— Понятно. Больно, наверное, было?

— Да нет же. Пустяки.

Спенсер подался вперед, чтобы поближе рассмотреть царапины, а Конни подалась назад. Почти инстинктивно. Это именно и надо было Спенсеру увидеть — ее движение назад, как она отстранилась. А царапины он уже и так успел хорошо рассмотреть.

— Конни, разрешите мне спросить у вас кое-что. Это вы убили Кристину Ким?

Она вначале хихикнула, а затем очень серьезно ответила:

— Нет, конечно. Я ее не убивала, лейтенант.

— Не лейтенант, а детектив-сержант, если уж хотите называть меня официально, — сказал Спенсер.

— Детектив. — Голубые глаза Конни улыбались Спенсеру.

— Хорошо, — сказал он. — Вы не возражаете, если мы возьмем ваши отпечатки пальцев, волосы и образцы крови?

Конни вдруг сильно разнервничалась и писклявым голосом заговорила:

— Волосы и кровь? Зачем?

— Это полицейская процедура. Простая формальность, — заверил ее Спенсер. — Вам не о чем беспокоиться. Я даже намереваюсь заставить Рея Фелла, нашего патрульного полицейского, тоже сдать свои волосы и образцы крови. — Насчет Рея он, конечно, дурачился, в основном чтобы развлечь Уилла, но Конни это не позабавило. И Уилл только издал сдавленный смешок. — Не беспокойтесь, Конни, — сказал Спенсер, вставая. — Альберт и Джим охотно оставили свои отпечатки и кровь.

— Они это сделали? И Джим тоже?

— Конечно. Все должны выполнять требования полиции, — сказал Уилл.

— У вас что, есть какие-нибудь причины, по которым вы предпочитаете этого не делать? — спросил Спенсер.

— Конечно, нет, конечно, нет, — сказала Конни, пятясь к двери.

Пока Уилл снимал отпечатки пальцев Конни и брал образцы крови и волос, то есть проделывал ту же процедуру, что и с Джимом и Альбертом, Спенсер пошел поговорить с Джимом.

Джим выглядел ужасно. Спенсер сел рядом и дружелюбно сказал:

— Еще пара вопросов, Джим, и ты пойдешь домой. Я говорил с Конни, и она сказала, что звонила тебе в комнату примерно в час ночи, а тебя не было.

Спенсер ждал ответа. Желая его стимулировать, Спенсер кашлянул.

Джим заговорил смятенно:

— Я был у себя. Просто я… отключил телефон.

— Зачем ты это сделал?

— Потому что не хотел ни с кем разговаривать.

— Почему?

— Потому что был расстроен, взбешен, ну все, что угодно. Просто мне хотелось побыть одному.

— Ты опасался, что тебе кто-то позвонит? Кто именно?

— Не знаю. Кристина. Альберт. Да кто угодно.

— Но ведь если бы им надо было с тобой поговорить, они бы могли просто прийти к тебе, вот и все?

— Вот с этим я не мог бы ничего сделать. А отключить телефон мог. Поэтому я его и отключил.

— Понятно, — сказал Спенсер, вставая. — А потом ты снова его включил?

— Да.

— Значит, получается так, что в ночь, когда была убита твоя девушка, кто-то пытался с тобой связаться, но не смог. По твоим словам, так получается?

Джим ничего не ответил, и Спенсер покинул комнату.

— Ну и что ты скажешь по поводу всего этого, детектив? — спросил Уилл, когда они оказались в коридоре одни.

— Я думаю, Уилл, что отправлюсь сейчас домой и плюхнусь прямо в кресло. А ты что думаешь?

— Я думаю, что пойду сейчас домой и упаду прямо в постель, — сказал Уилл.

— Только отвези ребят в общежитие.

Спенсер ехал домой, перебирая в памяти перипетии сегодняшнего дня, чувствуя их всеми своими костями. Он подумал, не остановиться ли у «Таверны Мерфи» и не принять ли рюмочку на ночь. Но ему не хотелось пить одному. Правда, и разговаривать тоже ему ни с кем не хотелось. А у Мерфи его знали все. Хочет он этого или нет, но обязательно с кем-нибудь пришлось бы разговаривать. Трейси то, Трейси это… Из двух возможностей: либо выпить в «Таверне», но тогда к тебе обязательно пристанут с разговорами, либо выпить дома одному. Спенсер выбрал последнее. И поехал домой.

