Хелли хотела поговорить серьезно. Она сказала:

— Я ведь попросила вас о помощи, так? Я хотела поговорить о детях.

— И что же вы хотели сказать?

Она постаралась забыть о Саймоне. Сначала о самом главном.

— Если здесь не примут меня, то не примут и детей. В драке с Эндрю Коттаром Тони был виноват ничуть не больше, чем Эндрю, но сегодня утром одна женщина сказала мне, что она не хочет, чтобы ее дети водились с Руни из-за того, что случилось с бедняжкой Эндрю. Бедняжка Эндрю! — насмешливо фыркнула она. — Он начал ссору, и он старше Тони.

Лицо Роджера Шермана оставалось бесстрастным.

— А сами Руни хотят играть с местными детьми? Мне кажется, они и так вполне счастливы.

— Они действительно получают удовольствие от таких каникул, и у них своя компания, что для Руни важнее всего, — вынуждена была согласиться Хелли, — но я хочу, чтобы их здесь признали. Их всегда все отталкивали. Такое отношение не должно стать для них привычным на всю жизнь. — Она откинулась назад и мрачно продолжала: — Уэдделл спрашивал меня, правда ли, что они малолетние преступники, миссис Коттар тоже интересовалась относительно испытательного срока. Вы только подумайте! Испытательный срок для Рози — ребенка, которому шесть лет и одиннадцать месяцев! Вот такое у всех к ним отношение, и я ничего не могу с этим поделать, поскольку у меня здесь нет ни одного друга. Кроме, конечно, мисс Паргайтер, ну, может быть, еще миссис Перри и Аннабел. — Им принесли бульон, и Хелли невесело улыбнулась, глядя в тарелку. — Со мной сегодня была в деревне Аннабел. Если бы не она, миссис Гилл ни за что ко мне бы не подошла. Мы зашли в один магазин, а когда выходили, продавщица сказала, что Аннабел кто угодно может обвести вокруг пальца, а вот вас они никогда не видели рядом со мной. — Хелли подняла на него глаза. — Так вот. Вы сказали, что чувствуете некоторую ответственность за Руни. Если бы вы каким-либо образом показали, что они вам не безразличны, — ведь вы не можете сказать, что они вам совсем не нравятся, так? — Она продолжила прежде, чем он успел ответить: — Тогда Джоан Гилл не боялась бы разрешить своим детям ходить по одной улице с Руни. Сейчас она этого боится. Она говорит: «Я слышала, что они играют очень грубо».

Ее голос звенел от негодования, на лице у Роджера Шермана появилось озадаченное выражение. Он сказал:

— Прежде чем я дам персональную гарантию Джоан Гилл, что на ее детей не набросятся с кулаками, я должен получить подтверждение от Тони и Тима, да, пожалуй, и от Рози тоже. Местным детям тоже палец в рот не клади, но Руни — особенно сплоченная команда.

— Руни. — Хелли начала было с возмущением, но Роджер Шерман недоверчиво приподнял одну бровь, и она умолкла. Затем медленно кивнула: — Да, — сказала она тихо, — вы правы. Но они жестоки потому, что их такими сделали. Они в детском доме уже два года, но даже Рози помнит, что было с ними раньше. Им пришлось туго. Приходилось бороться, чтобы выжить. Они ждут нападения и сражаются вместе. Но Джеральдина, которая приезжает в воскресенье, ни с кем не дерется. Она придумывает. Ее мать умерла, когда девочка только родилась, отец эмигрировал в Австралию и оставил ее у бабушки. Когда умерла бабушка, он перестал даже писать, и теперь Джеральдина живет в своем собственном мире. Она вечно придумывает, что получила письмо от отца. Сейчас она рассказывает всем, что ее отец собирается приехать и забрать ее на каникулы, именно поэтому заведующая попросила меня пригласить ее сюда, потому, что Рози умеет фантазировать вместе с ней, и потому, что ей гораздо лучше будет здесь, чем оставаться в детском доме и просто ждать. Он не приедет. Никто не приедет. — Хелли Крейн ждала четырнадцать лет, и никто так и не приехал. Она посмотрела на Роджера Шермана своими темными глазами. — Можете заверить миссис Гилл, что Джеральдина не обидит ее детей, правда, не исключено, что они могут обидеть Джеральдину.

Он сказал:

— Пейте ваш бульон.

