В Париже мы играли такое количество спектаклей, что было очень трудно поверить, что это кто-нибудь может выдержать.

Как раз тогда Робер Оссейн поставил «Человек по имени Христос». Мы ходили смотреть, а французские актеры ходили на наш спектакль. Мы знали, что у них два или три состава исполнителей. И вот они пришли, и был среди них очень красивый актер с длинными волосами, который играл Христа. Он долго-долго смотрел на Колю, потом подошел и спросил: «Какой наркотик ты принимаешь? Я играю один спектакль в два дня, а ты каждый день. А в субботу и воскресенье у тебя по два спектакля. Какой же наркотик ты принимаешь?» Он ответил: «Никакой, я просто русский человек!» Француз протянул ему руку и сказал: «Спасибо! Я теперь знаю, что такое русский человек!»

Другой француз, знаменитый Пьер Карден, который организовал наши гастроли и с которым мы подружились, устроил нам праздник — путешествие по Парижу. У нас был четверг, наш единственный выходной день. И в этот день он водил нас везде и всюду. Мы смотрели все театральные премьеры, мы ходили в любые музеи, в любые кинотеатры — он все это оплачивал. Вместе с нами планировал, куда будет организована очередная экскурсия.

Наверное, он считал себя обязанным перед нами, русскими актерами, которые так вкалывали, которые так достойно показали себя в Париже. Они тоже должны узнать Париж. И Коля правильно пишет, что мы на Монмартре знали каждый закоулочек, в каждой кафешке мы посидели. В Лувре мы были несколько раз. В Версале специально для нас проводили экскурсии. И всюду встречали замечательно. За это надо поклониться Пьеру Кардену. Я впервые видела такого человека, который так вот просто дарил нам свою любовь.

Каждый спектакль заканчивался тем, что он вез Колю, меня, Сашу Абдулова, Иру Алферову, Марка Анатольевича куда-нибудь в ресторан. И не просто в ресторан, а именно в какой-нибудь старинный, связанный с именами великих поэтов, писателей, художников — Бодлера, Мольера, Хемингуэя, Родена, Тулуз-Лотрека. Он рассказывал об истории создания этого ресторана, что было для нас открытием, потому что подробности он сообщал такие, каких и в энциклопедиях нет. Но, пожалуй, самое яркое мое воспоминание о том, что каждый раз, когда я заходила к Коле после спектакля, чтобы узнать о его самочувствии, видела одну и ту же картину: полураздетый Коля, и перед ним на коленях стоит Пьер Карден и целует ему руку. Он говорил: «Я целую ему руку, восхищаясь его талантом!»

…Была очень прохладная погода, и мы по набережной Сены гуляли: Коля, я и Пьер Карден. И так увлеклись разговором, что я на разминку опоздала, не успела размять ноги. У Коли в сумке остались мои теплые гетры, чтобы разогреть мышцы ног. И я пришла, когда уже стали кидать батманы, и разорвала мышцу. Дальше — адская боль, и, чтобы снять боль, положили мне на ногу искусственный лед с температурой минус семьдесят, который используют для хранения мороженого. И вот мне его положили на ногу, я заорала, как сумасшедшая, а уже этот лед снимают вместе с кожей и мясом, потому что он прожигал все. А потом меня все то время, пока шел спектакль, возили на мате по периметру сцены, потому что Коля сказал, что не будет играть, если меня увезут. После спектакля он отвез меня в госпиталь, где меня спросили врачи: «Вы из Орли?» Я говорю:

— Почему из Орли?

— Там только что была авария, загорелся самолет, а у вас травма, ожоги…

— Нет, я только что со сцены.

На другой день за мной заехал Пьер на своей огромной машине с водителем. Я на костылях спустилась вниз, и мы поехали на финал спектакля. Когда мы вошли в зал, раздалось вот это: «Я умираю от простой хворобы…», и мы, не сдерживаясь, зарыдали в два голоса. У него был длинный шарф на шее. Мы поделили его на две части: одним концом вытирала слезы я, а другим — он. Так и закончился вечер.