А еще он думал о том, чтобы позвонить матери. Он скучал по ней. Он скучал по матери большую часть своей жизни. И не осуждал ее за это, а просто скучал. Пустота, которая раверзлась перед ним со смертью Кристины, заставила его еще сильнее поежиться от холода одиночества, пробудила острое желание позвонить домой и услышать голос матери, услышать отца, бубнящего сзади: «Дай-ка, дай-ка я поговорю с сыном».

Он бы сказал ей: «Мама, если меня найдут мертвым, обещай мне, что ты приедешь и не оставишь меня лежать на металлическом столе в специальном шкафу в морге».

В горле у Спенсера першило.

Его маленькая квартира была темной и обставлена очень скудно. В спальне стояла кровать без спинок, ночной столик, платяной шкаф, а в гостиной — старый диван, телевизор, кофейный столик и… его единственное согревающее дом приобретение — плюшевое кресло «Лейзи-бой» [25].

Расположившись в «Лейзи-бой», Спенсер потянулся к полу и поднял бутылку виски. Старый добрый «Джек Дэниеле». В своих вкусах относительно выпивки он был прост и неприхотлив. Вина он не любил, к настоящим любителям пива тоже себя не причислял. Ему нравилось виски.

Спенсер подумал о том, чтобы пить прямо из бутылки, но его остановили два обстоятельства. Не очень это был бы приглядный вид, если бы Бог увидел детектива-сержанта, пьющего прямо из бутылки, а второе, он вспомнил бутылку «Южного комфорта» на полу в комнате Кристины. Но стакана поблизости нигде не было.

Ему пришлось подняться и пройти в свою так называемую кухню (на самом деле небольшой закуток с печью и холодильником) и взять пластиковый бокал, на котором было написано «Найди третьего», — он остался со дня рождения, который он встречал с ребятами из управления шесть месяцев назад, — и принести его обратно к креслу. Сделав большой глоток, Спенсер откинул голову и закрыл глаза. И немедленно во весь экран возникли черные ботинки Кристины, очень черные на фоне белого снега. Они были черные и вопили. Они требовали ответа на множество вопросов, звали на помощь, молили о жизни.

Она-то сама, наверное, не кричала. Спенсер был готов поставить на кон свое недельное жалованье, что вскрытие подтвердит: готовясь к встрече с Богом, Кристина не сопротивлялась.

Не открывая глаз, Спенсер еще раз надолго приложился к бокалу, так что немного виски даже протекло мимо рта. После полуночи в среду двадцать четвертого ноября Кристина Ким опустошила бутылку «Южного комфорта», разделась догола, погладила свою собаку и в новых черных кожаных ботинках вышла на заснеженный мост. Там она взобралась на каменные перила. Кристина прошла мост до конца, спрыгнула с перил, а затем, вместо того чтобы возвратиться домой, пошла дальше в лес, легла на спину в снег, сдвинув колени, раскинув руки, как будто пытаясь взлететь, закрыла глаза и умерла.

Спенсер открыл глаза и в течение нескольких минут разглядывал свою темную гостиную — тени на стенах, отблески огней Аллен-стрит, квадратный силуэт телевизора.

Затем он встал, надел куртку и вышел из дома.

Он быстро зашагал, устремив глаза вниз, на снег под ногами. Пересек площадь Дартмут-Грин, миновал библиотеку Санборн, затем свернул налево, к универмагу Так-Молл. Где-то там, дальше, было старое дартмутское кладбище. При свете желтых уличных фонарей Так-Молл выглядел зловещим таинственным замком. Спенсер двигался вперед, мимо Дартмутскои школы бизнеса, затем принял влево, прошел автостоянку у библиотеки Фелдберг, мимо общежитий Мак-Лейн, а затем Хинман и, наконец, увидел перед собой мост. Он был как бы выставлен напоказ, голый и мрачный. В самом начале моста светил уличный фонарь, на другом конце виднелся второй, точно такой же. Середина моста тонула в полумраке. Спенсер посмотрел направо. Из высоких окон библиотеки Фелдберг на деревья, на снег, на мост падал белый сияющий свет. Можно было легко разглядеть студентов, уткнувшихся в свои книги. Спенсер стоял и задумчиво смотрел на окна, на студентов и на мост.

Он сделал несколько шагов вперед, а затем перегнулся через перила. Было темно, и, разумеется, увидеть он ничего не мог, но ему было известно, что там, внизу, бетонное шоссе. Спенсер медленно прошел по мосту, касаясь пальцами грубых камней перил, а затем медленно возвратился назад. Проверил часы. Это заняло у него мало времени. Он прошел до середины мостика и посмотрел на библиотеку Фелдберг. Студенты в окнах были отчетливо видны. Несомненно, при желании они могли его видеть тоже. И не менее отчетливо.