За бортом, под нами, белым одеялом стелились плотные облака. В это время года здесь всегда бывает облачно. Что поделаешь, начинается сезон дождей. Тропическое море дышит густым туманом, который стелется до самой Боготы. И дальше, за горы, аж до Тихого океана. Когда поднимаюсь вверх и гляжу на облака, мне хочется нырнуть в них, как в бабушкину перину, а она у нее была толстая, пуховая, всегда с уютной башней подушек, мал мала меньше, построенной в голове кровати. Тогда мой слух перестает улавливать гул моторов, а тело уже не чувствует никакой вибрации. Так видит мир заядлый курильщик марихуаны после хорошего косяка. А мне хорошо и без наркотиков. Гляди только на белую бесконечность, теряясь во времени, и расслабляйся.
Для расслабления я выбрал не самое лучшее время. Эти никчемные бомбы могут принести много бед. Прежде всего, мне самому. Если я неправ насчет американцев, существует еще одно объяснение ситуации. Вполне вероятное. У Саддама сейчас много проблем с американцами. Они ищут повод, чтобы начать войну и сбросить Хусейна. Химическое оружие в арсеналах Саддама, даже такое несовершенное, как «Бизед», это прекрасное объяснение необходимости будущей войны в Ираке. Надо только найти всю эту бытовую химию, которую, кстати, американцы сами продали усатому диктатору. Теперь я в этом почти не сомневался. Сделанная в Америке М-44, набитая газированными кассетами, могла попасть в Ирак только легальным путем. А теперь, напуганный бесконечными инспекциями, Саддам решил спрятать химическое оружие. На время. Чтобы потом забрать его назад. Джунгли для этого вполне подходят. «Вы ищете у меня химическое оружие, потому что знаете о нем?» — думает могущественный араб, — «А вот ни за что не догадаетесь, что я свои бомбы спрятал у вас под носом! Если что, могу их даже привести в действие. И постараюсь, чтобы вы, треклятые американцы, об этом узнали.»
Гениальная идея, с точки зрения Саддама. На его месте я поступил бы так же. От химического оружия избавился. Имею возможность вернуть его назад. И обязательно сделаю это, как только опасность войны с Америкой сойдет на нет. Так думает Хусейн. Но я, Андрей Шут, знаю, что американцы всегда и все делают с гораздо более дальним расчетом. И если бомба М-44 появилась в Ираке, то однажды она сработает. Для этого ее необязательно взрывать. Достаточно только найти.
Я не хочу, чтобы ее нашли. Если это случится, то вместе с бомбой неминуемо найдут и меня. И тогда моя перспектива сузится до выбора между самоубийством и международным трибуналом. Стоит ли рисковать жизнью и свободой ради трех миллионов? Нет, не стоит. Лучше деньги отдать. А от товара избавиться. Перепрятать его так, чтобы его не нашел никто — ни американцы, ни колумбийцы, ни иракцы. Ни даже я сам.
— Шеф, подходим к точке сброса, — сказал Плиев. Кажется, я слышал от него то же самое минуту назад. Решение никак не созревало в моей голове, пока что. А времени оставалось в обрез.
— Подходим, — повторил я интонацию Плиева. — И что же дальше?
— Я жду Вашей команды, не знаю, что делать.
— Не знаешь, что делать, тогда жди команды.
— Я жду. Но Вы молчите.
Он прав, надо срочно принимать решение. Внизу была Колумбия. Землю, укрытую ковром их облаков, совсем не было видно. Лишь далеко, на горизонте, возвышались над белым ковром вершины гор. Я отдам де Сильве его миллионы. Так будет правильно.
— Примерно пять минут до точки сброса, — слышу я обратный отсчет, который ведет Плиев. Надо будет выписать ему премию. За классность и за верность.
— Четыре минуты. — Что бы я ни предпринял, отныне я не могу себя чувствовать в полной безопасности.
— Три. — Любое мое решение в этой ситуации не больше, чем лотерея. Рулетка, где на кону стоит моя жизнь.
Я еще раз посмотрел на облака. Ну, что же, Андрюша, ты выберешь? На черное или на красное? Миллионы долларов или спокойная жизнь?
Внизу была Колумбия. Дистанция между мной и получателями кассетных бомб сокращалась. Она сокращалась еще три минуты. До минимума. А потом начала возрастать. Плиев так и не дождался моей команды открыть рампу. Он посмотрел на меня непонимающими глазами горца. А горцы не умеют скрывать эмоции. Он явно был зол на меня. И одновременно растерян.
