— Как ты себя чувствуешь? — обеспокоился Егерь.

— Да все нормально, — подмигнул Обрез. — Только волосы с минуту светились желтым. Пацаны сперва испугались, а потом чуть на смех не подняли.

— Надо, чтобы тебя осмотрел Док, — сказал Егерь. — И не возражай, даже слушать не стану. Прямо сейчас.

— Как скажешь, белый господин. — Обрез низко поклонился и спиной вперед вышел за дверь.

— Клоун! — крикнул ему вслед Егерь. — Не забудь профессору рисунок отнести!

Красный диск солнца уже миновал самую высокую точку своего ежедневного пути и двинулся к линии горизонта, когда за накрытые прямо на улице столы разом уселись все люди из обеих общин. Всего несколько дней назад они запросто могли поубивать друг друга, а сегодня накладывали себе еду из общих больших мисок.

Имеющийся запас водки Егерь категорически запретил трогать, но, по всей видимости, люди Романыча что-то принесли с собой. Вскоре поздний обед, начавшийся в настороженной тишине, превратился в настоящее шумное пиршество, грозящее обернуться заодно и ужином.

Тем неожиданней стала стремительно надвинувшаяся темнота…

Егерь не сразу сообразил, что происходит. Он, как обычно, с крыши дома осматривал в последний раз за день окрестности, чтобы потом спуститься вниз, к пирующим людям. Внезапно воздух словно загустел, стал наливаться черной мутью. Издалека прилетел многоголосый собачий вой: звери мгновенно почувствовали приближение очередного катаклизма. Егерь вспомнил странный «приступ» темноты, который им с Обрезом пришлось пережить вскоре после пробуждения, на площади Субботников. Только в этот раз он стоял на крыше своего дома и был готов. Лишь покрепче схватился за торчащий из рубероида металлический штырь.

Сильный ветер поднял на поверхности пруда большую волну, вцепился в пышные кроны деревьев, хозяйски прошелся по верхним этажам, завывая беспокойным призраком в системах вентиляции. Разноцветные зигзаги расчертили темнеющее небо, а во дворе поднялся страшный крик: далеко не все в общине пережили это явление раньше.

Сделать Егерь уже ничего не мог, поэтому просто стоял, глядя, как непроглядный сумрак накрывает полуразрушенный город. Вскоре он остался один на один с разноцветными разрядами, то и дело прорезающими мрак, но ничего при этом не освещающими. Казалось, что даже время замерло, не в силах оторвать взгляд от бешеной скачки цветастых молний.

Внезапно Егерь заметил вдалеке рассеянный желтый свет, пробивший темноту. Этот свет с каждой секундой становился все ярче и ярче.

Егерь подался вперед, стараясь рассмотреть источник. В небо, насколько хватало глаз, все более отчетливо и при этом, нисколько не заслоняя друг друга, поднимались десятки желтых стен. В их расположении не было порядка. Они изгибались, сближались и расходились, образуя замысловатые линии и контуры. Если бы под руками был лист бумаги, а дом повыше, Егерь, наверное, сумел бы отметить все эти мембраны карандашом. Как… горизонтали, которыми традиционно изображается рельеф на топографических картах.

Но бумаги не было, а дом не стал на десяток этажей выше. Поэтому Егерь просто постарался хотя бы примерно запомнить, где проходят самые близкие стены. Что-то подсказывало ему: рано или поздно с этим рисунком придется разбираться. К югу и востоку количество мембран возрастало, а к западу и северу их почти не было. Совсем далеко, в той стороне, где находился Химмаш, желтые стены располагались в таком большом количестве, что практически сливались в одно сплошное светящееся марево. Но и там каждая из них была странно различима отдельно от прочих.

Егерь посмотрел на запад. Там мерцали всего две полупрозрачные преграды. И это означало, что на Московский тракт все-таки стоило однажды отправить рейдерскую группу.

Представители Уралобурга появились на границе общины через два дня. Поздним утром десять человек с автоматами неспешно приблизились к баррикаде, вынесенной на два квартала вперед от изгороди, и остановились, даже не пытаясь спрятаться. Ближайший часовой на крыше дома подал сигнал, и уже через несколько минут навстречу гостям вышли Егерь и отец Тихон в сопровождении нескольких людей. Обреза, невзирая на жалобы и нытье, оставили в качестве резервного командира.

