Елисей плакал, глядя  то на неподвижный серый комок шерсти, то на меня. Паулин помог мне подняться, осматривая мои раны, и только Изольда Бенедиктовна стояла не шевелясь, сложив руки в боки.

 — Я вашу кошку не трогала, – ледяным голосом ответила «графиня». – Ты же сама её только что задушила.

 — Она набросилась на меня, как обезумевшая. Это вы ей что-то подсыпали в сметану. Я в этом уверенна.

 — Не говори глупостей, Валенсия, – свекровь пыталась убедить меня в своей непричастности.

 — Я сейчас проверю!

 — Что ты собираешься делать? – удивленный голос Паулина летел за мной вслед.

 Я бежала в кухню. Включила свет и, не раздумывая, достала мусорное ведро, высыпав все его содержимое прямо на пол.  Изольда Бенедиктовна пыталась мне помешать, подтвердив тем самым мои догадки. Это она виновата в том, что кошка исцарапала мне лицо и руки.

 Паулин утешал Елисея, а я перебирала обертки от конфет, очистки овощей, шкурки от колбасы, косточки и … подозрительный пакетик с английскими надписями попался мне под руку. Изольда Бенедиктовна покраснела, затряслась. Видимо, в этом пакетике и было то вещество, вызвавшее бешенство нашей кошки.

 — Что это? Я вас спрашиваю, Изольда Бенедиктовна. Вы по-прежнему будете отрицать свою причастность к поведению Мурчелы? Она вам мешала? – я сама была взвинчена до предела, и кричала как ненормальная.

 — Я хотела как лучше, – ответила свекровь без малейшего сожаления на лице.

 — Как лучше? Да как вы могли? – и я заплакала, глядя в опечаленные глаза своего сына.

 — Мама, идите с Елисеем в нашу спальню. Успокойте его, – Паулин выпроводил «графиню» и обнял меня, пытаясь утешить.

 Щека сильно щипала от соленых слез, я коснулась кончиками пальцев лица, нащупывая царапины.

 — У меня через два дня творческий вечер, а я приеду вся поцарапанная…

 — Успокойся, ты все равно красивая. Замажешь лицо слоем тонального крема, пудры, очки наденешь, в конце концов. Это не самое страшное, – рассуждал муж. – А вот кошку нужно если не похоронить, то хотя бы выбросить вместе с мусором. Я этим займусь, а ты, дорогая, обработай ранки моим одеколоном, а то еще заразу какую-нибудь подцепишь.

 — А может, ты мне в этом поможешь? А потом кошку отнесешь в мусорный бак, – настойчиво предложила я, и Паулин, переступая гору мусора на полу, послушно пошел в ванную комнату за своим одеколоном.

 Он обработал мне ранки. Одна из них все еще кровоточила. Наверное, коготь зацепил вену. А щека до боли горела огнем. Паулин выглядел недовольным, и молчаливо ухаживал за мной, никак не комментируя поступок своей матери.

 — Скажи маме, пусть приберет на кухне. Это раз. А во-вторых, вынесет мусор вместе с кошкой на улицу.

 — Я сам.

 — Нет, это сделает твоя мама. Не надо было травить нашу кошку.

 — Хорошо, дорогая.

 Паулин поторопился «вынести маме приговор». А я умылась и вымыла руки с мылом, посмотрела на свое исцарапанное лицо, и мне стало так неприятно, что все это произошло именно перед запланированным творческим вечером в Одессе. А главное там я встречусь с Люсьеном Дюжесиль. И что он обо мне подумает? Что у меня дома целый зоопарк? Что моя кошка такая же дикая, как её хозяйка? Или просто, что я ненормальная?

 Я долго не могла уснуть. Этот случай с кошкой, еще и инцидент с уборщицей Маней не выходил из головы. Закрывая глаза, я видела злые и недовольные лица и Марии Григорьевны, и Изольды Бенедиктовны, и дикие глазища нашей Мурчелы, которую «графиня» вынесла на улицу в мусорный бак, небрежно взяв пакет двумя пальчиками в белых перчатках.

 Во вторник я, явно, встала не с той ноги. Не хотелось никуда ни собираться, ни идти, ни вставать. А Изольда Бенедиктовна, как назло опять проснулась в пять утра и гремела чашками и ложками, как будто специально. Долго игнорировать нескончаемую возню на кухне я не могла. И пришлось снова подниматься ни свет, ни заря, чтобы еще раз явиться в офис задолго до прихода сотрудников.

