Ну да ладно. Сайре выпрямился. Да, авантисты наделали немало ошибок, но их идеи продолжают жить. В конечном итоге – после кризиса, возможно, под иным названием – авантизм победит, потому что он как нельзя лучше соответствует природе вещей.

Сайре вспомнилась стихотворная строчка: «О если б этот грузный куль мясной мог испариться…»* [У. Шекспир «Гамлет» Акт 1, сцена 2. Пер. Б. Пастернака.] Откуда она взялась? Кажется, Шекспир. Точно. Вера была от Шекспира без ума, цитировала к месту и не к месту; что ж, старик умел красиво изъясняться, хотя вещи говорил банальные. Но не надо вспоминать о Вере, не стоит бередить душу. Развод – сколько минуло лет, девять? – остался в прошлом. Порой Сайре видел жену во сне, но говорил себе, что не должен уподобляться дикарю, который весь во власти инстинктов. У него есть работа, обязанности и фантазии, а телу достаточно тех развлечений, которые иногда позволяет разум.

Уничтожение плоти. Освобождение, выход за пределы, Великое Превращение. Через миллионы миллиардов лет – космическое единство. Почему Гатри хочет снова стать человеком?

Сайре криво усмехнулся. А разве у Гатри был выбор? Либо умри, либо стань машиной. Было бы, кстати, любопытно наделить биологический организм, неважно, клонированный или, что называется, настоящий, воспоминаниями живого человека, а затем взять и поменять тело, пожертвовать прежней жизнью ради новой. Кажется, об этом мечтали те, кто пару веков назад согласился на то, чтобы после клинической смерти их тела заморозили и сохранили. Естественно, ничего не вышло, поскольку в ту пору никто не догадывался, что каждый тип клеток требует собственного режима заморозки и оттаивания. Сегодня же человек, который чувствует приближение конца, может лечь в гибернатор и преспокойно дожидаться славного техновозрождения. Так? Да, тело хранится недолго, всего лишь несколько десятилетий, после чего воскрешение становится невозможным, но можно надеяться, что за время твоего сна биотехника достигнет новых высот…

К черту! Еще никому не удавалось создать нечто, способное существовать веками и притом хоть отдаленно похожее на человека: вся закавыка в генотипе. Эволюция уничтожает родителей, чтобы открыть дорогу детям. Сознание просто-напросто не выживет в чужом теле.

Тогда почему бы не клонировать себя самого, причем постоянно? Это уже делается. Тут не нужна материнская клетка. Все индивидуальные генотипы хранятся ныне в медицинских базах данных. Такая практика стала нормой, еще когда Гатри был не роботом, а человеком.

Впрочем, все опять-таки упирается в химию углеродистых соединений и квантовую механику. Человеческий мозг воспринимает процесс копирования сознания иначе, нежели компьютер, он не в состоянии выделить в поступающей информации отдельные биты; либо отвергает их, либо искажает, – либо человек сходит с ума.

Следовательно, если Гатри и впрямь снова хочет стать человеком, он угодил в ловушку. Но зачем? Почему он не стремится к совершенству, которое доступно лишь машине, а не скопищу органических молекул? Он мог бы финансировать исследовательскую программу, благодаря которой психонетика в ближайшие годы добьется невиданных успехов. Мог бы, но не желает. Наоборот, всячески противодействует, идет на компромиссы, прилагает все усилия, чтобы его подчиненные как можно дольше оставались людьми.

Однако новый Гатри, в отличие от старого, обрел истину. Нужно только подождать, пока он с ней свыкнется. Да, подождать… Ему-то, болвану железному, спешить некуда. Как было бы здорово пережить его или, по крайней мере, прожить на свете ничуть не меньше!

И ведь не то чтобы невозможно. Если авантисты победят, он, Энрике Сайре, потребует себе в качестве заслуженной награды собственный модуль. Но тогда возникнет другой Сайре, Сайре-робот. Следовательно, эта плоть испарится, и что дальше?

Может, Провидение воскресит ее как строку в программе под названием Рай… Сайре расправил плечи, вновь уселся за стол и принялся за работу.

Солнце клонилось к западу, полумесяц Земли виднелся на северо-востоке, над вершиной горы, с которой недавно спустилась Кира. Бело-голубой диск, кабошон на груди ворона, символ чистоты и спокойствия. И в то же время своего рода часы, по которым можно определять, сколько времени она провела в заточении. Четверо суток. О Боже, а сколько еще осталось?

