Оула улыбнулся. Окончательно расставаясь со своими воспоминаниями, он глубоко вздохнул и поднялся. Голова и тело были в порядке, как после доброго сна.

— Роман Васильевич, поднимайся, поехали домой… И где наш гость!?.. Я его вроде бы с тобой видел?

Мальчик вскочил, уронив на землю выскользнувшую книгу:

— Что!?.. А-а, поехали деда…

— Что это ты читаешь? — Оула нагнулся. — Я думал учебник, а ты опять эту хренотень, «Таежные приключения».

— А что, сам же покупал.

— У тебя экзамены весной, а ты всякой дрянью башку забиваешь… — не злобно журил внука Оула.

— Что ты волнуешься, сдам и поступлю.

— Мне не просто «поступлю», мне надо, чтобы ты крепким инженером стал. Электричество от ветра сделал, коптильню, колбасное производство наладил, свою факторию открыл…

— Ну, деда, сколько можно об одном и том же!?

— А он приключения читает, как будто здесь ему мало… Приключения!

— В книжке интереснее. А у нас какие могут быть приключения!? Если Прокоп маленького медвежонка прикладом за то, что тот ему в ногу вцепился и до крови поранил — это что приключение или глупость!?

— Ладно, — стал строже Оула. — Поехали!

По многолетней привычке Андрей Николаевич Бабкин проснулся как обычно. И не оттого, что вагон на очередных стрелках стало сильнее бросать из стороны в сторону, а просто в свое время.

Было еще темно. За окном сплошной стеной бежал сказочный лес. Его черный силуэт, щетинясь колючими верхушками, то подступал к поезду, отражая четкий перестук колес, то далеко отбегал. Время от времени состав вдруг резко вырывался из объятий темного леса, выскакивал на широкий простор, эхо пропадало, становилось тише, и тогда казалось, что вагон слегка приподнялся над землей и летит…

Бабкин забросил за голову руку, нащупал рычажок выключателя под ночником и щелкнул: «О-о, дома-то скоро восемь, а здесь, стало быть, — он быстренько отнял три часа, — ты смотри, всего пять утра!». Напротив внизу и на верхних полках богатырски храпели земляки. Поезд продолжал дробно отстукивать железом, сонно поскрипывать и повизгивать суставами.

Долго лежать в постели Бабкин не любил, поэтому стал одеваться. Нашел свои тапки в куче обуви, поднял упавшую простыню неспокойно спящего Сергея Яптик, взял полотенце, туалетные принадлежности и вышел в коридор.

Прикидывая в тусклом свете, в какую сторону ближе до туалета, Андрей Николаевич в удивлении вскинул брови: «Эт-то кому не спится!? Не мой ли!?» На откидном сидении у предпоследнего купе к нему спиной, понурившись, сидел человек. «Вот те на! Опять Нилыч!.. Да он что спать разучился, что ли!?.. Вчера не спал, да и позавчера!.. Ну да, как сели в Лабытнангах, так еще и не видел его спящим… Во дает!?»

— Не спится, а, Нилыч!? — Бабкин обошел старика и с интересом посмотрел на него сверху.

Тот не ответил и даже не кивнул. Продолжал смотреть в темное окно. Бабкину стало неловко.

— Что молчишь Олег Нилович? Я говорю, полежал бы, третью ночь не спишь…

— Не хочется, Андрей Николаевич, — наконец, отстранено произнес тот, не отрываясь от окна.

— Ну-ну, тебе виднее, — слегка обиделся Бабкин и прошел в туалет.

«И что ему, действительно, не спится!? — накладывая помазком на щеки пену, думал Бабкин. — Точно посторонний… Ни за общий стол тебе, ни выпить, ни разговор поддержать… Странно… Со мной холоден. Вот и делай добро людям!.. И что меня дернуло за него хлопотать!? Сидел бы сейчас у себя в чуме и настроение не портил людям…»

Поезд резко дернуло сначала в одну, потом в другую сторону, и Бабкин едва не порезался. «И что же он так рвался за границу!? — бритва замерла в воздухе… — Что ему там надо!? Странно все это, ох как странно!..»

