолюдно. Чуть ли не на каждом шагу стояли старушки с протянутой рукой. Немытые цыганские красавицы настойчиво просили «позолотить ручку», бомжи сновали туда-сюда, и неприятный запах снова и снова ударял в нос «боксерской перчаткой реальности». Служащие железнодорожной станции длинными самодельными метелками усердно мели мусор, но чище все-таки не становилось. Компания молодых парней, с самого утра едва держась на ногах, пили и курили, разбрасывая окурки и пустые бутылки по площади. Противный пьяный смех меня раздражал. А еще больше мне не нравилось само воспитание подрастающего поколения.

 В вестибюле блестел чистотой напольный кафель. Белые высокие потолки были искусно украшены декоративной лепниной. К окошкам кассы тянулась небольшая очередь. А самое главное – не было той уличной грязи. И я не имею в виду лужи на асфальте.

 Поезд Архангельск-Донецк ожидался на 2-ой платформе в 08.11. Туда мы и направились, вновь минуя кучку аморальной молодежи.

 Синее безоблачное небо предвещало теплый день. Смелые солнечные лучи щедро пригревали холодную мокрую землю, и весна медленно, но уверенно вступала в свои права. На перроне домашние голуби жадно клевали разбросанные крошки, время от времени прерываясь от резкого шума. А когда заскрипели колеса приближающегося поезда, они поднялись ввысь, оставив свой недоеденный завтрак привокзальной собаке.

 С окошка помахала чья-то рука в белой перчатке. Но лица не было видно, и мы с Паулином, переглянувшись, пожали плечами и поторопились подойти ближе к спускающимся приезжим.

 Я внимательно рассматривала всех пожилых женщин. Одна была с тростью из неотесанной деревянной палки, в зашитых тапочках и СССР-овских коричневых колготках, в выцветшем платке и неприметном пальто прошлого века. Это точно была не наша «герцогиня». Вторая дама была явно молода для 63-ех летней женщины. Третья в дорогих кожаных ботиночках на шпильке, с ярким макияжем на помятом годами лице, и укутанная кружевной шалью, тоже не могла быть Изольдой Бенедиктовной. Потом спустились двое мужчин, семейная пара, девушка с красным зонтом, и …

 — Мама! – и Паулин радостно, расставив руки, побежал ей навстречу.

 Однотонное синее классическое пальтишко выделяло эту женщину из серых масс. И никакие разрисованные старушки, желающие скрыть возраст за слоем штукатурки, не шли в сравнение с этой изысканной архангельской «снежной королевой»! Серебряной снежинкой с блестящими белыми камнями красовалась на груди объемная брошь. Янтарные бусы гармонично контрастировали с её безупречным нарядом. Из-под пальто, застегивающимся по задумке модельера только на одну пуговицу, было видно такое же синее платье. Элегантная синяя шляпка с широкими полями была украшена декоративной имитацией павлиньего пера. Белые туфли на низком каблуке, белые перчатки, белая сумочка и белый чемоданчик с металлической ручкой, – значит, все-таки это она махала нам рукой!

 Из-под шляпки в мою сторону долетел строгий взгляд голубых глаз. Лицо Изольды Бенедиктовны излучало здоровый ухоженный вид. Хотя из следов косметики лишь бледно-розовая помада прорисовывалась на ее губах. Ни веки, ни ресницы не были накрашены. Она, скорее всего, даже не пользуется ни тональным кремом, ни пудрой. А вот стойкий аромат цветочными  нотками  я уловила, когда  подошла  ближе.

 — Доброе утро, Изольда Бенедиктовна, – я все еще разбирала на детали её образ, обратив внимание и на белизну её волос. – Как добрались?

 — Почти двое суток тряски в поезде измотали меня, – ответила свекровь, наклонившись к Елисею, и протягивая ему свою руку, предварительно сняв перчатку.   – Мой внучок так подрос за этот год! Настоящий потомок моего покойного Бориса, те же черты лица, тот же  умный  взгляд! Да, Елисейка?

 — «Ни наю», – застенчиво произнес Елисей, прячась за моей юбкой.

 — Мама, давайте отойдем, мы мешаем другим приезжим и встречающим, – Паулин взял из её рук чемоданчик на колесиках, и под локоть повел маму в сторону привокзального кафе.

 — Да «Павлинчик»!

 Как же мне не нравилось это перевернутое имя. Хватило же фантазии назвать сына «Паулин»? Хотя, что в этом удивительного? У Изольды Бенедиктовны мания величия появилась, наверно, с самого рождения. А павлин, как известно, царская птица.

 — Мама, сколько раз Вам повторять, что я уже давно не мальчик, и не надо так меня называть, тем более в общественном месте. Я Паулин Борисович. И никак иначе, запомните это.

 — Не правда ли чудесная погода! – умела «графиня» перепрыгивать с темы на тему. – Валенсия, а ты знаешь какой завтра день?

 — Понедельник! – радостно заявила я. К счастью, мне завтра на работу! Но вслух я этого, естественно, не сказала. – 4 апреля. А что?

 — А то, что погода сегодня хорошая! И чтоб ты знала, 4 апреля почитается память священномученика Василия Анкирского, которого в народе называют Василием Теплым.

 — И все Вы знаете, мама! – улыбнулся Паулин, переводя взгляд на меня.

 — Конечно, сынок, мне же не 26 лет, как твоей жене.

 Я знала, что Изольда Бенедиктовна считает разницу в 16 лет недопустимой, и хотела бы вместо меня видеть невесткой 40-ка летнюю женщину, которая еще бы знала от корки до корки библию и народный календарь со всеми приметами. Но я не такая, и свекровь не упускала возможности напомнить мне об этом.

 — Уважаемая Изольда Бенедиктовна, торжественно обещаю вам, что к 63-ем годам постараюсь запомнить, когда почитают память Теплого Василия, а когда Теплого Алексея!

 «Графиня» искоса одарила меня требовательным взглядом, ничего не говоря, а Паулин демонстративно покашлял, намекая мне быть, наверное, тактичнее и  терпимее  к его маме.

 Мы вошли в полупустое кафе. Первое что сделала «графиня» это присела на уровне первого столика и провела пальцем в белой перчатке по столешнице. Я ничуть этому не удивилась, как и серому пятну на её, несомненно, дорогой перчатке.

 — Куда вы меня привели? Эта забегаловка ниже моего достоинства. А сидения? Вы посмотрите.

 Сидения, насколько я поняла, были вымыты грязной тряпкой. И разводы на поверхности были вовсе не приемлемы для нашей «королевской особы».

 — Но в прошлом году мы довольно хорошо здесь посидели, мама, и Вы ни на что не жаловались? – удивился Паулин.

 Кафе на самом деле было не настолько плохим. Его единственный минус, с моей точки зрения, был в завышенных ценах. И поэтому сюда заходило мало посетителей. Но атмосфера была довольно приятной, если не считать невымытого как следует стола и стульев. По крайней мере, здесь чувствовалось присутствие современного ремонта с элементами отделки в стиле «хай тек». Натяжные потолки отражали свет из пластиковых окон, горели софиты, за барной стойкой аккуратный официант поправлял черную бабочку на белом воротничке рубашке. Играла приятная симфоническая музыка, как под заказ для нашей гостьи. Но Изольда Бенедиктовна, скривив недовольную гримасу, уже хотела выйти наружу.