Безо всякой раскачки мы приступили к съемкам картины.

Я уже рассказывала, как познакомилась с Кьюкором и Бэрримором. Мы быстро сделали пробы причесок, грима, эскизы костюмов. По плану предполагалось сначала снять все сцены Бэрримора и побыстрее освободить его, то есть сэкономить деньги — он дорого стоил.

Мы, повторяю, начали со сцены вечеринки, так что можно было задействовать весь состав актеров. Потом снимали эпизоды с Бэрримором. Первой была сцена его приезда в дом. По сценарию он, покинув лечебницу для душевнобольных, являлся в свой дом.

Я наблюдала за ним: находилась в гостиной, когда он открыл дверь. Вот он подошел к каминной доске. Ищет свои трубки? Топчется на месте. Я стояла возле камеры, следя за каждым его движением, по щекам у меня текли слезы, когда я поняла, что это — мой отец. В действительности же я с удивлением констатировала про себя, что это, конечно же, Бэрримор, великий Бэрримор, но играет он до жути слабо. Я была поражена.

Когда сцена была сыграна, Бэрримор двинулся из глубины комнаты, буравя меня острым взглядом. Потом он приблизился к Джорджу и сказал, что хотел бы сделать дубль. Мне кажется, он понял, что это чрезвычайно важный момент для меня и что он не хотел бы, чтобы я провалилась.

Начали снова — он играл потрясающе. Сколько печали! Сколько трогательного отчаяния. И простоты.

Странный человек. Очаровательный мужчина, изумительный актер, добрая душа, он проявил высочайший интерес к прекрасному полу… вообще. При этом, казалось, ему было совершенно все равно, достигнет ли он успеха в своих ухаживаниях. Впечатление было такое, как будто он впервые сел за руль чужой машины.

Однажды он попросил меня зайти к нему в костюмерную на съемочной площадке. Я пришла. Постучала в дверь. Услышала, что можно зайти. Вошла. Он лежал на своем диванчике — как бы это выразиться? — в некотором дезабилье. Вероятно, я выглядела в это мгновение как человек, которому становится дурно. Повисла пауза. Он резко натянул на себя одеяло.

— О, извините. Увидимся позже.

Я ретировалась. О Боже, до чего же странно.

Как бы там ни было, после этого неприятного случая он вел себя по-рыцарски. Казалось, он просто поставил себе цель всячески помочь мне блеснуть. В наших общих сценах — а их было много — он всегда вставал таким образом, что я невольно оказывалась лицом к камере. Он был молодец, он был веселый, и, разумеется, он умел играть. Мне очень повезло, что он так благосклонно ко мне отнесся.

Самое забавное из того, что произошло на съемках, — сцена завтрака с Билли Берк во главе стола: я — сбоку, Элизабет Паттерсон — на противоположном конце. Я, видимо, не могла провести сцену так, как хотелось Джорджу. Мы отсняли двадцать дублей. Будучи неопытной, я совершенно не думала о том, что при каждом новом дубле необходимо съедать новый завтрак, — и не только мне, а и остальным тоже. Представьте себе — двадцать завтраков кряду. А я-то все ломала голову, почему Элизабет Паттерсон так дулась на меня. По прошествии многих лет она призналась мне, в чем была причина.

Съемки «Билля о разводе» заняли в общей сложности приблизительно пять недель. Три недели с Бэрримором, остальное — без него.

Закончив съемки, мы сразу же отправились с Ладди в Европу. На тот случай, если мне вдруг сообщат, что я — звезда, я сходила к Чиапарелли и приобрела костюм, чтобы было в чем сойти с трапа. Костюм был коричневый с синевой, баклажанного цвета. Пальто в три четверти, юбка, блузка и вязанная английской резинкой шляпа. Очень удобный для носки костюм. В Вене до меня дошел слух, что я сыграла очень здорово, поэтому была во всеоружии. Это был мой первый французский наряд.

Картину представили на предварительный закрытый просмотр в Санта-Барбаре, и она была очень хорошо принята. Когда стало точно известно, что картина вошла в разряд хитов, мы с Ладди поменяли билеты с третьего класса на первый. Раньше я всегда путешествовала самым дешевым классом, в носовой части парохода, из того расчета, что если уж меня будет рвать, то пусть рвет в третьем классе, а не в первом.

