— О чем вы хотите со мной поговорить, милый человек? Вы художник? Да, вы точно художник! Только у художника могут быть такие красивые руки, – она взяла его ладонь обеими руками, и стала поглаживать, продолжая улыбаться, оголяя десны.

 — Нет, я не художник, – Люсьен с трудом выдернул свою ладонь из цепких рук Марии Григорьевны.

 Я наблюдала за ней, и мне показалось, что эта женщина обезумела. У неё явно психическое расстройство на фоне затянувшейся депрессии. Мария Григорьевна не смогла спокойно пережить измену мужа. Может, её и следовало бы пожалеть? Во всяком случае, я бы так и сделала, если бы не агрессивное выражение лица, лишь изредка сменяемое искусственной улыбкой.

 — Если вы не художник, что вам от меня надо? Я то думала вы хотите написать мой портрет, а вы…

 — Выйдем во двор, – Люсьен взял её под руку.

 Но Мария Григорьевна со скоростью атлетической бегуньи, способной завоевать олимпийскую медаль по бегу с препятствиями, снова от нас удрала, так и не пролив свет на таинственную историю её загадочного появления в Одессе.

 — Не думаю, что эта женщина следит за тобой преднамеренно, – тяжело дыша после пробежки, сказал Люсьен.

 — У тебя тоже сложилось впечатление, что она просто ненормальная?

 — Что-то есть. Я тут подумал: если бы я был ревнивым мужем и хотел бы убедиться в верности или неверности жены, то нанял бы для слежки человека, умеющего как минимум действовать незамечено. А Мария Григорьевна, наоборот, привлекает к себе слишком много внимания.

 — Разве можно изменять такому мужчине, как ты? Я думаю, тебе не придется столкнуться с подобной проблемой, – но тут же вспомнила, что Люсьен был женат. – Или с подобной проблемой тебе уже доводилось сталкиваться?

 Мы вновь проходили мимо белых широких колонн, за которыми только недавно целовались, как влюбленные подростки. Люсьен многозначно посмотрел мне в глаза, и мне показалось, что я зацепила его за живое.

 — Да, Валенсия, вы женщины весьма коварные создания. Сначала соблазняете, сводите с ума, играете, а, наигравшись, переключаетесь на более интересный вариант. Я прав, не так ли? – Люсьен был как никогда очень серьезен.

 — Не обобщай, не все же такие, – но поставить себя в пример я уже не могла. – Если двое несчастливы в браке, почему не попытаться изменить свою жизнь к лучшему, пусть даже прибегая к безнравственности?

 — Так думают, наверное, все девушки. Я лично не знаком ни с одной женщиной, кроме своей матери, которая бы ни разу не изменяла своему мужу. И о чем это говорит?

 — Что круг твоих знакомств с прекрасным полом узок?!

 — Нет, это говорит о неверности свойственной женщинам. И мужчины, конечно, тоже далеко не ушли.

 — Меня ты тоже считаешь падшим ангелом?

 Мне самой это было неприятно осознавать: дома меня ждет муж, а я прекрасно провожу время в компании постороннего мужчины, который к тому же, не смотря на ласку и нежность, косвенно обвиняет меня в измене. Но ведь я мужу изменила, а не ему. Хотя: если изменила единожды, значит, могу и изменить снова и снова. Я не эталон идеальной супруги, и душа моя грешна.

 — Нет, Валенсия, я во всем виню только себя. Возможно, если бы не я, ты была бы образцовой женой своему Паулину.

 Люсьен крепко сжал мою ладонь, а глаза, наполненные неописуемой печали, говорили больше, чем его уста. Но недосказанность именно произносимых слов наталкивала  на самые разные мысли. В первую очередь я снова стала испытывать угрызения совести по отношению к своему супругу. И мне не доставляло радости, что Люсьен поставил меня в один ряд со всеми изменницами и предательницами, повстречавшимися на его жизненном пути.

 Тем временем ведущая в красном облаке своего королевского наряда, объявила о продолжении конкурса. Люсьен вновь провел меня к свободному креслу в первом ряду, и сам молча поторопился скорее занять свое место. Стих шум и прекратились разговоры. И со сцены летели слова как раз о запретах и предательстве:

 Достав из сумочки блокнот и ручку, я написала пару строчек для Люсьена:

 Я тоже запрещала себе думать о тебе, но не смогла… Не обвиняй меня за то, что позволяю целовать... и пусть безнравственно, но я... я не хочу влюбляться сердцу запрещать…

 Давно мне не приходилось писать подобные записки, а как делать правильно самолетики, я и вовсе забыла. Сложив листочек пополам, и подвернув два края уголком, я сделала что-то типа самолетика. Оглянулась. Мы встретились глазами с Люсьеном, и я запустила своё послание. Но вот мой бумажный лайнер почему-то так и не долетел к месту назначения. Почувствовав себя школьницей, мне казалось, что я сгорю со стыда. Листочек поймал круглолицый дядька с черной бородой (только с бородой, без усов). Вероятно, он подумал, что записочка адресована именно ему. Как же мне было неловко. Он начал разворачивать послание, поднимая густые черные брови от удивления. И лишь когда он растянул свои тонкие губы в улыбке, Люсьен выхватил из его рук исписанную бумажку со словами «простите, это предназначалось мне!»

 Облегченно вздохнув, я продолжила слушать стихи молодой писательницы. Сердце бешено стучало, от волнения дрожали руки, я ждала ответа от своего случайного похитителя покоя. И вот он самолетик, мастерски сделанный настоящим мужчиной, стрелой летит к моим ногам!

 Люсьен опять написал стихами! Я одарила его счастливой улыбкой, и весь остаток конкурсной программы летала в розовых облаках, лишь изредка спускаясь на землю, чтобы поаплодировать творческим людям, читающим упоительные стихотворения о любви. Люсьен! Я думала только о нем. А когда он вышел на сцену и взял в руки микрофон, весь зал замер, вникая в каждое слово: