— Вполне уверена.

— Да. Все складывается не очень хорошо.

Тишина. Затем, поколебавшись, она произнесла запинаясь:

— Это правда. Я вам рассказала все как было.

У Спенсера начала болеть голова. У него сегодня был очень тяжелый день. В девять часов вечера он обычно с работой кончает. Своими лавирующими ответами эта миловидная маленькая бойкая девушка вызвала у него сильную головную боль.

Внезапно он вспомнил невысокую девушку, которая днем торопилась в Хинман-Холл. Что он может вспомнить сейчас насчет этой девушки? По размерам они, пожалуй, совпадали. Что еще? Пальто — она носила куртку. Да, куртку с белой буквой Д на спине. Вот так.

Он попросил Конни показать ее пальто. Это была дартмутская куртка. Отлично понимая, что дартмутские куртки носит девяносто процентов студентов, Спенсер, тем не менее, не мог отбросить вариант, что девушка, которая тогда быстро прошла мимо толпы студентов и санитарной машины, была именно Конни Тобиас.

— Хорошо. Возвратимся к Альберту. Ночь вы провели вместе?

— Да.

— А следующее утро?

— Мы встали, сходили к Тейеру позавтракать и затем уехали на Лонг-Айленд.

— Вы не помните, видели ли вы Кристину в среду утром?

Конни задумалась или сделала вид:

— Нет.

— А собаку Кристины вы видели?

— О да. Мы взяли пса с собой.

— Почему?

— Не знаю. Нам его стало жалко.

— Почему? — Спенсер не собирался на этом заканчивать.

— Мы подумали, что у нас ему будет здорово. — Она выдавила улыбку. — У нас очень хороший двор.

«Вот в этом я не сомневаюсь, — подумал Спенсер. — Даже уверен в этом. Двор у вас весь наманикюрен и отлакирован, как твои ногти. Все листья подобраны, кусты подстрижены. И не как-нибудь, наверное, а фигурно».

— Вы звонили своей маме, спрашивали у нее, можно ли привезти собаку?

Конни отмахнулась и ответила голосом избалованной девочки:

— Не-а. Потому что моя мама никогда не возражает. Когда два года назад Кристина приезжала с нами на Рождество, мы тоже привозили Аристотеля.

— Констанция, вы взяли Аристотеля и не сказали Кристине?

— Я оставила ей записку.

— Вы оставили ей записку, что взяли ее собаку с собой?

— Она знала, что с нами ему будет хорошо.

— Да, но как вы могли взять его без, так сказать, разрешения?

— Хм, Альберт упомянул, что Кристина, кажется, не очень желает, чтобы Аристотель оставался с ней на Благодарение, потому что не знает, как у нее сложатся праздники. Она же все время то на работе, то на тренировках. В любом случае мы не думали, что она будет против. Мне кажется, она даже вроде надеялась, что кто-нибудь предложит взять его на праздники.

Спенсер обдумал только что услышанное и через некоторое время спросил:

— А откуда Альберту было известно, что Кристине не хотелось оставлять у себя Аристотеля на праздники?

— Не знаю, — нерешительно произнесла Конни.

— Вы знали, какие у нее были планы на Благодарение?

— Нет, не знала. Она говорила что-то насчет девушки, которую она опекает и у которой предполагаются роды — причем двойня — прямо на праздники.

— В «Красных листьях»?

Конни кивнула:

— А откуда вы знаете?

Размышляя о том, что все эти ребята очень нуждаются, чтобы им прочли интенсивный курс лекций на тему «Кто допрашивает, а кто является допрашиваемым», Спенсер произнес:

— Мне все равно не очень понятно: почему ей не хотелось, чтобы собака оставалась с ней? Она же не собиралась никуда уезжать. — «Господи, ведь и я думал, что она поедет на праздники к себе домой, к родителям, — подумал Спенсер. — Как выяснилось, мы оба провели эти праздники здесь. За исключением только того, что она пролежала все это время под метровым слоем снега».

Спенсер сжал кулаки и убрал их под стол, чтобы положить их, все еще сжатые, себе на колени. Ничего бы не изменилось. Было уже слишком поздно.

— Кристине всегда был нужен кто-то, кто мог бы выгулять Аристотеля. Вот почему она никогда не запирала свою дверь. Понимаете?