Впервые Андрей Николаевич Бабкин услышал о непримиримом частнике, категорически не желающем вступать в колхоз, давно, даже очень давно, еще в свою комсомольскую бытность. Тогда совсем молоденьким, сразу после окончания сельскохозяйственного института Андрей Бабкин и приехал по распределению на Ямал. Энергичного, веселого, молодого специалиста попридержали в Окружном Комитете комсомола на недельку-другую, да так и оставили секретарем. Лихо закрутила живая комсомольская работа. Всю тундру пришлось исколесить вдоль и поперек по земле, по воде и по воздуху. Быстро вырос до «первого». Но то ли по крови был зоотехником, то ли захотелось самостоятельно похозяйничать, а только через некоторое время Андрей Бабкин упросился в тундру. Отпустили. Дали совхоз «Полярный». Вот тогда-то и познакомился он поближе со своим соседом Саамовым Олегом Ниловичем, угрюмым мужиком со странной отметиной на лице.

Нилыч, как он стал его называть, оказался крепким и умелым хозяином. Бабкин многому научился у него. Помня народную мудрость, «сосед дороже брата», помогал и сам, чем мог, когда продуктами, когда транспортом, а когда и словечко за него замолвит…, да мало ли что бывает среди соседей…

Вот и на этот раз не мог не помочь с поездкой. Уж больно настойчив был старик. А теперь воротится…, разговаривать не хочет… Странно все же, что же его так тянет в эту Чухню!?..

«Погоди…, погоди…, погоди!.» — Бабкина аж в жар бросило от неожиданной догадки. Он уставился в туалетное зеркало, совершенно не видя отражения своего недобритого лица. «Это как же понимать!?.. Выходит, что я еще и руку к этому приложил!?..»

Андрей Николаевич опять же привык продумывать свои дела по утрам. Он доверял утренним мыслям и давно считал, что именно за первый час после сна программируется весь его день, и редко бывало, чтобы его планы менялись или не подтверждались его ощущения, интуиция, крайне редко.

По-этому когда ударило в голову горячее и очень смелое предположение, в самой глубине живота похолодело: «Так и есть!.. …Значит, Саамовы решили рвануть за бугор!.. А старик, — Бабкин покосился на дверь, — едет готовить посадочную площадку, что ли?!.. Но откуда у них капитал?!.. Ума не приложу!?.. Как же меня угораздило связаться!.. Раньше хоть кагэбешников приставляли к делегациям, с них и спрос был, а сейчас как!?.. Теперь с меня спросят… Вот дурак, ну и ду-рак!.. А еще по своим каналам его документы оформил…Тридцать лет знаю!.. Дун-дук!.. Да, он как родственник мне!..Ду-рак!..»

Замелькали предстанционные огни. Поезд заметно сбавил ход.

Бабкин торопливо добрился, умылся и вышел в коридор: «Это на чем же он капитал сколотил!? Не на мясе же… Сам ему помогал нынче с реализацией… Ни хрена он не заработал…»

— Ну вот, кажется и Выборг! — Бабкин взглянул на Нилыча. А тот вроде как и не слышал, сидел в прежней позе и смотрел куда-то мимо проплывающего пустого перрона.

«Смотреть за ним надо в оба… Соскочит, меня же за яйца возьмут и затаскают, и хрен больше за рубеж пустят…» — Андрей Николаевич почувствовал как сильнее заколотилось сердце и мелко закололо в промежности.

— Олег Нилович, не в службу, а в дружбу, поднимай наших. Ты в своем купе, а я у себя подъем устрою. Все равно сейчас пограничный контроль.

Нилыч покорно поднялся, как показалось Бабкину, немного испуганно взглянул на него и, не мешкая, пошел в свое купе. Поезд заскрипел, завизжал и резко остановился, словно врезался в препятствие.

Шумно зашли бодрые, деловые пограничники. Для них словно и не было бессонной ночи. Между собой разговаривали громко, с полуобидными подначками, будто никого, кроме них, не было в вагоне. Когда дошла очередь до ямальской делегации, Бабкина поразило поведение Нилыча. Его было не узнать, старик не сидел на месте, он то и дело вскакивал, снова садился, сцеплял и расцеплял пальцы, облизывал сухие губы, с усилием отводил глаза от проверяющего и, конечно, не мог не вызвать подозрения. Молоденький офицер в зеленой фуражке задержался с его паспортом. Он вновь и вновь вглядывался в страницы, сличал фотографию с оригиналом, пока, наконец, не посерьезнел лицом:

— Филипчук!? — приказным тоном бросил он в коридор.

— Я, товарищ старший лейтенант…