А затем на горизонте обрисовались «Печора» и «Тунец». Огромные белые суда расположились в сгущении рыбацкого флота. Даже издалека было видно, как внушительна очередь СРТ, ожидающих разгрузки. У «Печоры» их стояло больше десяти, правда, сдача здесь протекала быстрее, свежей рыбы редко кто привозил помногу. Зато у «Тунца» разгрузка затягивалась на день и на сутки, если траулер приходил с набитыми трюмами и палубой, заставленной в два слоя бочками.

Карнович вызвал по радио вахтенного штурмана и доложил, что у него разгрузка вне очереди. Куда швартоваться? Он говорил с нарочитой развязностью, на вахте стоял Мартынов, бывший капитан СРТ: человека этого рыбацкая удача ровно шесть лет обходила, и он предпочел, смирясь перед судьбой, спокойненькую подчиненность на плавбазе тревожной самостоятельности на мостике траулера. Карнович не упускал случая побесить прежнего напарника. Мартынов был из тех, кто нехватку удачи перекрывает пунктуальностью. Он сказал:

— Когда вы на промысле, Карнович, неожиданностей так и жди. Швартуйтесь у кормового трюма.

По правому борту плавбазы, образуя два причала, протянулись массивные резиновые «сигары» амортизирующих кранцев. Когда от кормового причала отвалил разгрузившийся траулер, Карнович, круто обойдя дрейфовавший «Звенигор», помчался на освободившееся место. Он не сбросил скорости, пока не прошелся бортом по кранцам и тут же дал задний ход: заторможенный траулер осел кормой, кранцы ухнули. Капитан «Звенигора» Бродис замахал рукой с мостика. Лихое причаливание «Бирюзы» примирило Бродиса с тем, что Карнович обошел его в очереди.

Разъяренный Мартынов рявкнул в мегафон:

— Не понял, Карнович: вы швартуетесь или тараните нас?

Бродис покатывался со смеху, показывая рукой на Мартынова, он тоже не ладил с придирчивым штурманом плавбазы. Карнович прокричал:

—  Была бы война, а вы — неприятель, обязательно бы таранил!

За «Звенигородом» Бродиса дрейфовал «Коршун» Никишина. Внеочередная швартовка «Бирюзы» обрекала команду «Коршуна» на несколько часов дополнительного бездействия. Нетерпеливого Никишина раздражал каждый час, проведенный в ожидании приемки. Он быстро переводил в уме такие томительные часы в тонны потерянного улова. И так как любая, даже вполне «приличная» для морского слуха, ругань по радио запрещалась, Никишин подвел «Коршуна» поближе к «Бирюзе» и прокричал в мегафон:

— Бирюзовцы! Бы пираты! Леонтий Леонидович, считаю за тобой пять тонн уведенной из-под моего киля селедки. Расплачиваться будешь на промысле или отложим до вечерка в «Балтике»?

Карнович, посмеиваясь, только приветственно помахал рукой долговязому худому Никишину. Шарутин ответил вместо капитана:

— Расплачиваемся передачей трудового опыта. Учитесь у нас, как работать без суетни и перепрыгивания из квадрата в квадрат. Это вам будет полезней вечерков в «Балтике», Корней Прохорыч!

Никишина на промысловых советах часто поругивали за «непоседливость»: он был способен удаляться за сотню миль от «своего квадрата», если сообщали, что где-то появился верный косячок. Насмешка штурмана вконец рассердила вспыльчивого капитана. Он отвернулся от «Бирюзы».

На мостик плавбазы вышли Березов и капитан-директор «Тунца» Трофимовский.

Мстительный Мартынов, показав рукой на «Бирюзу», не удержался от язвительного замечания:

— Картина, Андрей Христофорович: явление хлюста народу! Абсолютно уверен, что в трюмах «Бирюзы» нет и половины того, что обещано. Придумали необыкновенный улов специально, чтобы прорваться вне очереди, а потом будут оправдываться: ах, извините, ошиблись, прикидывали на глазок! А ведь многие чуть не молятся на Карновича!

Мартынов явно намекал на благоволившего к Карновичу главного флагмана промысла. Трофимовский, чтобы не ввязываться в рискованный разговор, неопределенно пожал плечами. Березов хмуро распорядился:

— Карновича — ко мне!