— Я этого не знал. Она что, никогда не запирала свою дверь?

— Никогда, — сказала Конни, покраснев.

— Значит, вы взяли собаку, оставили записку и уехали. Когда вы возвратились?

— В понедельник после двенадцати. Мы вроде как пропустили занятия. — Последнюю фразу Конни произнесла немного застенчиво.

— Вы возвратили собаку Кристине?

— Нет. Мы передали его Джиму.

— Кто-нибудь из вас видел Кристину?

— Я не видела.

— Это было необычно?

— Вовсе нет.

— Значит, это было в понедельник. А во вторник вы ее видели?

— Нет!

— Вы ее видели в среду.

— Нет.

— А сегодня днем?

— Нет.

— Понятно. Хм, значит, вы не видели ее в течение четырех дней и в среду утром перед Благодарением тоже не видели, и это вас ни на секунду не взволновало?

— Нет. А почему это должно было меня взволновать?

— Как часто вы обычно с ней встречались?

— О, каждый день. — Затем последовала долгая пауза. — Мы ведь всегда были вместе. Она в Дартмуте была вроде моей самой близкой подругой. — Но Конни произнесла это без какого-то усилия, без убежденности и горечи, за которой обычно могли последовать слезы. Ведь как-никак, а умер не кто-нибудь, а твоя лучшая подруга. Ну должно же что-то такое за этим последовать, вроде слез, какие были, когда он пришел к ним в общежитие. Она приложила ладони к сухим глазам, надеясь, наверное, что это поможет ей вызвать слезы.

Спенсер продолжал спрашивать:

— Значит, вы обычно встречались каждый день, но теперь не видели и не слышали о ней больше недели, и вас это не встревожило?

— Нет, потому что, как я говорила, она могла иногда исчезать, и никто не знал, где она.

«На сей раз она действительно исчезла, как следует, и, главное, вовремя. Не правда ли, Конни?» — подумал Спенсер, косясь на нее.

— Конни, что вы скрываете?

— Скрываю? — произнесла она голосом выше, чем ее обычное сопрано. — Я вовсе ничего не скрываю.

— В самом деле, ничего, Конни?

— Ничего.

— Сегодня вы прошли мимо толпы студентов, когда возвращались в общежитие, прошли мимо санитарной машины, мимо полицейских и даже не остановились.

— О чем вы говорите, я не понимаю, — проговорила она. — Какое это может иметь отношение к чему бы то ни было?

— Это были вы? Да или нет?

— Я?

— Да, вы.

— О, я… Нет, мне не кажется, что это была я. Во всяком случае, толпы студентов у общежития я не помню. Вернее, неотчетливо.

— Вот как? А когда я говорил с Альбертом, он сказал, что, когда вы зашли к нему в комнату, на вас все еще была куртка. — Спенсеру стало за нее даже неловко.

— О, да, хм… — нервно проговорила она. — Я помню, да, мне кажется, я действительно… пришла, вы знаете… я, видимо, была так занята, что… понимаете… Ой, я имею в виду, что меня это тоже заинтересовало, что это там происходит? Я только… только я… понимаете… торопилась.

Чем больше суетилась Конни, тем спокойнее становился Спенсер. Он откинулся назади, скрестив на груди руки, сухо спросил:

— Мне хотелось бы знать: как можно пройти мимо санитарной машины, кучи людей, полицейских машин и не остановиться, чтобы спросить, что случилось?

Иного ответа, кроме как пожатие плечами, у Конни не было. Спенсера все сильнее раздражало ее поведение. Ее дурацкая декламация действовала ему на нервы. Он уже почти забыл свое раздражение от Джима, потому что его действия не шли ни в какое сравнение с тем, что вытворяла она.

— Еще несколько вещей, Констанция, которые мне хотелось бы выяснить, — сказал Спенсер, глубоко вздохнув.

Он сделал вид, что что-то записывает в блокнот. На самом деле он рисовал там прямые короткие черточки.

Затем поднял на нее глаза и вежливо, но твердо спросил:

— Откуда у вас на лице такие большие царапины?

Она быстро коснулась места под глазом. Спенсер заметил, что ее руки неспокойны.

— О, это… Это ничего. — И, опередив его вопрос, Конни добавила: — Мы с братом расшалились на праздники, и я где-то оцарапалась.