— Ситуация может по-всякому сложиться, — объяснил Егерь. — Община не должна остаться без руководства.

— Вон попа бы и оставил. Все равно от него на переговорах толку меньше, чем ничего.

— Обуревают тебя грехи смертные, сын мой, и самый тяжкий из них — грех гордыни, — проговорил отец Тихон, вытаскивая из шкафа помповое ружье.

Уралобург был представлен все сплошь знакомыми лицами. Прямо перед баррикадой со скучающим видом стоял Зверь. Слева от него — Бес с винтовкой и Гнус с обрезом. Справа — охранник, которого они оставили вместе с координатором Стасом связанным в кабинете.

— По-о-оп, — мгновенно теряя напускное спокойствие, процедил Зверь. — Так вот ты куда смылся!

— Попался, морда елейная, — враждебно добавил Гнус.

— Знакомые всё лица, — вполне миролюбиво сказал Бес, встретившись глазами с Егерем. — Мое почтение! Как успехи в добывании воды? Мы-то насос запустили, все дела. Хоть и ручной, но больше ведрами таскать воду не надо. Зря сбежали.

— И ты здесь, — неприятно улыбнулся Зверь, узнав Егеря. — Надеюсь, тот гном, что был с тобой, еще не издох? А то у меня к вам обоим неоплаченные счета есть. Приговор вы себе тогда подписали.

Отец Тихон с недоумением посмотрел на Егеря. Чуть позади, справа и слева от него собирались вооруженные люди из рейдерских групп. Молодые, крепкие парни и мужчины, вооруженные огнестрелом, хмуро разглядывали нежданных гостей.

— Если с делом пришел, — спокойно сказал Егерь, — говори. А если твоя миссия — сорить угрозами, то я тебе пару глухонемых пацанов оставлю послушать, а сам пойду делами заниматься.

— Шутишь, — ощерился Зверь. — Считай, дошутился.

— Это все, что имеешь сказать?

— Нет. Я пришел объявить вам, что вы незаконно занимаете территорию, принадлежащую новому городу Уралобург.

— И демократичному, — подсказал Егерь.

— Чего? — не понял Зверь.

— Я говорю: и демократичному. Ты самый важный эпитет пропустил.

— У вас есть двадцать четыре часа, чтобы покинуть нашу территорию. Или принять демократическую власть нового города Уралобурга.

— Вот правильно, демократическую, — похвалил Зверя Егерь. — Повторяй почаще.

— В этом случае, — не обращая внимания на издевательства Егеря, продолжил Зверь, — вы получаете право стать претендентами на гражданство нового города Уралобурга.

— А можно сразу гражданство получить? — спросил Егерь. — А то мы ведь знаем: у вас как в древней Греции — демократия только на граждан распространяется. А неграждане — те же рабы.

— Говорил же я Стасу, что дерьмо это всё, — зло сказал Зверь, обращаясь почему-то к Бесу. — Половину мочить надо сразу, а оставшихся — жестко опускать. Только тогда бояться будут.

— Закончил? — с убийственной вежливостью поинтересовался Егерь. — Теперь я скажу. Проваливай в свой Уралобург и больше не появляйся. Тут тебе не зоопарк, зверям здесь делать нечего.

— Ты чё сказал? — заволновался Зверь. — Ты знаешь, на кого наехал? Ты понял, что подписал себе приговор?

— Как? Опять? — изумился Егерь. — А можно еще парочку? И Обрез просил на него пяток прихватить.

— Поп, ты меня знаешь. Объясни этому идиоту, с кем он играть собирается, — кипя от бешенства, выдавил Зверь.

— Изыди, мерзопакостная отрыжка рода человеческого, — проговорил отец Тихон, сотворив крест.

— Вы пожалеете, — с тихой яростью пообещал Зверь. — Очень пожалеете.

Егерь демонстративно развернулся и пошел к дому. Вопрос о дележе территорий откладывался на неопределенное время, и это его вполне устраивало.

— Мочи козлов! — заорал позади Зверь.

Отец Тихон всем корпусом толкнул Егеря в бок, одновременно приседая и вскидывая ружье. Что-то дернуло Егеря за ворот куртки, раздался грохот короткой автоматной очереди.