— Я в это не верю, Спенсер. — Кэтрин в первый раз назвала его по имени. — Мы вырастили то, что посадили. Мы скосили то, что взошло. Это не случайность, это не несчастный случай. И я и вы — мы оба это знаем. Я только не знаю, что нужно было сделать, чтобы избежать этого.

— Ничего, — сказал Спенсер. — Это был просто несчастный случай. Катастрофа.

— Это не был несчастный случай. Вот если бы я тогда погибла, это был бы несчастный случай. А так это была жизнь. Моя жизнь. Так, видно, мне на роду написано.

Пришло время уходить. Спенсер встал и, поцеловав Кэтрин в щеку, попрощался:

— До свидания, миссис Синклер.

Она схватила его руку и прижала к себе.

— Спенсер, — прошептала она. Ее тонкая рука потянулась и коснулась его лица. Она коснулась его щек, глаз, губ, его волос ежиком. Своими длинными сухими пальцами она снова и снова прошлась по его глазам. — Спенсер, — повторила она, — обещайте мне кое-что. Обещайте мне, — она сказала это, прежде чем он имел возможность ей ответить, — что вы найдете ее убийцу.

Спенсер отстранился, но Кэтрин придвинула его к себе.

— Я знаю: ее убили. Я знаю: вы бы никогда сюда не приехали, если бы мой ребенок не был убит. Обещайте мне, что не успокоитесь, пока не найдете его, — прошептала она.

Спенсер пытался освободиться, но она крепко держала его руку.

— Пожалуйста, Спенсер, обещайте мне.

— Я обещаю, — выдохнул он, прижав лицо к ее волосам. — Обещаю.

По дороге в Хановер Спенсер перестал себя жалеть, перестал плакаться о своей погибшей жене. Он даже посчитал себя счастливым. По сравнению со слепой женщиной, которая потеряла все, что когда-то любила. По сравнению с ней он был счастливчиком.

Все три часа пути назад в Хановер Спенсер думал: «Господи, ведь я тоже похож на эту Кэтрин, которая сидит у окна в своей маленькой комнате и смотрит в него своими невидящими глазами. Смотрит и мучается вопросом: «Где это моя жизнь дала трещину и что я такого сделала неправильного, что так все случилось?»

Но я не хочу, чтобы у меня все кончалось на этом. Я не хочу заканчивать жизнь вот таким образом. У меня в жизни еще кое-что осталось. И, слава Богу, я пока еще не мертвый и даже не слепой».

Спал Спенсер плохо. Ворочался с боку на бок, часто просыпался. Да и неудивительно это: во-первых, заснул поздно, а во-вторых, уж больно много принял на ночь. Номер в гостинице «Хановер, инн» был очень уютный, но ему все мешало — и простыни чересчур хрустящие, и подушек слишком много, и, на гусином пуху одеяло слишком жаркое.

Он проснулся утром, посмотрел на себя в зеркало и долго не мог понять: то ли похудел за эти сутки, то ли постарел. Пожав плечами, Спенсер привел себя в порядок, надел свой единственный костюм и отправился на похороны девушки, с которой по-настоящему познакомился только после ее смерти.

Утро было безветренное и солнечное, но чертовски морозное. Снег не таял на тротуарах, и от этого они казались серебряными. Говард купил красивый участок на возвышенном месте между высокими соснами, которые величественно колыхались над могилой Кристины. Спенсер вспомнил то место на шоссе у водохранилища, где она чуть не погибла, и удивился похожести этих мест. Какое жуткое совпадение!

Отпевали Кристину в часовне Роллинс, официальной церкви Дартмутского колледжа. Народу пришло много — наверное, больше трехсот человек. В часовне все поместиться не смогли, кому-то пришлось остаться на холоде. Но они стояли терпеливо, чтобы увидеть гроб, — его вначале пронесли мимо них, а после службы гроб вынесли шестеро мужчин, причем четверо из них были: Альберт, Джим, Френки и Говард. Гроб был дубовый, покрытый черным лаком, с резьбой и массивными медными ручками. Чтобы достойно похоронить Кристину, Говард потратил кучу денег. Прощальное слово о Кристине сказал Джим Шоу, сильно изможденный и подавленный. Выглядел он ужасно, но не плакал. И голос не дрожал. Закончив говорить, он прошел вперед и стал в отдалении от Альберта и Френки.

