«Хей!» — крикнул я в темноту.
«Ке пасо, гринго?» — получил оттуда вопрос. Мне нечего было ей ответить.
«Лидия!!!» — закричала командирша, увидев подругу. Вот как! Плосконосую, оказывается, звали почти по-русски. Лидия.
Девушка едва повернула голову в нашу сторону. Она ничего уже не могла говорить. Ее тело было охвачено мелкой дрожью. Левый бок аритмично поднимался и опускался при каждом неровном вздохе. Начальница подсунула руку под голову Лидии и чуть повернула ее на себя. Раненая девушка тихо застонала, заскулила, и посмотрела на подругу грустными глазами преданной собаки. На губах у Лидии появилась красноватая пена, потом капля крови сорвалась вниз, потянув за собой по подбородку блестящую пурпурную дорожку.
Две пули попали ей в грудь и прошли через нее навылет. Если бы Лидию немедленно доставить в госпиталь, то, возможно, ее еще можно было спасти. Но здесь у нее не было шансов. До самолета еще ехать и ехать. Даже если жизненно важные органы не задеты, то она может погибнуть от потери крови. Судя по тому, как неровно она дышит, у Лидии пробито легкое.
Вторая девушка не хотела терять надежду. Она толкнула меня к рулю. Сама осталась с подругой на заднем сиденье. «Вамос!» — скомандовала она. Я рванул рычаг. Машина дернулась и двинулась вперед. Мне хотелось поскорее уехать с места этого непредвиденного боя. Девушка прижала к себе голову подруги и что-то шептала ей в волосы. Она покачивалась в ритм своим словам, и мне показалось, что она читает стихи. Я думал о выходных отверстиях в спине раненой партизанки. Если они вышли из ее спины, то куда-то потом обязательно должны были войти. Как раз за спиной плосконосой было водительское сиденье. Значит, в конечном итоге пули должны были оказаться в спине у водителя. Я, как водитель, облегченно осознавал тот факт, что ничего в мою спину не попало. Не могли же пули раствориться, исчезнуть. Надо повнимательнее осмотреть машину при первой же возможности.
Лидия затихла на руках у своей подруги. Та качала ее, уткнувшись носом в черные волосы Лидии. Я не видел ее губ, но мне показалось, она продолжала шептать какие-то стихи. Поворачивая назад голову, я время от времени встречался с ее взглядом. Она не видела меня. Она смотрела сквозь меня, вперед, на ночную дорогу и дальше, еще дальше. Я понял, что она повторяет одну и ту же молитву. Возможно, единственную, которую помнила с детства и не забыла в своих партизанских джунглях.
А потом она перестала шептать. Я остановил машину и вышел. Девушка молча держала свою подругу в объятиях. Смысла торопиться уже не было. Я отошел в сторону леса. Влажный и гнилой запах джунглей едва не разорвал мои легкие. Я вернулся к машине и открыл заднюю дверь. Мне нужно было осмотреть спинку моего сиденья. Я быстро нашел то, что искал. К алюминиевой раме водительского кресла словно приклеился твердый комок металла. Он напоминал незаметно оставленную использованную жвачку. У сплющенной массы был острый нос, он на несколько миллиметров вошел в раму. Я отодрал металлическую жвачку от рамы. В ней осталась небольшая дырка. Другую я нашел в гофрированной муфте на коробке передач. Пуля осталась где-то там внутри прорезиненной муфты. Удивительно, что я не почувствовал ни удара, ни даже малейшего толчка. Я подбросил пулю на ладони. Она точно была бы в моей спине, если бы на заднем сидении было пусто. Но во время боя там сидела плосконосая партизанка Лидия, которая прикрывала меня. В самом прямом смысле.
Я еще раз подбросил пулю вверх и, поймав, с силой запустил ее в темноту. Сначала хотел оставить ее себе в качестве сувенира, но потом решил выбросить. Не потому что боялся. У людей войны есть свои странные приметы и правила. Одно из правил гласит: «Никогда не таскай с собой пули, пролетевшие мимо тебя, они притягивают другие.» Я не боялся новых пуль, мне просто стало неприятно оттого, что этот кусок железа, столь неромантично похожий на изжеванную резинку, прошел через тело женщины, с которой мне было физически хорошо еще несколько часов назад. В которую кончал мой член. В которую я входил всеми возможными частями своего тела, и мне было хорошо, и ей было хорошо. А этот тупой ничего не стоящий металл легко вошел в нее, — легче, чем я, прошил ее навылет и даже не заметил этого, ну, разве что, немного снизил скорость и уперся в такое же тупое железо. Его некогда совершенная аэродинамическая форма тут же потерялась, размазалась и расплющилась о спинку водительского сиденья.