— Ладно, Казбек, не переживай. Свои деньги ты получишь.
— Да хрен с ними, с деньгами! Я ничего не понимаю, Иваныч!
— А тебе и не надо понимать. Я и сам не понимаю. Просто чувствую, что так надо.
Возможно, я спас целый мир. Как минимум, сохранил жизни двум-трем сотням крестьян в колумбийской сельве. Но судьба человечества заботила меня меньше всего. Кроме, пожалуй, единственного его представителя. Меня самого. Я взвесил шансы и принял решение. Могу ли я договориться с иракцами? Нет, не могу. Кроме усатого майора, я не знаю ни одного араба, причастного к отправке моего груза. Темная личность в иорданском аэропорту вообще не в счет. Да и что я, собственно, знаю о майоре? Только то, что зовут его Ахмед и учился он в Одессе. Теперь американцы. Вполне возможно, это спланированная ими хитроумная провокация. Но кто персонально стоит за ней, мне неизвестно. Более того, я этого никогда не узнаю, а, значит, и здесь шансов договориться у меня тоже не было. Я имел дело только с колумбийцами. Конечно, де Сильва очень опасный человек. Что там он говорил про деньги? Вернуть предоплату и оплатить эвакуацию партизанской базы? Деньги за доставку я, конечно, верну. А вот с остальным этим парням из тропического леса придется подождать. С расчетом буду тянуть настолько долго, насколько возможно. Если выйдет, то всю свою жизнь, о спасении которой я сейчас думал.
Но опасность для меня все еще не миновала. Мы вышли из воздушного пространства Колумбии и повернули в сторону Гавайских островов. Гавайи, пятьдесят первый штат самого могущественного государства планеты. Того самого, которое сделает меня козлом отпущения и поводом для начала новой войны где-нибудь на Ближнем Востоке. Это в том случае, если после посадки, кроме нескольких листов дорогостоящей фанеры, у меня на борту найдут контейнеры с грузом несколько иного характера.
— Где мы сейчас? — спрашиваю Плиева.
— Над Тихим океаном, — буркнул тот. — Нужны более точные данные?
— Я хочу знать, что под нами. Вода или какой-нибудь хренов остров.
Внизу, насколько видел глаз, были облака. Такие же, как над Колумбией. Иорданией. Или какой-нибудь другой землей. Я знал, что внизу океан. Мне подсказывали это приборы и карты. Я знал лучше Плиева, что внизу нет ни одного острова. Его слова мне нужны были для уверенности в том, что все я делаю правильно. И чтобы через минуту я смог принять решение, которое, возможно, доставит мне много больших неприятностей, но спасет от гораздо более серьезных. Эти его слова мне нужны были, как пятьдесят грамм водки для новобранца на поле боя. Или лучше сто. Что там, Казбек, все чисто?
— Чисто, босс, ни острова, ни корабля, ни шлюпки.
Я отстегнул ремни и вышел в грузовой отсек. У меня в руках был нож. Обычный штатный нож выживания, который находится в специальной сумке у каждого пилота, на случай непредвиденных ситуаций.
— Постой, командир, — сказал Плиев. — Ты хочешь обрезать стропы?
— Нет, пару проводков в компьютере этих умных парашютов.
— Но ведь до Колумбии они все равно не долетят, верно?
— Верно, — говорю, — и что?
— Сбросим их здесь, и пусть планируют, куда хотят. Чем дальше от нас, тем и нам проблем меньше.
Молодец, этот осетин. Голова у него варила, как, впрочем, у всякого другого первоклассного пилота. Он не просто продумывал ситуации в воздухе. Он предугадывал их. Он понимал меня без лишних слов.
— Ну, что? — переспросил Казбек.
— Сбрасывай, — кивнул я головой, усевшись на свое место. Когда моя рука искала под сиденьем аварийную сумку, чтобы вернуть нож на место, рампа в хвостовой части самолета открылась.
Спусковое устройство было компактным и все же довольно сложным. Целая система — тележки с электродвигателями, бортовые компьютеры, парашюты, — была продумана и смонтирована таким образом, чтобы сбросом возможно было управлять из кабины пилота. Важно, чтобы контейнеры, сваливаясь в свободное падение, не задели друг друга. Все было идеально просчитано самыми талантливыми в своей области конструкторами. И сделано, хоть и за небольшие деньги, но с любовью. Которая на сей раз оказалась безответной.