Его место заняла капитан женской баскетбольной команды «Биг Грин». Она подняла высоко руку и так и говорила — с поднятой рукой. А говорила она о том, что большая беда обрушилась на дартмутскии баскетбол, что он уже никогда не будет таким же самым, как при Кристине, о том, что имя Кристины навсегда будет вписано золотыми буквами в историю их команды.

Женщины из «Красных листьев» — а их здесь было много — тоже пытались что-то сказать, но тут же срывались на плач. К алтарю протиснулась Эвелин с младенцами-близнецами на руках. Она поднесла их вплотную к гробу и простонала:

— Крисси, они разрешили мне оставить моих деток. Спасибо тебе, Крисси. Они мне разрешили. — Залившись слезами, она отошла к своему отцу.

Альберт был в темном костюме, темной рубашке и галстуке. Волосы были завязаны сзади блестящей черной лентой. На глазах черные защитные очки. Говорить он не стал. Кому-то, наверное, это могло показаться странными, только не Спенсеру.

Во рту у него пересохло. Он искал предлог, чтобы поговорить с Альбертом.

«Вот передо мной лежит молодая девушка, красавица, безвременно погибшая, а не так далеко отсюда томится под стражей другая молодая девушка, которую ждет суд и, возможно, пожизненное заключение, и их обеих погубил этот негодяй с жестоким сердцем. Он погубил не только их, но и родителей Кристины. Надо что-то делать. А что? Что я могу сделать? Но я должен, потому что обещал Кэтрин Синклер».

На погребальную церемонию на кладбище Пайн-Нолл людей пришло гораздо меньше, примерно полторы сотни человек, в их числе Спенсер, Уилл и шеф местной полиции Галлахер.

Альберт был без куртки, в одном костюме. Он стоял, понурив голову, рядом со священником и что-то держал в руках. Что, Спенсер видеть не мог, потому что стоял за его спиной.

Он стоял и глядел в спину Альберту. Интересно, а Натан Синклер горюет по Кристине? Любил ли он ее так же сильно, и был ли очарован ее длинными темными волосами, ее прекрасными глазами, и трогало ли его ее нежное сердце, которое она принесла ему в жертву? И не только свое сердце, но себя всю и всю свою семью. Она пожертвовала для него всем. А он? Он тоже сохранил коробку спичек, привезенную из Эдинбурга?

Ответа Спенсеру ждать долго не пришлось. Альберт приблизился к гробу, опустился на колени, сгреб в сторону цветы и начал приподнимать крышку.

Священник и Говард Ким бросились его останавливать:

— Что вы делаете? Прекратите сейчас же. Прекратите!

Он стряхнул с себя их руки, его плечи судорожно задергались. Он тихо проговорил:

— Ее пальто, это ее пальто. Я хочу ее накрыть. Это одна из ее самых любимых вещей. Пожалуйста, разрешите мне ее накрыть. Ей так холодно.

Они помогли ему открыть гроб, и Натан Синклер трясущимися руками нежно укрыл Кристину темно-бордовым пальто, а затем прижался губами к ее лбу.

После похорон Спенсер вынес вещи из «Хановер инн», сел в машину и двинулся на Лонг-Айленд. С Натаном Синклером он так и не поговорил.

К нему подходили Уилл и Кен Галлахер, уговаривали, чтобы он не уезжал. Галлахер обещал повышение, Уилл напоминал о былых днях, когда они так славно работали вместе. Спенсер их тепло поблагодарил, но отказался. С Хановером покончено.

А дома пришлось сразу окунуться в заботы. Там было не все в порядке. За несколько дней до его приезда какой-то сумасшедший обстрелял пригородный поезд, на Лонг-Айленд, который был набит людьми, ехавшими с работы. Шестеро человек были убиты, девятнадцать ранены. Брат Спенсера, Патрик, тоже был в этом поезде. Он получил пулю в плечо и две недели пролежал в больнице Стоуни-Брукс. Пройди пуля чуть левее — и все, не было бы Патрика. За ужином в семействе О'Мэлли это обсуждалось потом в течение многих недель. Спенсер не виделся со своими больше пяти лет, и ничего: сел на свое старое место за деревянный обеденный стол, который напоминал ему кафе «Коллиз» в Дартмуте, ему подали еду, и началась беседа, как будто ничего и не происходило, как будто он никуда и не уезжал.