Прошлой ночью, налив ей бренди, он тоже сказал: «Выпейте это» — и обещал помочь.

Она продолжала:

— Так вы поможете?

— Конечно.

Ее глаза засветились.

— Спасибо. — Она была благодарна ему и за этих детей, и за себя тоже, за ту девочку Хелли Крейн, которой она была когда-то. Она сидела очень прямо, бледная, с блестящими глазами и очень юная, и он спросил:

— Знала ли моя тетя о том, что вы заботитесь о детях из детского дома?

— Да, знала.

Роджер Шерман сказал:

— Возможно, она думала о чем-то в этом роде, когда оставляла дом вам. Она была замечательной женщиной во многих отношениях, ей бы понравилось, что дети здесь счастливы.

Так вот какова возможная причина!

— Это вполне вероятно, правда? Она могла этого хотеть. Но почему она никому об этом не сказала? Хотя бы той же миссис Коттар, которая, как она говорит, была ее близкой подругой.

— Не такой уж близкой, — сказал Роджер Шерман. — Джеральдина приезжает в воскресенье, вы сказали?

— Да, я должна встретить ее в Хоули.

— Хотите, я подвезу вас?

— Конечно, это было бы чудесно! Если она приедет в вашей машине, для нее это может стать прекрасным началом. — Она усмехнулась. — Правда, Руни могут позавидовать до такой степени, что ей от них достанется.

— И что же тогда?

— Тогда им достанется от меня. — Она взяла ложку; бульон остывал, но теперь ей снова захотелось есть.

Он спросил:

— Вы уверены, что действительно хотите омлет?

— А почему нет?

— Может быть, лучше заказать для вас бифштекс?

Хелли рассмеялась:

— Как вы догадались? Когда я садилась за стол, у меня совсем не было аппетита, а сейчас я голодна как волк. Наверное, потому, что я перестала переживать, я взвалила на вас часть ответственности за Руни. — Она медленно выпрямилась.

Шерман изменил заказ.

— Часть ответственности за Руни — это звучит пугающе. Думаю, мне стоит повидаться с ними утром, прежде чем я уеду.

— Хорошо, — согласилась Хелли. — В какое время?

— Пожалуй, часов в восемь. А сейчас давайте оставим эту тему. Мне кажется, на сегодняшний вечер достаточно.

О Руни они больше не говорили. Хелли рассказала ему о Серине и Фрэнсис, о том, где она работала раньше. Он задавал вопросы, слушал, и Хелли наконец спросила:

— О себе вы рассказывать не любите?

— А что бы вы хотели узнать?

Она чуть было не ответила: «Все», но сдержалась, это прозвучало бы абсурдно.

— Что-нибудь. Ведь мы живем под одной крышей. Вы никогда даже не повышаете голос, я не знаю, какой вы, когда сердитесь, это немного несправедливо. Вы когда-нибудь сердитесь?

— Так же, как и все люди.

— Но вы ведь не повышаете голос?

У него не было в этом необходимости. Его манера говорить и его голос и без того могли заставить кого угодно съежиться от страха. Она поморщилась:

— А вот я, как вам известно, повышаю голос довольно часто. И готова лезть на стенку, когда мне приходится туго.

— Вам это помогает?

— Чаще всего — нет.

Это было правдой. В моменты отчаяния она становилась тихой и молчаливой, стремясь найти убежище в крохотном, замкнутом пространстве своего воображения, но ей хотелось, чтобы он улыбнулся, и хотелось остаться здесь подольше.

Когда опустели чашки с кофе, он посмотрел на часы, а Хелли сказала:

— Я думаю, нам пора возвращаться.

Она вспомнила о Саймоне. Паническое чувство исчезло, Хелли почти успокоилась. Однако надо было иметь наглость явиться сюда вот так, без приглашения. С чего он решил, что ему здесь будут рады?

Мисс Паргайтер вряд ли позволит ему болтаться поблизости. Ей было достаточно известно о Саймоне, чтобы понять, что Хелли не хотелось бы столкнуться с ним без предупреждения. Но возможно, он уже был там и ждал ее.

— Отсюда можно позвонить? — спросила Хелли. — Просто проверить, все ли в порядке?

В фойе был телефон, но не в будке, а на столике в углу. Хелли набрала номер и услышала голос мисс Паргайтер. Мисс Паргайтер начала многозначительно: