Миша после предупреждения, что опаздывать нельзя, на рассвете забросил свой чемоданчик в носовой кубрик. Кузьма, еще с вечера поселившийся на «Бирюзе», одетый, посапывал на койке рядом с койкой Миши. Миша поднялся наверх. На полубаке, прислонившись к бухте тросов, дремал Степан. На палубе было пусто. Волна из залива приваливала траулер к причалу. По небу неслись быстрые, яркие тучки. Вчера накатил изрядный шторм, сегодня погода поутихомирилась — ветер «тряс лохмами» балла на четыре.

— Обстановочка на посуде не по отходу, — заметил Миша, присаживаясь рядом со Степаном. — Не вижу жизни.

Степан, сбросив дрему, сладко зевнул.

— Возможно, и не уйдем, — пробормотал он. — Нам-то с тобой что? Не дадут «добро» на выход, пойдем спать.

Из рубки спустился на палубу Шарутин и присел рядом с Мишей и Степаном. Миша и ему сказал, что удивлен спокойствию на судне. Шарутин ухмыльнулся.

— Цирк еще будет. Вот заявятся береговики из портнадзора, и дойдет жуткая потеха.

Степан недоверчиво покачал головой. Миша слышал, что инспекторы портнадзора изводят придирками иных капитанов и старпомов, а те заискивают перед инспекторами и задабривают их угощением в каюте. Но неужели и Карнович так ведет себя с береговыми служаками?

Шарутин радостно захохотал.

— Ты не понял. Не портнадзор будет придираться к Леонтию, а Леонтий к портнадзору. У него ведь этот рейс особенный — начинает первое самостоятельное плавание. Выработал ценз капитана дальнего плавания и постарается теперь показать себя. Мне он сказал вчера: «Придется инспектору побегать по траулеру!» Хвастун, каких свет не видел! Своими руками все мои карты перебрал, еще пригрозил: «Забудешь что-нибудь из штурманского материала, взгрею, как Сидорову козу, ты мне друг, так что стесняться не буду».

На пустынной набережной показались Карнович и инспектор портнадзора. Шарутин вскочил, Степан, в последний раз зевнув, тоже поднялся. Шарутин в полном восторге быстро сказал Мише:

— Елисеев. Полупенсионер. Увалень-классик. Его Леонтий загоняет на десятой минуте. Через часок выберем швартовы. Ты смотри на палубе не разлегайся, Леонтий этого не любит.

Навстречу капитану вышли старпом со стармехом, Шарутин со Степаном присоединились к ним. Чтобы не мозолить глаза начальству, Миша спустился в кубрик и прилег на койку. Корпус траулера глухо сотрясали толчки о причал, что-то поскрипывало в переборках, на подволоке покачивалась мутная лампочка. Шторм утих, но погода, так казалось Мише, была по-прежнему слишком свежая для выхода в море. Кузьма проснулся и присел на койке.

— Значит, ты мой сосед, Миша? Это хорошо. Простился со своими или придут провожать?

— Вчера вечером простились. Я ушел, вы еще спали. А как у тебя? Помирился с Алевтиной?

Кузьма криво усмехнулся.

— Что называть — ссора и мир? Она ждет, чтобы я прощения просил. А я не вижу причины — не изменял, вообще к другим бабам не лез. Вечером пожелала мне счастливого рейса и ушла на ночное дежурство, а я с вещами сюда.

— Надо было все-таки пересилить себя и помириться. Кузьма промолчал. Миша спросил, что ему надо теперь делать в ожидании отхода судна?

— Повторяй все, что буду делать я, — не ошибешься, — сказал Кузьма, — мы с тобой в палубной команде, обязанность у нас — общая.

По судну разнесся сигнал тревоги, Миша проворно соскочил с койки. Кузьма обогнал его и стремительно вынесся по трапу. Миша только высовывал голову из капа на палубу, а Кузьма уже лез на ботдек, где у шлюпок вместе с инспектором стояли Карнович, стармех Потемкин, старпом Краснов, Шарутин и Степан.

— Ладно, ладно, Леонтий Леонидович! — говорил Елисеев капитану. — И не сомневался, что у вас порядок и максимальная готовность. Но вы же будете в заливе стоять, добро на выход в море все равно не дадут. Другие суда ждут, пока насильно не вытолкнут.

— В заливе не у причала, — весело возражал Карнович. — А с погодой надо ловить миг удачи, а то набедуешься.

