— Он мне нравится, — сказала миссис Бойнтон. — И даже очень. Нам надо почаще с ним видеться. Ты ведь будешь довольна, верно?

— Да, — ответила Надин, — мне он тоже очень нравится.

— Что это с Ленноксом? Он в последнее время какой-то квелый. Вы часом не поссорились?

— Да нет. С чего бы нам ссориться?

— Я просто спросила. Между мужем и женой случаются раздоры. Может, вам следовало бы пожить отдельно от нас?

Надин промолчала.

— Что ж ты не отвечаешь? Ты бы хотела?

Надин, улыбнувшись, покачала головой:

— Главное — этого не хотите вы, мама.

Старуха заморгала и, задыхаясь от злобы, выпалила:

— Ты всегда была против меня!

— Мне очень жаль, что вы так считаете, — ровным голосом ответила невестка.

Морщинистые пальцы крепче стиснули рукоять трости. Лицо старухи заметно покраснело. И уже совсем другим тоном она попросила:

— Я забыла свои капли. Поди принеси, Надин.

— Да, конечно.

Надин встала и направилась к лифту. Миссис Бойнтон пристально глядела ей вслед. Рэймонд с понурым видом сидел рядом с ней на стуле, в глазах его отражались безысходность и страдание.

Выйдя из лифта, Надин пошла по коридору. Вот их номер. Леннокс сидел у окна с книгой в руках, но, похоже, не читал ее.

— Привет, Надин, — сказал он, вставая.

— Я пришла за каплями. Твоя мама забыла их.

Она прошла в спальню миссис Бойнтон и, взяв пузырек с лекарством, аккуратно накапала в мензурку нужную дозу, потом долила водой. Возвращаясь назад, она остановилась:

— Леннокс!

Но он будто не слышал, словно ее оклик добирался до его ушей каким-то долгим, окольным путем.

— Ой, прости, — наконец пробормотал он. — Ты что-то хотела мне сказать?

Надин осторожно поставила на стол мензурку и подошла к мужу.

— Леннокс, посмотри, какое солнце. Как все радуются… Мы тоже могли бы быть там, в гуще жизни, а не глазеть на нее из окна.

Леннокс опять ответил не сразу:

— Я не понял… Тебе хочется пойти прогуляться?

— Да, да, я хочу уйти, — страстно проговорила Надин, — вместе с тобой — туда, где светит солнце, туда, где жизнь… Я там хочу жить — вдвоем с тобою.

Он отпрянул, вжавшись в спинку стула.

— Надин, милая… Ну зачем ты опять об этом…

— Затем… Я хочу, чтобы мы начали самостоятельную жизнь.

— Это невозможно. У нас нет денег.

— Заработаем.

— Как? Что мы умеем? Я ничему не учился. Тысячи людей.., знающих, квалифицированных.., не могут найти сейчас работу. Нет, у нас ничего не получится!

— Я буду работать за двоих.

— Милая, это невозможно — ты ведь даже не закончила свои курсы медсестер.

— Невозможно жить так, как мы с тобой сейчас живем.

— Ну что ты говоришь! Мама так к нам добра. Мы абсолютно ни в чем не нуждаемся…

— Ни в чем, кроме свободы! Леннокс, давай уедем… Сегодня же.

— Ты, по-моему, сошла с ума.

— Ничего подобного, я-то как раз в здравом уме. Я хочу жить на воле, при ярком свете солнца, который нарочно закрывает от нас эта фурия. Ей нравится нас мучить.

— Мама действительно несколько деспотична.

— Твоя мать — сумасшедшая! Пойми ты наконец!

— Это не правда, — мягко возразил он. — У нее ясная голова, и, уверяю тебя, она даст фору любому бизнесмену.

— Об этом я не говорю…

— Не надо горячиться, Надин, она ведь не будет жить вечно. Она стара, и у нее прескверное здоровье. После ее смерти отцовские деньги достанутся нам, каждому своя доля. Ты же помнишь, она читала нам завещание…

— К тому времени, когда она умрет, — ответила Надин, — будет уже слишком поздно.

— Поздно что?

— Стать счастливыми.

— Слишком поздно, чтобы стать счастливыми, — задумчиво пробормотал Леннокс. Он внезапно вздрогнул. Надин положила ему на плечо руку.

— Леннокс, я люблю тебя. Я борюсь за тебя с твоей матерью. На чьей ты стороне — на ее или на моей?

— На твоей.., конечно, на твоей!

— Тогда сделай то, о чем я тебя прошу.

— Нет, это невозможно!

— Ну почему невозможно! Подумай, Леннокс, у нас ведь будут дети…

— Мама тоже хочет, чтобы у нее были внуки. Она говорила мне…

— Знаю, что хочет, но я не желаю, чтобы моих детей тоже прятали от солнца, держали взаперти, как вас. Тебе твоя мать способна вбить в голову что угодно, но со мной этот номер не пройдет.

