Видимо, не все полицейские в Мокоа были куплены Ричардом. Вернее, не все были куплены хозяевами Крукоу.

«Сукин сын!» — тихо прошептал Крукоу, хватаясь руками за свою шевелюру. — «Я же его пивом угостил. Идиот!»

«За пиво спасибо,» — говорю, — «но меня интересует кое-что другое.»

«Что именно?»

«Те бумажки, которые лежат на столе. Это во-первых.»

«А если я тебе их не дам?»

«Тогда я подойду к полицейскому, произнесу слово „кокаин“ и покажу на тебя. Если ты вздумаешь удрать, колумбиец начнет стрелять и непременно попадет в тебя. Если останешься на месте, то тебя посадят до утра. А утром твои пассажиры, — вероятно, те самые, которых тошнит от твоих маневров, — уже все будут знать. И, поверь мне, именно они позаботятся, чтобы ты рассказал как можно меньше полицейским. Надеюсь, ты меня хорошо понимаешь?»

«Сволочь, сукин сын,» — продолжал шипеть летчик, но уже не так интенсивно.

«Ну, что, я иду?» — переспросил я как можно спокойнее.

Ричард пытался сообразить, какого еще подвоха можно от меня ожидать, после того, как он все же пойдет на мои условия. А в том, что пойдет, я уже не сомневался. Вполне возможно, что про нефтяников он не врал. Скорее всего, именно так и было. Кто же мешает развернуть в джунглях побочный бизнес? Если эту нефть так и не дают взять, в джунглях надо брать что-либо другое. Деньги не пахнут, но в этот момент я очень явственно почувствовал запах кокаина. В сущности, это и был запах денег.

Ричард Крукоу пододвинул ко мне две бумажки, которые лежали перед ним. Первая — расписание полетов. Вторая — схемы воздушных коридоров и позывные бортов. Первая мне была не нужна. Я мог бы ее купить в любом латиноамериканском аэропорту или же найти в интернете. Вторая была бесценна. Я взял обе и рассовал их по карманам. Крукоу раздобудет себе еще. Я — вряд ли.

Мне было немного жаль Крукоу. Этот пятидесятилетний ветеран авиации хотел расслабиться, а в итоге попал в нешуточную для него переделку. С риском потерять все. А не расслабляйся. В нашем бизнесе человек человеку волк, а волку пристало держать ухо востро в любых ситуациях.

Ни слова не говоря, я поднялся из-за стола и пошел по направлению к открытой двери гостиницы. Ричард, только что надувшийся, как воздушный шарик, внезапно, как мне показалось, выпустил весь воздух и обвис. Даже его крепкие плечи моментально округлились.

«А зовут-то тебя как?» — услышал я за спиной погрустневший голос пилота, в котором едва уловил скрытую интонацию особой заинтересованности. Он еще может попытаться устроить мне неприятности. Все-таки, он здесь почти свой, а я уж точно чужой.

«Я Никто, так меня зовут на Итаке.» Над пивным бокалом Ричарда повисла тишина. Крукоу был явно не знаком с классической античной литературой.

Я влетел в номер. Нужно бежать отсюда, и поскорее. Девицы еще спали. Я приготовился к тому, что их нужно будет тормошить, выслушивая невнятные причитания двух сонных самок. Но долго будить их не пришлось. Профессиональная привычка даже сквозь сон чувствовать опасность подняла их с кровати, как только на своей коже они почувствовали теплое прикосновение моих рук.

Никакой утренней нежности. Может быть, потому что за окном все еще было темно. Я давно заметил, что женщина тебя не замечает, если встает до рассвета. Она молча умывается, одевается, сосредоточенно собирая разбросанные накануне детали своего туалета. До того, как поднимется солнце, ты для нее не существуешь. Она, та, которая еще несколько часов назад улыбалась твоим глазам, сейчас сосредоточена только на себе. И она вспоминает о присутствии мужчины лишь тогда, когда почувствует, что на ее лице не осталось и следа от бурной ночи.

Таких женщин у меня в комнате было целых две. Они по-мужски быстро оделись. Мне даже стало немного неловко оттого, что до этого мне было хорошо с ними в постели. Но раздумывать некогда. Нужно было торопиться.