 Отражение в зеркале меня огорчило еще больше. Пять глубоких ранок длинными полосками  пересекались с еще пятью царапинами. Щека слегка припухла и отдавала синевой.

 — Черт бы вас побрал, – выругалась я, отходя от зеркала и направляясь в ванную.

 — Доброе утро, Валюшка, ты уже проснулась?!!

 — Да с вами разве поспишь? У вас бессонница?

 Свекровь точно издевалась. Она, как ни в чем не бывало, зашла за мной в ванную (мне и самой там тесно было) и пристально наблюдала, как я чищу зубы.

 — Сон – это непозволительная роскошь, деточка. Чем меньше спишь, тем больше успеваешь сделать, – она так и продолжала стоять рядом.

 — Вы что-то хотели? Можно мне спокойно умыться? Или вы так и будете возле меня стоять? – я наградила её недовольным взглядом и продолжила наносить круговыми движениями на лицо балансирующий гель для умывания.

 — Валюшка, не злись. Ну, подумаешь: одной кошкой больше, одной кошкой меньше.

 — Вы в своем уме? Дело ведь даже не в кошке и не в том, что мой ребенок уснул в расстроенных чувствах из-за того, что видел свою любимицу мертвой и меня исцарапанной с руками в крови. Дело даже не в этом.

 — А в чем же? Тебя пугают отметины на твоем лице? – и опять она надменно улыбалась. – Бог шельму метит. На меня вот почему-то ваша кошка не набросилась. Потому что она чувствовала, что я очень хороший и душевный человек. А ты, Валюшка?

 — Вы? И хороший человек? Ну, да, конечно! Только душа у вас палача, безжалостного и эгоистичного человека. Вы никого вокруг не слышите и не хотите слышать, Изольда Бенедиктовна. Кусок льда вы, а не хороший душевный человек.

 — А ты предательница, и не зря тебя кошка поцарапала, – прошептала она, подмигивая, прежде чем закрыть за собой дверь в ванную.

 — Земля круглая!

 … Одевшись, я сразу же вызвала такси, и уехала на работу, даже не выпив чашки чая…

 В 8.15 на моем мобильном телефоне заиграла приятная мелодия. Кто-то соскучился,  – подумала я. Но оказалась, что этот кто-то звонил либо не со своего телефона, либо это был чужой человек.

 — Да, – ответила я.

 — Валенсия, – послышался незнакомый голос,  – благодарю вас за ваше стихотворение «Букет восточной гаммой альстромерий», – и тут я сразу догадалась кто это.

 — Люсьен Дюжесиль?

 Он позвонил мне! Нашел мой номер телефона! Да! А этот француз настойчивый мужчина, как Александр Македонский: Пришел, увидел, победил! – мне льстило его внимание, но я и не думала, что он сможет вот так вот взять и позвонить мне. Я бы не рискнула. Но что я? Замужняя женщина, которую к тому же свекровь несправедливо обвиняет в измене.

 — Можно просто Люсьен, – его чарующий голос лился так же божественно, как итальянский тенор Алессандро Сафина. 

 — Люсьен, – я почувствовала дрожь во всем теле, ладони стали влажными, что я чуть не выронила телефон. – Ваш букет порадовал меня, цветы и сейчас утешают меня своим нежным ароматом и разнообразием красок. Спасибо за столь неожиданный сюрприз.

 — Рад стараться! Для такой очаровательной девушки все звезды с неба бросил бы к ногам! – и, не смотря на то, что я не могла видеть его лица, я чувствовала его приятную улыбку, наслаждаясь волшебным голосом, затрагивающим каждую струнку моей душевной флейты.

 — Спасибо, – мне показалось, что и вторая щека залилась румянцем. – Мне не нужны звезды. Пусть светят всем желающим ими любоваться. Мне не нужно ничего доказывать. К сожалению, я замужем.

 А ведь наши супружеские отношения давно стали прохладными. И я даже представляла себя в объятьях «Дюжесиля», читая его стихи. Но не могла же я сказать ему «Да! Муж не помеха, мне ничего не стоит кокетничать на стороне».

 — Я понял, что вы «окольцованная птица», и ничего от вас не требую. Прошу лишь позволения оказывать вам знаки внимания. И очень надеюсь встретиться с вами лично на творческом вечере в Одессе.