С другой стороны, какие ей открылись чудеса!

Девушка обернулась. Щиток шлема мгновенно потемнел, защищая глаза от ослепительного солнечного света, поэтому горы превратились в беспорядочное нагромождение камней, среди которых залегли глубокие тени. Хотя на поверхности Луны царит вечная тишина, Кира слышала множество звуков – собственное дыхание, стук сердца, шипение кислорода, щелканье бесчисленных датчиков и регуляторов скафандра, напоминавшего отчасти живой организм. Безжизненность пейзажа исчезла с появлением Ринндалира.

Его плащ, наброшенный поверх скафандра, сверкнул в лучах солнца. Селенарх расправил складки; плащ заискрился, заиграли разноцветными огнями два крыла за спиной. Ринндалир кошачьей походкой приблизился к девушке, опираясь на посох, который венчал драгоценный камень. Он улыбался.

– Миледи, вашей ловкости позавидует и паук, – раздался в наушниках его голос. Кира невольно содрогнулась, вспомнив пауков-мутантов, которых видела в замке Высокий: их пичкали наркотиками, чтобы они ткали для селенарха затейливые паутины. Очевидно, ей сделали комплимент. На большую похвалу вряд ли можно было рассчитывать. – Я и не подозревал, на что вы способны.

– Gracias, – пробормотала девушка. – Дело в том, что на Земле я немного занималась скалолазанием. Она тут же укорила себя за подобострастие. Ведь Ринндалир – не волшебник, не эльф и не изгнанный бог, лишенный каких бы то ни было человеческих слабостей. Его скафандр, как и шлем, изготовлены по специальному заказу из биоматериалов, только и всего. Плащ на деле представляет собой антирадиационный щит и прикрывает, вдобавок, ранец с оборудованием. Крылья – солнечные батареи, в которые вмонтированы изоляторы, а в посох встроены антенна и, наверное, информатор. Ничего больше.

Разумеется, сравнения с этим скафандром не выдерживали ни типовой, которым снабдил Киру хозяин, ни тот, что остался на Л-5 – точнее на борту ее корабля, стоявшего в одном из ангаров спутника. Тем не менее, девушка не сомневалась, что они оба значительно надежнее скафандра селенарха. Ринндалир, должно быть, не понимает, чем рискует, расхаживая по поверхности Луны в таком одеянии. Мысль помогла Кире обрести уверенность.

– Кроме того, вам явно не привыкать к малой гравитации, – заметил Ринндалир. – Что ж, если вы отдохнули, можно двигаться домой.

– Я и не уставала, – возразила Кира. – Всего лишь решила подождать вас.

Он снова улыбнулся и махнул рукой. Даже сейчас, когда он был в скафандре, в его движениях присутствовало неземное, нечеловеческое изящество.

– Предположив, что вам надо перевести дух, я немножко попрыгал по камням.

Он что, с ума сошел? А если бы с ним что-нибудь случилось? Чем бы она тогда смогла помочь – карты нет, на местности она не ориентируется, передатчик скафандра рассчитан на ближнюю связь… Или ему все равно? Кира вдруг поняла, что поведение Ринндалира ничуть ее не смущает. Уж такой, видно, у него характер.

– Надеюсь, прогулка вам понравилась.

– Конечно! – воскликнула девушка, вовсе не покривив душой. – Mil gracias! Даже не знаю, как вас благодарить…

Часы, проведенные на поверхности, пролетели как одно мгновение. Кира практически забыла о своих неприятностях. Предыдущие экскурсии, на которые она ходила всякий раз, оказываясь на Луне, тоже оставили в памяти неизгладимый след, но сегодняшняя прогулка превзошла все ожидания. Ринндалир показал ей настоящие чудеса – диковинные, невыразимо прекрасные камни; кристаллы, что ярко сверкали или лишь поблескивали на солнце; бескрайние равнины; место, где разбила лагерь какая-то из первых исследовательских экспедиций; загадочные валуны – осколки метеоритов, прилетевших, судя по всему, из-за пределов Солнечной системы; барельефы, вырезанные на скалистом утесе; расщелина, пещера, россыпь самоцветов, словно клад Али-Бабы… Кое-что из местных достопримечательностей луняне иногда позволяли фотографировать, но в основном усердно прятали от чужаков. Почему же Ринндалир нарушил традицию, прекрасно, вдобавок, понимая, что она расскажет обо всем другим? Bueno, это его территория, кого хочет – пускает, кого не хочет – тому от ворот поворот.