Весь вопрос в том, кого она извлекла из бота, Гатри или не Гатри? Он ведь выступил с заявлением из Кито, причем тогда, когда бот уже находился в космосе. В общем, ради отца, ради всех колонистов она должна спрятать модуль и постараться узнать, что происходит. Может быть, это наихудший из возможных вариантов, но сейчас он представляется наилучшим. Так или иначе, шаг сделан, камень брошен в пруд, и по воде побежали круги…

Эйко снова окунулась в окружавшую ее ночь, однако на сей раз ей не удалось достичь умиротворения. В конце концов она заставила себя сочинить стихотворение, рассчитывая заодно избавиться от страха, сомнений и тревог. Разумеется, ни о каком вдохновении не было и речи; тем не менее, женщина настолько увлеклась механической работой, что очнулась, лишь увидев перед собой махину Рагарандзи-Го.

Без малейшего сожаления Эйко выкинула стихотворение из головы.

– Висконти возвращается, – сообщила она службе контроля. – Прошу разрешения на вход. – Автомат ответил, что сообщение принято и что он берет управление на себя. По идее, Эйко должна была бы обрадоваться, что наконец-то все кончилось, но она внезапно почувствовала себя совершенно беспомощной, и ей стало невыразимо грустно.

Очутившись в шлюзе, она выбралась из скафандра, открыла «сундук», прошептала: «Ни слова, пока я не скажу, что мы в безопасности», – стиснула зубы и достала модуль. Интересно, следит ли за ней кто-нибудь в диспетчерской? Роботов-то можно не опасаться. Стараясь двигаться непринужденно, Эйко прошла в раздевалку, положила модуль в баул, который специально захватила из дома, а затем сменила комбинезон на привычное кимоно.

Ей повезло – коридор был пуст. Эйко свернула на первом же углу, поднялась на несколько уровней и вскоре смешалась с толпой, бурлившей на Онизука-Пасседж.

Поскольку квартал был скорее коммерческим, чем жилым, жизнь в нем, в отличие от других, не замерла, хотя народу все же поубавилось. Л-5 представлял собой нечто большее, чем город, перевалочный пункт, склад, промышленный и торговый центр. Десять миллионов колонистов образовывали единое общество, многонациональное, однако единое, со своими собственными законами, обычаями, искусствами, модами, традициями и склонностями; космополитическое, но устремленное одновременно к звездам и к Земле, прагматичное, но ценящее культурные достижения, помешанное на свободе – и соблюдающее, ради выживания, суровые законы, вольное – и согласное подчиняться директорату, который назначался «Файерболом». Люди спешили по своим делам, что-то обсуждали на ходу, голоса и шаги воспринимались как фон, от которого никуда не деться. В одежде преобладали яркие тона; кое-кто, подобно Эйко, предпочитал национальные костюмы: женщине встретились сикх в тюрбане, малаец в саронге, киргизка в расшитой кофте и многие другие. Попадались и гости с Земли, которых ни с кем было не спутать. Как обычно, они затравленно поглядывали по сторонам, хотя как раз им, подумала Эйко, бояться совершенно нечего.

Витрины магазинов сверкали разноцветными огнями На вывесках театров, ресторанов и прочих увеселительных заведений сменяли друг друга мультипликационные изображения. Слышалась музыка. На ум почему-то пришло сравнение с Тихополисом. Тому было далеко до здешней экзотики. Естественно, ведь тут – процветающее, современное общество, организованное по земному образцу и разукрашенное всякими безделушками вроде многочисленных аркад, золоченых драконов и знамен с каллиграфическими надписями. Колонисты – самые обычные люди, днем у них над головами голубое небо с редкими облаками, ночью – звезды, а по праздникам – фейерверк, и никому нет дела до того что небо – не настоящее, всего лишь голограмма.

Очередной коридор привел Эйко на площадь Юкава. Тридцатиметровой высоты стены окружали разбитый на площади парк. Березы шелестели листвой на ветру, который создавали укрытые в стенах вентиляторы; вдоль посыпанных гравием дорожек выстроились кусты можжевельника, за которыми виднелся каменный сад. Посреди площади возвышалась статуя Будды, вокруг которой росли цветы Поблизости играли дети, чей звонкий смех разносился среди деревьев. За парком мигала вывеска китайского оперного театра.

