Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Особое пристрастие мы с Бобом питали к гольфу. Летом мы жили в Фенвике, где имелось частное девятилуночное поле, и нам, как очень маленьким, разрешалось играть на нем в любое время, мы обычно начинали в пять. Папа был непревзойденным снайпером. Когда мне было то ли двенадцать, то ли тринадцать, Мама записала меня в Хартфордский гольф-клуб, где я занималась у одного англичанина по имени Джек Стейт. Боб был очень способный мальчик. Мы действительно многому научились. Мама, никогда не занимавшаяся спортом, не поощряла гольфа, плавания и прыжков в воду. Она верила в образование.

Той зимой мы жили в Хартфорде, и я решила брать частные уроки, вместо того чтобы ходить в Оксфордскую школу. Мне хотелось иметь возможность каждый день играть в гольф. Собственно говоря, мне вообще не хотелось нигде учиться: я имею в виду в школе. Слишком много девочек. Слишком много любопытства. Я расскажу почему.

Мой брат Том, который был старше меня на два с половиной года, только что умер при странных обстоятельствах. Я всегда восхищалась им. Мне было тогда четырнадцать лет.

В самом деле, смерть Тома осталась загадкой. Шла пасхальная неделя. Кингсвуд — хартфордская частная школа для мальчиков — закрылась на каникулы. Мы с Томом поехали в Нью-Йорк в гости к тете — Мэри Тоул. У нее был прелестный дом на Чарльтон-стрит в Вилледж. Когда-то она вместе с Мамой училась в колледже Брин Мор. С тех пор они были очень дружны. Тетя Мэри была адвокатом. В соседнем доме по Чарльтон-стрит жила Берта Рембо, судья по профессии. Они были компаньонками. Обе были очень красивы и очень удачливы. Мэри Тоул никогда не выходила замуж. Мы называли ее Тетушкой, и она была великодушна и весела. Когда мы приезжали к ней в гости, она водила нас на спектакли и знакомила с достопримечательностями большого города.

На сей раз мы ходили в театр смотреть «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура».

В сущности, я уже не могу вспомнить, чем, собственно, мы были заняты, когда вернулись домой из театра. Но одну деталь я хорошо помню, поскольку упомянула о ней, когда рассказывала потом о случившемся. Том тогда, взглянув на меня, произнес такую фразу: «Ты моя девочка, правда? Изо всех девочек на свете ты для меня любимей всех». Зачем я упомянула об этом? Правда ли это? То есть действительно ли Том произнес такие слова? Теперь я уже не знаю.

Живя у тетушки Мэри, Том обычно спал в мансарде дома, в своего рода художественном салоне. «Салон» был битком набит старым хламом и чемоданами и не имел потолка — только балки да крыша. Постелью ему служила стоявшая у стены раскладушка.

А факты таковы. На следующее утро я поднялась наверх, чтобы разбудить его. Вижу: он рядом с постелью, колени подогнуты, висит на жгуте, свитом из разорванной простыни. Жгут был привязан к балке. Он был мертв. Повесился.

Абсурд.

Находясь в состоянии немого шока, я обрезала жгут и опустила Тома на постель.

Том был мертв. Просто мертв.

Да. Я дотронулась до него. Холодный. Мертвый.

Что было делать? К кому обратиться? Тетушка слишком эмоциональная — она сошла бы с ума.

Врач. Найти врача.

Я сбежала вниз и выскочила на улицу. На одном из домов напротив я видела раньше табличку с надписью: «Доктор такой-то». Я подошла к двери и нажала на звонок. Было около восьми часов утра. Дверь открыла женщина.

— Да?

— У меня умер брат.

Секундная пауза.

— Что? — переспросила она.

— Брат. У меня умер брат.

— Значит, врач уже не может ему помочь?

— Не может.

Клац!

Она закрыла дверь. Просто взяла и закрыла.

Секунду-другую я стояла. Нет — да… Действительно, врач уже ничего не может сделать. Слишком поздно. Она права. Врач ничем не может помочь… О, милая бедная Тетушка. Она…

Лучше мне вернуться в дом.

Я подошла к входной двери дома тети Берты, нажала на звонок. Она открыла. «Том умер», — сказала я. И разревелась. Так, мне казалось, надо было поступить. Люди умирают — вы плачете, но внутри я была как замороженная.