Мне, конечно, повезло, что я попала на эту картину. В этой роли можно было себя показать.

Дороти Арзнер — женщина и при этом популярный режиссер. Она сняла много картин. Была настоящей профи. Работать на этой картине было весело, ничего из ряда вон там не происходило. История женщины-пилота и ее романа со знаменитостью. Теперь кажется странным — женщина-режиссер, а тогда это не казалось мне странным. В числе самых лучших монтажеров тогда было несколько женщин. Дороти пользовалась известностью и поставила немало великолепных картин, имевших огромный успех. Она носила брюки. Я тоже. Нам было приятно работать вместе. Сценарий был чуточку старомодным, да и картина не совсем нам удалась. В главной мужской роли в ней снялся Колин Клайв.

Я зашла в офис Пандро Бермана, увидела на его письменном столе сценарий, взяла его и начала читать. Автор Зоя Эйкинс. Просто очаровательно. Позвонила своей подруге Лоре Хардинг. Та приехала. Тоже прочла текст. И ей он очень понравился. Я пошла к Пандро и сказала, что должна это сыграть. Он сказал — нет. Это-де для Конни Беннет. Я сказала: «Нет — это для МЕНЯ». Настояла на своем. Картину снимал Лоуэлл Шерман, который в фильме «Сколько стоит Голливуд» сыграл главную мужскую роль, а партнершей его была Конни Беннет. Блестящая картина. Он был очень хорош.

Мне довелось видеть Рут Гордон в пьесе под названием «Церковная мышь». Играла она восхитительно, и я представляла себе мою игру в «Ранней славе» именно в таком ключе — монотонность голоса, сосредоточенность на окружающем тебя предметном мире.

Я сидела за стойкой, пила кофе и разговаривала с Обри Смит…

Чудесная роль.

Мой первый «Оскар». Я не могла поверить! Это произошло в 1933 году, когда премии были в новинку. В жюри тогда входило, если не ошибаюсь, пять человек. Среди них — Дуг Фербенкс-младший и Адольф Менжу. Дуг и я играли в фильме сцену на балконе из «Ромео и Джульетты» — в костюмах. В картину она не вошла. На съемку этой сцены пришли посмотреть Мэри Пикфорд и Дуг-старший. Вот страху-то нагнали. Мы отсняли эту картину в семнадцать дней.

Это одна из моих любимых картин. Режиссер — опять Джордж Кьюкор. К ней было написано несколько сценариев. Все слабенькие. В сущности — никудышные. Потом заказали Саре Мейсон и Виктору Хирману. И они, на мой скромный взгляд, сделали блестящий сценарий. Простой, реалистичный и наивный, но такой, что верилось — это сама жизнь. Он резко отличался от первоосновы романа. Я — тоже. Другие — нет.

Девушки. Ситуация в целом. Джоан Беннет играла Эми. Она в то время была на одном из последних месяцев беременности. Фрэнсис Ди играла Мег, Джин Паркер — Бет. Профессора Бера — Поль Лукас, а Лори играл Дуглас Монтгомери. В роли Марми — Спринг Байингтон.

Великолепные декорации — их создал Хоуб Эрвин, очень известный нью-йоркский художник-декоратор. Они воспроизводили массачусетский колорит. Усадебный дом и дом мистера Лоуренса были построены в долине Сан-Фернандо. Генри Стивенсон играл мистера Лоуренса. Восхитительная работа.

Когда мы снимали длинный кусок, в котором умирала Бет и все плакали, особенно бурно я, у нас произошла накладка со звуком. Господи, как же мы намучились. Из-за этой неполадки пришлось снимать сцену снова и снова. Мука. Наконец меня стошнило, и съемку пришлось завершить только на следующий день.

Однажды в гости приехала Таллула Бенкхед. Она была очень дружна с Кьюкором. Он послал ее посмотреть на нашу работу. Сцены настолько ее разволновали, что она уезжала, заливаясь слезами.

Все было сносно.

Работалось на картине очень приятно — Джордж Кьюкор на ней блистал. Он действительно прочувствовал атмосферу. Что касается меня — это была моя юность!

Несгибаемый дух горца на эдакий южный манер. Позор тебе, Кэти.