«Смерть за один доллар,» — вспомнил я конъюнктуру рынка. В то время цены на боеприпасы немного поднялись. Патрон семь шестьдесят два на латиноамериканском рынке стоил уже не меньше доллара.
Не глядя на девушку, я захлопнул заднюю дверь и сел на свое место. Куда ехать? Двигаться можно было только вперед. Я снова надавил педаль. Сколько же раз за сегодняшнюю ночь я нажимал на газ. Ехал вперед и снова останавливался. Выходил из машины и снова садился за руль. Это была очень длинная ночь. Но и она должна была когда-нибудь кончиться.
Через полчаса я увидел покосившиеся металлические ворота с распахнутыми настежь створками. За ними было открытое пространство, ограниченное с правой стороны рекой, а с левой ровной лесополосой. Что было в конце лесополосы, я не разглядел. Туда свет фар не добивал, он только выхватил из темноты некий агрегат с крыльями, стоявший невдалеке от деревьев. Это и был самолет, ожидавший меня. Джип въехал в ворота. Этот аэродром выглядел не так, как тот, на который я приземлился. Но я-то прилетел в Колумбию днем, а сейчас была ночь. И я списал несходство на ночное время.
Чем ближе я подъезжал к самолету, тем больше понимал — это не совсем тот аэроплан, который доставил меня сюда. Вернее, совсем не тот. Возле самолета суетился человек. Он показался мне очень знакомым. Когда мы въехали на аэродром, человек сидел возле шасси, к нам спиной. И я узнал эту спину. Человек, заметив нас, приподнялся. Развернувшись, он прикрыл глаза одной рукой от света фар, а другой приветливо помахал. Это был Крукоу.
«Это же надо так влипнуть!» — вполголоса сказал я, а про себя удивился, почему Крукоу оказался на нашей площадке.
Джип затормозил возле пилота. Первой из машины выскочила моя спутница. Она, ни слова не говоря, ткнула автоматом в живот пилоту. Упругое брюхо вогнулось внутрь, ткань рубашки натянулась так сильно, что, кажется, пуговицы на ней уже собирались оторваться. Крукоу поднял руки. Он изумленно хлопал глазами. Этот парень был явно не готов к тому, чтобы увидеть тут партизанку. Еще больше его глаза округлились, когда из машины вышел я, собственной персоной.
Но пилот решил пока не задавать вопросов. Я втащил в самолет тело Лидии. Потом закинул сумку с долларами. Крукоу был уже на командирском месте. Сначала он включил один двигатель, потом второй. Пропеллеры весело рассекали утренний воздух. Подруга Лидии сидела за спиной Крукоу, приставив автомат к его затылку, солидно украшенному тремя поперечными складками. Каждый раз, когда пилот откидывал голову назад, он больно цеплялся складками за компенсатор на стволе и недовольно покачивал головой. Но вслух недовольства не высказывал.
Я загнал нашу верную «тойоту» в просеку между деревьями. Залез в самолет и сел рядом с партизанкой. Крукоу чуть отдал штурвал от себя. Самолет двинулся вперед, навстречу багровому рассветному солнцу. «Куда летим», — задал летчик свой первый вопрос. «В сторону границы,» — ответил я, перекрикивая шум мотора. А девушка резко сказала ему что-то на испанском. Крукоу кивнул. Колеса шасси оторвались от грунтовки, потом на мгновенье снова коснулись земли, чтобы окончательно оттолкнуться вверх. Линия горизонта исчезла и появилась перед нами только тогда, когда самолет набрал высоту. Зеленая линия, уходящая в белый туман. Зеленое поле джунглей внизу тянулось на тысячи километров. Наша взлетка моментально потерялась среди деревьев. Зато хорошо заметна была Путумайо. Ее рукава тянулись вдаль, в направлении Амазонки, а тяжелая коричневая вода поблескивала волнами всякий раз, когда ловила в них отражение лучей красного утреннего солнца. Я смотрел на «зеленку» внизу. Река, выбирая самый легкий путь, прорезала в джунглях причудливую извилистую трассу. Стена леса вдоль русла была настолько высокой и плотной, что местами не пропускала солнечный свет, и листья деревьев казались такими же коричневыми, как и вода Путумайо.