Тетя Берта выслушала меня. Позвонила Тетушке. Потом вызвали Маму и Папу. Они с Джо Беннет приехали в Нью-Йорк.

Я хорошо помню тогдашнее смятение. Мы везли тело Тома через Гудзон на пароме в крематорий в Нью-Джерси. Помню, что я с Папой стояла на носу парома. Я глядела на Маму — она стояла с Джо Беннет, примерно в шести метрах от нас. Она плакала. Моя Мама плакала! О Боже! Чем ей помочь? Мне еще ни разу не приходилось видеть, чтобы моя Мама плакала. И потом я никогда не видела ее плачущей. Она была стойкой.

Ей немало пришлось пережить в жизни. Самоубийство отца. Смерть матери от рака в тридцать четыре года. Ей в ту пору было шестнадцать. Бремя ответственности за двух своих сестер — совсем еще детей двенадцати и четырнадцати лет. Если она и плакала, то только наедине с собой.

Мой отец не плакал. Он принимал жизнь такой, какой она ему открывалась.

Я только однажды видела его — как бы это сказать? — подавленным. Это случилось в начале 1951 года. Папа и я поехали в Фенвик. Маму мы оставили в Хартфорде, чтобы она смогла вздремнуть после обеда. Вернулись в пять — к чаю. Вошли в дом, прошли в гостиную. Камин не горел. Кресло Мамы было пусто. Камин не горит? Мы помчались наверх, распахнули дверь спальни. Мама лежала на постели — мертвая.

Я взглянула на Папу.

— О нет, нет, — прошептал он. — Я не могу… Она не может…

— Идем вниз, папочка. Идем вниз… Не гляди, не надо…

Отдыхала Мама каждый день. Это было настоятельной необходимостью. Вероятно, она стала одеваться к чаю и почувствовала себя плохо. Прошла из своей туалетной комнаты в спальню, легла на постель, левой рукой потянула на себя покрывало… и умерла.

Я стояла. Моя Мама мертва — моя дорогая мать — единственная на свете — ушла.

Я взяла ее руку — еще теплую, отжала ее пальцы от простыни, поцеловала ее и спустилась к Папе.

Никаких прощаний. Ушла — и все.

Когда умер Том, Мама ходила на кладбище на кедровом холме хоронить урну с его пеплом, но впоследствии никогда уже не упоминала о нем. Она ни разу не произнесла: «Я пойду на кладбище». Не делал этого и Папа. Они вернулись в жизнь.

Сначала газеты писали, что Том совершил самоубийство. Причин, которыми можно было объяснить такой поступок, не находилось.

Потом Папа заявил: весьма вероятно, что Том, видимо, тренировался в повешении. Папа рассказывал нам раньше, как в детстве Том делал такой трюк — притворялся, будто он повешен.

На футбольные и бейсбольные матчи приезжали команды с Севера страны. Им было хорошо известно, как южане относятся к неграм. Им казалось, что и виргинцы — Папа был виргинцем — жестокие и презирают негров. Чтобы вывести эти команды из равновесия, виргинцы обучили нескольких негров притворяться, будто они повешены. Папа был специалист в этом трюкачестве. Нужно было держать шею в определенном положении, чтобы иметь доступ к воздуху.

Опасное развлечение. Может статься, что Том отрабатывал этот трюк и вместо веревки использовал простыню — петля оказалась скользкой и он не смог от нее освободиться? Папе казалось, что это наиболее приемлемое объяснение. И как это, наверное, мучило Папу, но мы никогда не говорили об этом.

Никто из семьи или близких друзей Тома не мог представить себе, зачем бы он сделал это умышленно.

Джимми Соуби, вместе с Томом учившийся в Кингсвуде, считал, что причин у него не было. Том был на хорошем счету в школе: староста, отвечающий за дисциплину, прекрасный спортсмен, превосходный ученик, вожак мальчиков. Зачем?

Приходила на ум и такая мысль: может быть, у него возникли какие-нибудь трудности из-за девушки, которая ему нравилась, и он не выдержал и, может, в приступе отчаяния… Как бы там ни было, ни теперь, ни потом никогда нам не узнать — почему.

Поначалу мне казалась невероятной мысль о том, что он тренировался в повешении. Теперь я сомневаюсь. В глубине души — сомневаюсь.

Удивительно, как запомнилось мне поведение Папы и Мамы. Они никогда не стенали, независимо от повода, — в силу бесполезности этого занятия.

7
{"b":"155108","o":1}