— Ты временами очень ее сердишь, — пробормотал Леннокс. — Это неразумно, поверь.

— Я знаю, что ее злит. Никак не смирится с тем, что я не поддаюсь ей, что предпочитаю иметь свое собственное мнение.

— Однако ты всегда так замечательно держишься с ней: столько терпения, внимания. Ты просто чудесная. Да. И слишком для меня хороша. Я понял это сразу, в первую же нашу встречу. Когда ты согласилась выйти за меня, я испугался.., испугался, что все это мне только снится.

— Мне не надо было выходить за тебя замуж. Это была ошибка, — спокойно сказала Надин.

— Да, конечно, ошибка, — уныло повторил Леннокс.

— Ты меня не понял… Просто, если бы я уехала тогда от вас и позвала бы тебя с собой, ты бы последовал за мной, я уверена. Но тогда я еще не понимала, что собой представляет твоя мать. — Помолчав, Надин произнесла:

— Так ты отказываешься со мной ехать? Что ж, заставить я тебя не могу Но я — свободный человек! Я.., я все-таки уеду.

Он с недоверием посмотрел на нее.

— Но ты.., ты.., не можешь этого сделать. — Теперь он говорил очень быстро, словно стряхнул с себя какую-то сонную одурь. — Мама.., мама и слушать тебя не станет. Ей меня не остановить.

— Но у тебя нет денег.

— Заработаю, одолжу, у кого-нибудь попрошу.., украду, наконец. Пойми, Леннокс, твоя мать мною не распоряжается. Захочу — останусь, захочу — уеду! Я и так слишком долго терпела… С меня хватит.

— Надин, ты не можешь бросить меня.., не можешь…

Она задумчиво смотрела на него.

— Не покидай меня, Надин, — умолял он, как ребенок. Она отвернулась, чтобы Леннокс не увидел боль в ее глазах. Потом опустилась рядом с ним на колени:

— Тогда едем вместе. Едем! Ты сможешь. Поверь, ты все сможешь, надо только очень захотеть.

Он отпрянул от нее.

— Нет, я не могу. Не могу, пойми же. Я… О Боже, помоги мне… Я боюсь…

В туристическом агентстве доктор Жерар встретил Сару Кинг.

— О, это вы? — обрадовалась она. — Доброе утро. Вот, собираюсь в Петру. И слышала, что вы тоже все-таки едете туда.

— Да, оказалось, что успеваю.

— Чудесно!

— Интересно, большая у нас группа?

— Говорят, только мы с вами и еще две дамы. Как раз на один автомобиль.

— Замечательно, — одобрил Жерар и занялся оформлением бумаг на поездку.

Через несколько минут они вместе с Сарой вышли на улицу. День был солнечный, но холодноватый.

— Что новенького слышно о наших друзьях Бойнтонах? — спросил доктор. — Меня три дня не было — ездил в Вифлеем, в Назарет, ну и так далее…

Сара неохотно рассказала ему о своей попытке наладить с ними контакт.

— В общем, у меня ничего не вышло, — закончила она. — А сегодня они уезжают.

— И куда же?

— Понятия не имею. — И с досадой добавила:

— Знаете, я потом чувствовала себя полной идиоткой!

— Почему же?

— Да потому что позволила себе вмешаться в чужую жизнь.

— Ну, на это можно взглянуть иначе, — пожал плечами Жерар.

— На что именно — вмешиваться или не вмешиваться?

— Да.

— Ну а вы лично как на это смотрите?

В глазах профессора вспыхнул веселый огонек.

— Вас интересует, нет ли у меня обыкновения вмешиваться в чьи-то дела? Откровенно говоря — нет.

— Значит, по-вашему, я не должна была…

— О, вы не так меня поняли, — решительно возразил Жерар. — Тут сложно сказать что-то определенное. Следует ли человеку, случайно увидевшему, что совершается зло, пытаться это зло исправить? Его вмешательство может оказаться благотворным.., а может и усугубить положение! Здесь нет ни правил, ни законов. У кого-то просто талант изменять ситуацию к лучшему — у них все выходит хорошо. Другие делают это неловко, им действительно лучше не вмешиваться. Надо сказать, тут очень важен и возраст. Молодым идеалистам, вдохновленным своими убеждениями, свойственно бесстрашие — они чрезвычайно чтут всякие теоретические выкладки и еще не познали на собственном опыте, что факты часто опровергают самые совершенные теории. Если вы верите в свои силы и в свою правоту, вы почти наверняка добьетесь успеха. Но по чистой случайности вы можете нанести и немалый вред. Ну а люди средних лет, уже познавшие жизнь, довольно скептически относятся к попыткам одолеть зло, полагая, что благие намерения могут еще более все осложнить, и предпочитают не вмешиваться. Итак — пылкая молодежь может и помочь и навредить, а благоразумная зрелость не делает ни того, ни другого!