Неужели, подумалось Эйко, каких-нибудь полчаса назад она рисковала жизнью? Просто не верится. Женщина прибавила шаг. Нужно поскорее добраться до фарвега на улице Морено.

– Тамура! – воскликнул кто-то, когда она приблизилась к заветной двери. – Где ты пропадала? Я обзвонился…

Эйко узнала Кхатикхая Суванпразита и на мгновение испугалась, но тут же совладала с собой – ведь рано или поздно она должна была встретить кого-нибудь из знакомых.

– Я была занята, – пробормотала она.

Дверь открылась, пассажиры вышли, а те, кто ждал снаружи, заняли их места, и бегущая дорожка вновь пришла в движение.

– С твоим отцом обошлись просто по-свински! – продолжал Суванпразит. – Я могу чем-нибудь помочь?

– Спасибо за предложение, но, мне кажется, лучше подождать, – отозвалась Эйко. – Полиция обещала… не причинить ему вреда.

– И это на нашей территории!… На территории компании!… – лицо индуса исказилось от ярости.

– Надо подождать.

– А ты, собственно, куда? Если ищешь, с кем поговорить, мы с женой…

– Спасибо, – поблагодарила Эйко, – не сейчас. Я хочу побыть одна. Понимаешь?

Индус кивнул, пожал ей руку и спрыгнул с дорожки, когда та на миг остановилась. Так, значит, это – уровень, на котором он работает, следовательно, жилые кварталы остались позади. Скорость движения уменьшилась, поскольку начались уровни с пониженной гравитацией. Давление изменилось не слишком сильно, однако у Эйко зазвенело в ушах. В своем теперешнем состоянии она воспринимала все гораздо отчетливее. На следующих остановках, когда открывались двери, взгляду открывались огромные пещеры с машинами и нанорезервуарами, затем – поля и сады. Л-5 экспортировал множество товаров, особенно таких, для изготовления которых требовалась малая сила тяжести; кроме того, спутник сам себя кормил и одевал. Если торговля с Землей вдруг прекратится, колония отнюдь не пропадет и очень скоро станет обеспечивать население всем необходимым, получая энергию от солнечных мегабатарей, а сырье добывая из космоса.

Эта мысль, хотя она и не имела отношения к ее личным проблемам, придала Эйко мужества. Нельзя распускать нюни, нельзя даже думать о том, что вооруженному нападению колонистам нечего противопоставить.

Эйко сошла с фарвега последней, на рекреационном уровне, который с момента прибытия полицейских практически пустовал. Люди старались держаться поближе к своим домам – на случай, если начнутся беспорядки. Именно поэтому Эйко и решила спрятать Гатри здесь, в парке.

Она ступила на тропинку. При силе тяжести в половину земной она словно парила над землей. Несмотря на разреженный воздух, дышалось легко; пахло сырой землей, благоухали цветущие растения – бугенвиллии, цезальпинии… Шумел на искусственном ветру бамбук, пели в сливовой роще птицы. Эйко пересекла по арочному мосту сбегавший с холма говорливый поток (вода, разумеется, подавалась по трубам от насосов). Трава, дикие цветы… Вдалеке виднелась гряда холмов, что упирались вершинами в искусственный же небосвод.

Впереди возникла стена с огромной, на всю поверхность, картиной, изображавшей классический пейзаж – зубчатые пики, река и деревушка на берегу. В стене виднелась арка с воротами. Миновав последние, Эйко очутилась у Дерева.

Именно так, с большой буквы. Здесь ветра не было. Свет образовывал нечто вроде туманной дымки, ложился на палую листву, на папоротник и ветки, на поросшие мхом и древесными грибами сучья. Небо куда-то исчезло. Дерево росло в колодце в полкилометра шириной и приблизительно такой же глубины; он пронизывал все уровни чуть ли не до оси вращения станции.

Дерево представляло собой гигантскую секвойю, результат биологического эксперимента – удобрения, вкупе с пониженной гравитацией, существенно ускорили процесс роста… Слова, слова. Все равно, что назвать Баховы «Страсти по Иоанну» музыкальным произведением на тему мифологического сюжета. Эйко осторожно приблизилась к святыне.