Я поражалась тому, что он, как ребенок, воспринимал этот финал. Я — актриса, и в силу моей профессии я «завожусь» от того, что происходит на сцене. Живу происходящим. Я Колиного героя вижу лежачим, как бы его смерть, и на это реагирую. Но Пьер был зритель. А реагировал настолько эмоционально! Он плакал и восклицал: «Это гениально! Гениально!»

Он подыскивал для Коли какие-то новые роли, приносил ему пьесы, просил, чтобы их срочно перевели.

Париж и Пьер Карден остались для нас в том, незабываемом времени. Парижские улочки… кафе… музеи… Как-то он мне звонит в номер и говорит: «Люси, мы идем сегодня в «Мулен Руж» после спектакля — надевай шляпку, меха». Я подобающе оделась: шляпка, меховое манто. Меня потрясло то, что он сказал: «Я вас представлю всему «Мулен Ружу»!» Значит, входим, заканчивается какой-то номер на сцене, луч прожектора падает на Пьера Кардена; он говорит: «Я должен вас познакомить с русской звездой, которая сейчас находится в Париже с гастролями спектакля ««Юнона» и «Авось»»!» Пьер показывает рукой на Колю, и на него направляется луч прожектора.

Раздаются аплодисменты. «И его очаровательная подруга Люси!». Мне Коля шепчет: «Давай уж без костылей!» И я отбрасываю костыли и стою минуту на одной ноге и потом падаю на руки, подхватившему меня официанту… Прожектор с меня тут же убирают. Но был это очень эффектный момент: я в перчатках, в мехах, в шляпе — падаю…

У меня есть фотография, на которой Коля стоит вместе со всеми этими полуобнаженными красавицами «Мулен Ружа», с перьями на голове. Кругом одни только обнаженные груди, и там, где-то между ними Колина голова…

Когда мы уезжали, Пьер Карден плакал. Он целовал Колю и говорил: «Как жаль, что кончились эти мои счастливые дни!»

У Кардена — специальные агенты во многих странах мира, которые ему сообщают: «Вот здесь произошло чудо!» И он сразу же вылетает на место происхождения этого чуда. Он ездит по миру, смотрит и отбирает то, что относится к редчайшей категории чуда.

Он сам не ставит музыкальные спектакли, но прекрасно знает эту сценическую форму, ее специфику. И как только ему сообщили, что в Москве аншлаг на «Юноне», он сразу прибыл в Москву. Он понял уникальность нашего спектакля, увидел сочетание талантов, стопроцентное Колино попадание в роль, его яркую индивидуальность. Он это оценил и полюбил. А через несколько лет повторил гастроли, но только уже в Нью-Йорке.

Когда с Колей случилась беда, Пьер Карден прислал сначала телеграмму, а затем письмо. Он написал: «Дорогой Николя, я понимаю, что ты не сможешь прочесть, но прошу прочесть тебе твоих близких, Люси. Я с вами, моя любовь по-прежнему с вами. Я помню те прекрасные дни. Чем я могу помочь? Всегда ваш…» Потом он приехал в Москву и привез Коле в подарок золотые запонки с изображением лошадиных голов. Кони такие рвущиеся, скифские.

В Москве Карден вел переговоры по поводу того, чтобы показать «Юнону» в Ницце, где у него, по-моему, огромная вилла и где живут его друзья: актеры, режиссеры, композиторы, художники. Он хотел подарить им ««Юнону» и «Авось»» в год ее 25-летия.

Он посмотрел спектакль и уехал в Париж. В Ниццу отправились наши постановщики, чтобы понять, как монтировать спектакль на местной сцене. И вдруг Карден написал в театр: «Извините, я не смогу вас принять». Я думаю, что он отказался потому, что это уже совсем другой спектакль, а не тот, что был раньше. Новой «Юноной» он не смог бы удивить своих друзей в Ницце. Я так к этому отношусь. Удивить в этом спектакле уже действительно нечем.

А в театре все уже готовились к гастролям…

И сейчас мы ему тоже пишем через мою подругу-переводчицу. Мы пишем ему нежные письма с благодарностью, с любовью…