Штурман повторил его приказание в мегафон. Карнович, стоявший на мостике со старпомом и Шарутиным, весело сказал:

— Итак, старик вызывает меня на ковер. Я буду вертеться ужом, он будет укоризненно качать головой. Кончится тем, что он прослезится, когда разглядит, что у нас в трюмах, и выставит рюмочку в смысле стаканчика.

— Ты же не пьешь, — завистливо сказал Шарутин. — Вылил бы незаметно в карман, у тебя все карманы водонепроницаемые.

— Спирт они впитывают, маркиз. И непьющий я только у себя на судне, а в кабинете начальства пью с охотой. Ты видел, как Мартынов что-то нашептывал Андрею Христофоровичу? Уж, наверно, доказывал, что если и полны наши трюмы, так все равно прославлять нечего, успех — рядовое дело на промысле.

— Как нечего прославлять! А наши рекорды в Северном море? Кто еще такими похвастается? — Шарутин вдруг заревел зычно, как в мегафон: — О, славный король наш, Карнович-Хлодвиг! Пою твой блистательный, уникальный подвиг! Кто тонет в воде, кто в бутылочке спиртовой, а ты в селедочке потонул с головой!

С плавбазы спустили на палубу «Бирюзы» металлическую сетку.

Карнович вцепился в ее ячеи, штурман базы подал сигнал поднимать ее. Карнович не сомневался, что Мартынову хочется так резко дернуть сетку вверх, чтоб у капитана «Бирюзы» кости затрещали. Но Мартынов органически не умел что-либо делать рывками. Он перенес Карновича на базу с почти оскорбительной плавностью.

Березов, по морскому обычаю, раньше поздравил Карновича с приходом на промысел, потом стал распекать. Ну, что за самоволка в Северном море? Научники из промысловой разведки установили, что сельди большой там в этом году не будет, серьезного промысла не развернуть. А он задержался — и хоть бы по-хорошему радиограмму отбил — на столько-то задерживаюсь, такой-то взял улов. Только на прямой запрос изволил ответить: промышляю-де, не гуляю — и всего сводок от тебя!

— Сатанеешь ты в море, Леонтий Леонидович! Впервые в полной самостоятельности — и задурил! А как швартуешься? Посмотри, как подходят другие суда. Не подплывают, подкрадываются!

— А Бродис?

— Что Бродис? Этот в бурю швартовался в порту, когда надо было срочно вывозить людей. Попробуй из вас кто! У него хоть бы раз авария за всю морскую жизнь! Корсар Карнович — наш штурман Мартынов иначе тебя и не зовет!

— Будьте справедливы, Николай Николаевич, у меня ведь тоже ни одной аварии.

— Будут, предсказываю. Просто рискованные штучки не успели обернуться серьезными неприятностями.

— Николай Николаевич, у вас четырнадцать орденов и медалей! Четырнадцать, а у меня — ни одного! — воскликнул Карнович. — Неужели вы зарабатывали свои награды смирением, вечной боязнью риска?

— Тебя не переговоришь, на слово — два! — с досадой сказал Березов. — Ладно, поглядим, так ли тяжелы твои тонны, как похвастался.

Они пошли на мостик. Разгрузка трюмов «Бирюзы» шла в таком темпе, что Карнович злорадно покосился на вахтенного штурмана: команда траулера понимала, что их капитану идет «втык» и старалась вовсю. Палуба была заставлена бочками, один строп за другим передавался на базу. Мартынов, подобрев, доложил, что перегружено пока десять тонн, но судя по тому, что выстроено на палубе и виднеется в трюмах, тонн семьдесят намечается. Березов рассмеялся и развел руками.

К свободному левому борту плавбазы на большой скорости подходил «Резвый».

Березов и Карнович перешли на левое крыло мостика, отсюда было лучше видно, с какой стремительностью и изяществом приближается спасатель. «Резвый» несся, как вписанный в четкую математическую линию, с той же плавностью, с какой выворачивал к борту плавбазы, сбросил ход, легко коснулся плавучих кранцев, с шипением прошелся вдоль них и замер на середине борта.

— Пришвартовался, как прилепился! — сказал Березов. — Вот у кого учись разумной, а не озорной лихости.

Карнович не отрывал восхищенного взгляда от спасателя.

— Василий же Васильевич! До него, как до звезды!

На спасатель опустили металлическую сетку. На мостике плавбазы показался улыбающийся Луконин. Он тоже поздравил Карловича с приходом на промысел и сказал Березову: