Поезд Донецк-Одесса убаюкивая, постукивал колесами. Паулин, повесив голову и приподняв воротник пиджака, смотрел вслед удаляющемуся составу. Я наблюдала за ним, пока фигура в строгом костюме не исчезла из вида, затерявшись в толпе провожающих. Мой муж болезненно переживал мои странствия по городам, но не препятствовал участию в конкурсах, хоть это ему и вовсе не нравилось. И в этот раз он снова отпустил меня.

 В 7.28 поезд сделал остановку на станции Чаплино. Я не собиралась выходить, но все-таки   поддалась искушению купить что-нибудь вкусненькое в ближайшем киоске. В воздухе пахло жареными пирожками, чебуреками и сдобными булочками. Среди сотни снующих туда-сюда людей, я заметила одно знакомое лицо. Это была уволенная мной позавчера уборщица Маня. Сгорбленная высокая и довольно крупная женщина в каком-то очень старом пальто, залатанном как минимум несколько раз, с разноцветными пуговицами и жирными пятнами на груди, ходила с протянутой рукой. В отекших посиневших руках трясся пластиковый стаканчик. Она обмотала голову выцветшим платком (наверно, как и пальто, доставшимся ей по наследству от её мамы или даже от бабушки), а сверху натянула черную мальчишескую шапку с надписью «Adidas». И в таком виде тетя Маня жалобно просила «подайте на пропитание бога ради». В стаканчике звонко постукивали пятаки и десюлики. Но люди шарахались от настырной грязной попрошайки, заглядывающей бесцеремонно каждому прохожему в глаза.

 Я, почувствовав себя отчасти виновной в столь бедственном положении «интеллигенции» (как сама себе называет Мария Григорьевна), решила дать ей немного денег хотя бы на пирожки. Но когда наши глаза встретились, тетя Маня скривила недовольную гримасу, поморщив свой длинный армянский нос. Злобный огонек блеснул в её карих очах, и она, выпрямившись, точно как её величество Изольда Бенедиктовна, повернулась ко мне задом, и пошла прочь, специально виляя бедрами.

 — Вот какая у нас интеллигенция, – сделала я вывод, провожая взглядом замарашку Маню.

 … Во второй половине дня мне снова звонил Люсьен Дюжесиль. Он тоже был в дороге, и мы договорились встретиться с ним в 18.30 в центре Одессы, возле фонтана. Мой поезд по расписанию уже в 18.11 должен прибыть на одесский вокзал. И мне оставалось только ждать.

 Самым страшным для меня было то, что я еще ни разу не была в Одессе, и понятия не имела где там центр, и где фонтан. И как выяснилось позже в Одессе не один фонтан, а гораздо больше, и есть даже целый курортный район с названием «Большой Фонтан». Мануил Александрович Верпиский по телефону подробно объяснил мне, что «Большой Фонтан» это часть Одессы от вокзала и до виллы «Дача Ковалевского» (3-этажное современное здание).  Также я уже имела представление, что район условно делится на 16 трамвайных остановок – станций, и в районе первой станции расположено здание одесской областной администрации.  А Дворец культуры студентов ОНПУ (Одесский национальный политехнический университет) был размещен недалеко от привокзальной площади, и к нему можно было быстро добраться троллейбусом №7.

 Еще в поезде я и с Паулином поговорила об Одессе. Он рассказывал мне об отеле «Аркадия», что находится под седьмой станцией трамвая. По его словам пляж «Аркадия» один из самых известных одесских пляжей, где двадцать лет назад он весело проводил время в каком-то дорогом ночном клубе. А вот я кроме громкого названия Дерибасовской улицы об Одессе мало чего знала, и с легкостью могла бы там заблудиться.

 Моросил дождик. Мелкий, но колючий. Словно тысячи иголочек впивались в кожу лица и рук. А я невольно любовалась красотой железнодорожного вокзала, словно не замечая серости погоды. Вокзал, как лицо Одессы, был чистым, выкрашенным, а на верху развивался желто-голубой флаг, напоминая, что я все еще на родине.

 На часах было 18.00, поезд прибыл на удивление быстро. По-хорошему, я бы хотела сначала снять номер в одной из гостиниц, чтобы оставить там тяжелую сумку с вещами и освежиться перед свиданием с Люсьеном. Но времени было мало, и я уже размышляла над тем, где искать тот фонтан, о котором говорил поэт «Дюжесиль».

 Ах, если бы я могла взлететь птицей, и посмотреть свысока на Одессу, чтобы найти то место, где мы условились встретиться, – думала я, поглядывая то на часы, то на безлюдные улицы. И куда подевались все жители? Может, я иду не в том направлении? Где же здесь остановка хоть автобуса, хоть трамвая, хоть чего-нибудь?

 Шел дождь. Такой холодный и неприветливый. А я продолжала путь по прямой от вокзала к центру, как мне казалось. Я должна была найти фонтан на Дерибасовской, но мне и спросить было не у кого, в правильном ли направлении я двигаюсь. По пустынным тротуарам не бродила ни одна живая душа. Дождь становился сильнее, и я достала зонт, не прекращая шагать на встречу со своей мечтой. Где же ты, Люсьен Дюжесиль, – повторяла я про себя. Остановившись и оглядевшись по сторонам, я почувствовала, что начинаю очень сильно нервничать. Незнакомый город, еще и в такую мокрую погоду, казался таким чужим, что я невольно вспомнила свой родной город, родной поселок, где я росла и знала каждое дерево и каждый камень на дороге. Я продолжила путь.

 Нет, так можно бродить до утра, – думала я. Нужно что-то предпринимать. Но что? Позвонить Люсьену? А почему он мне не позвонил? Наверное, он ждет меня где-то у фонтана…

 Каменный Ленин в промокшем плаще издали возвышался на пьедестале. Люсьен сказал, ждать его возле Ленина и никуда не отходить, он скоро будет.

  Парк был жутковатым местечком, во всяком случае, центр Одессы я представляла иначе. Голые деревья уныло клонились к земле, пахло болотом, и никого нигде не было. Куда же я пришла? Неужели я полчаса шла не в том направлении?  Радовало только то, что теперь Люсьен будет искать меня, а не я его. И я поспешила по лужам к памятнику Владимиру Ильичу.