Он с улыбкой оглядывался на своих, и каждому было видно, что капитану страх не терпится проскочить сорокакилометровый канал, пока он свободен от других судов, а если уж ждать погоды, то лучше ждать ее у выхода в море, а не в порту, где, неровен час, и кто из команды без разрешения соскользнет на берег, чтобы лишний разок заглянуть в забегаловку или прогуляться со знакомой девушкой — ищи-свищи его потом; и где к тому же близко начальство, а у начальства если и не семь пятниц на неделе, то уж семь заседаний непременно — и все обязательные, а сидючи на заседании можно и окошко отличной погоды проморгать. Елисеев же намекал на обычай руководителей промысла поскорей выталкивать суда в море, даже не успев подготовить их по всем пунктам строгой инструкции, и капитаны в этих случаях «тянут резину», стараясь дополнительно урвать со складов побольше, а портнадзору приходится глядеть в оба, чтобы в океане небрежность подготовки не вышла боком. Но было видно также, что инспектор, сам из бывалых моряков, понимает томление молодого капитана, впервые идущего в самостоятельный океанский рейс, и готов уступить.

Карнович показал рукой вниз, вся группа направилась к нему в каюту.

Над бортами торговых судов, стоявших дальше к востоку, показалось солнце. Темные спинки волн, набегавших с залива, засверкали жирным блеском. На пристани заворчали грузовики, задвигались краны: начинался рабочий день в рыбном порту. Миша опять спустился в кубрик. Ночь прошла без сна, тянуло полежать, если нельзя поспать. Из-за переборки доносился стук костяшек, в соседнем кубрике забивали козла, ликующий голос Кузьмы возвещал, что молодому матросу в домино везет. Миша задремал, едва опустил голову на подушку.

Тот же Кузьма, забежав к себе, рывком поднял Мишу. Траулер выбрал швартовы, отошел от пристани.

На обоих крыльях капитанского мостика стояло почти все судовое начальство. Карнович что-то оживленно говорил, показывая на отдаляющийся город. Кузьма, облокотившись о фальшборт, уныло сплюнул в воду.

— Не пришла, а ведь могла отпроситься у своего главврача. Нет, не хочет она мириться! — Он помолчал и с безнадежностью добавил: — Четыре месяца теперь вода да вода. То синяя, то зеленая, а в вечернее солнце даже золотая.

— Золотая вода — красиво! — сказал Миша.

— Красиво, — согласился Кузьма. — Чего-чего, а красоты в океане хватает. Одна беда — слишком много этой красоты. Демьянова уха, помнишь, учили в школе? Три тарелки съел — и уже в горло не лезет! А нам с тобой сколько тарелок этого вкусного варева хлебать?

Миша не стал спорить. Кузьма, хоть и не признавался, видимо, надеялся, что примирение с женой состоится хоть в час отхода.

«Бирюза» прошла линию приткнувшихся к пирсам судов, выплыла на середину канала. Пристань вскоре пропала за поворотом. Миша, взволнованный тем, что часа через два впервые в жизни выберется в открытое море, не мог оторвать взгляда от низких, быстро проносящихся берегов. Последние тучки исчезли с неба, шел светлый день. Слева открылись три ставника его бывшей бригады, к первому подходил катер с дорой на буксире — старый Куржак, как всегда, вывел своих рыбаков на рыбалку до восхода солнца. Миша знал, что на таком расстоянии никого не увидать, но помахал рукой и товарищам, с которыми так хорошо работалось, и катеру, и ставникам, и даже чайкам, белыми тучками кружившимся над неводами.

— Батя мой! — со вздохом сказал Кузьма. — Тоже не пришел проводить, а ведь мог бы. Сердится на меня старик. А за что, скажи на милость? Что не такой, как он? А почему мне быть, как он? Чего сам он успел в жизни? К ним подошел Степан.

— А молодец наш Леонтий: первыми выскочили в морской канал. Через часок тут попрут пароходы и придется выжидать очереди.

— Погода идет на лучше, Степан? — спросил Кузьма.

— На хорошо пошло. Начали выпускать суда в Балтику.

Хорошей погоды хватило лишь на полдня. С запада нагнало туч, тучи спустились на воду — туман окутал Балтику. Вдоль польских берегов «Бирюза» шла на средней скорости, но Карнович не уходил надолго от локатора, а Шарутин в своем штурманском закуточке не поднимал головы от карты, на которой прокладывал путь. Степан посмеивался, туман его не беспокоил. Пожилой тралмастер с сомнением покачивал головой, он больше доверял глазам, чем приборам: катастрофы не будет, если, по случаю трудных погодных условий, они и опоздали бы на сутки на промысел. Сочувствия Колун — фамилия тралмастера была Колуновский — не встретил. Кузьма даже рассердился — где те трудные погоды? Тишина, гладь, а если туман, так что особенного?