Партизанки даже не спрашивали меня, в чем причина столь внезапного бегства. Они провели на этой странной войне слишком много времени. Возможно, годы. Ведь обычно девушек ФАРК вербует совсем еще в юном, почти подростковом возрасте. Их чувство опасности, помноженное на женскую интуицию, было поистине фантастическим. Я подозреваю, что партизанское командование совершенно осознанно набирало в свои ряды именно девчонок. Сначала их брали на дело примерно с той же целью, с которой средневековые шахтеры брали в шахту клетки с мышами или канарейками. Те первыми чувствовали присутствие газа или любой другой опасности и начинали волноваться. Юные партизанки также неосознанно чувствовали присутствие угрозы. Впрочем, это лишь мои домыслы.

Девушки надели свои платья так же быстро, как и днем в лесу. Старшая деловито подтянула ленту в волосах. Вот так же четко, подумал я, она снаряжает патроны в магазин своего «калашникова». Плосконосая надевала туфли. «Vamos?» — спросила она, но не меня, а подругу. «Si, vamos,» — ответила та. Мы вышли на улицу через черный ход. Наша старая «тойота» стояла под навесом рядом с гораздо более представительными машинами. Интересно, на какой из них приехал Крукоу. И успел ли он найти своих нефтяников или наркоторговцев? Я по привычке подошел к водительской двери. «No,» — сказала девушка, которая которая когда-то была с локоном, а теперь прятала его под лентой. Я обошел машину и сел с пассажирской стороны. Девушка уже привычно копалась под рулевой колонкой, соединяя оборванные проводки. Ее подруга уже сидела сзади и нервно оглядывалась по сторонам. Контакты заискрили. Стартер нехотя скрипнул раз, скрипнул другой и, наконец, запустился. Двигатель, отплевывая несгоревшее топливо, застучал под серым капотом. Первая передача сразу вошла своими зубцами в нужное место, и машина резво тронулась вперед.

Мы выехали на улицу. Я успел заметить, что полицейский, который до этого бродил по улице, теперь сидит за столиком перед гостиницей. Он, кажется, дремал. Ему, наверное, давно хотелось сесть, но наше, мое и Крукоу, присутствие смущало его и не давало возможность расслабиться.

Мы повернули налево. Не торопясь, проехали по улице в сторону выезда из города. Слева и справа от нас виднелись одноэтажные бунгало с палисадниками, увитыми местным виноградом. Ни в одном окошке не горел свет. Люди в Мокоа рано ложились спать и, к тому же, экономили бензин, запуская генераторы лишь на пару часов в день. Общего электричества в городе не было. Партизаны регулярно выводили из строя электросеть. В конце концов, ее перестали запускать, переложив проблему отсутствия света на мирных жителей. И те справились с ней, как смогли.

Вечером, после шести, в городе стоял постоянный шум от моторов. К нему быстро привыкаешь. Я, вот, например, его не слышал уже через несколько часов после въезда в Мокоа. Зато сейчас я остро слышал тишину. И мои спутницы тоже были в напряжении. Нам нужно было проехать армейский блок-пост при выезде из города. Нам очень повезло, что нас не проверили, когда мы въезжали в Мокоа. Хотя мы почти ничем не рисковали. Один мужчина, причем, иностранец, и двое девушек в старой машине. Явно какой-то турист решил воспользоваться услугами местных легкодоступных и недорогих жриц любви.

Деревянная будка, в которой сидели солдаты, стояла на обочине. Через дорогу была протянута веревка, один конец которой был привязан к столбу на противоположной стороне, а другой находился в руках у солдата. После проверки документов он ослаблял веревку, препятствие исчезало, путь открывался, и машина трогалась вперед. Сейчас веревка лежала на земле. Можно было бы, чуть поддав газку, проскочить чек-пойнт, но девушка не стала рисковать. Она переключилась на холостые и притормозила перед веревкой. Правильно, подумал я, не стоит вызывать излишние подозрения. Не на нашей колымаге уходить сейчас от погони.

Машина впустую урчала на дороге, пожалуй, что и несколько минут, прежде, чем веревка подала какие-то признаки жизни, пару раз дернувшись в пыли. Дорога перед нами задымила клубами в тусклом свете фар. Над деревянным барьером появилось сонное лицо в камуфлированной каске. Солдат перегнулся через барьер и посветил в нашу сторону фонариком. Не знаю, что он смог разглядеть, но, видимо, то, что он увидел вполне его удовлетворило. Он выключил свет и лениво махнул рукой. В этом взмахе мне даже почудилось некоторое раздражение, мол, не стойте, проезжайте, разъездились тут, только спать мешаете.