Когда с Джуди стало твориться неладное, Майер пришел ко мне.

— Ты знаешь Джуди Гарленд?

— Немножко. А точнее, совсем не знаю.

— Сейчас она в жутком состоянии. Прежде она гарантировала нам миллионные прибыли. Мы обязаны поддержать ее. Ты не согласилась бы помочь? Скажем, пойти и поговорить с ней?

Кажется, он считал, что я смогу это сделать. Его выбор пал на меня еще и потому, что он чувствовал, как он мне нравится.

Начало моих взаимоотношений с Майером пришлось на то время, когда моя карьера, как я уже говорила, явно шла к своему концу и мне объявили о девяностопроцентном сокращении жалованья. Я прочла сценарий «Парамаунт» и сказала: «Большое вам спасибо, но, если честно, сценарий мне не нравится. Тем не менее я благодарна за приглашение, потому что вообще-то больше никто ничего не предлагает».

Я возвратилась на Восток. Фил Барри написал «Филадельфийскую историю». Хьюз купил для меня права на экранизацию. Никому не было об этом известно в течение девяти месяцев. Все женщины — ясно кто — хотели купить их. Я попросила Гарольда Фридмана никому не рассказывать, что права принадлежат мне. Он был одним из тех редких людей, кто умел держать язык за зубами. Он был литературным агентом.

Наконец многие начали понимать, что я каким-то образом определяю судьбу сценария. Как-то вечером я встретилась с Майером. С ним была Норма Ширер.

— Я хотел бы поговорить с тобой.

— Отлично.

— Позволишь навестить тебя?

— Нет, мистер Майер. Я приду сама.

И явилась к нему в офис. Он сказал, что хотел бы выкупить у меня права на экранизацию.

— Тебя бы это устроило?

— Да, устроило.

— В общем, нам бы хотелось договориться.

Беседу со мной он вел официально и по-деловому. С каждым человеком Майер разговаривал по-особому. Как бы там ни было, со мной он беседовал тактично и почтительно. И говорил вещи, которые, в сущности, мне было приятно слушать.

Наконец я сказала:

— Знаете, мистер Майер, вы меня обольщаете. Я понимаю, что вы делаете это обдуманно, и тем не менее поддаюсь на ваши чары, потому что мне импонирует ваша артистичность.

Тогда он спросил, сколько бы я хотела получить за сценарий, и я назвала ему цифру. Сказала ему, что именно во столько обошлась первоначальная покупка.

— В сущности, меня интересует лишь то, с кем я буду играть. Ведь ходят разговоры, что я «кассовая отрава». Я бы сама хотела распределить роли.

— Кто вам нужен?

— Мне нужны Трейси и Гейбл.

— Не думаю, что они согласятся.

— Предвижу, что они могут не согласиться, но надеюсь, что вы все-таки попросите их.

— Хорошо, я попрошу.

Майер попросил, и они отказались. Тогда он сказал:

— Я могу предложить вам Джимми Стюарта, потому что у нас есть возможность воздействовать на него. — И прибавил: — Я дам сто пятьдесят тысяч долларов, чтобы вы пригласили тех, кто вам нужен или кого вам удастся уговорить. Эту проблему вы решите. Вы вправе также назвать и имя режиссера.

— Я бы хотела, чтобы режиссером был Джордж Кьюкор.

— Отлично.

И мы пригласили Кэри Гранта за 150 000 долларов на трехнедельные съемки. Он сказал, что готов сниматься, но только в том случае, если его имя в титрах будет идти перед моим. «Ладно, — согласилась я, — это легко сделать». Он передал свой гонорар в Красный Крест. Грант находился в нашем распоряжении три или четыре недели. Ему была предоставлена возможность выбрать одну из главных ролей, вторая досталась Джимми Стюарту. Между прочим, Джимми получил за нее «Оскара».

Луис Майер обладал проницательностью и необыкновенно тонким пониманием актерской души. Он был неглуп, негруб. Очень чувствительный и необычайно порядочный. Что касается моих деловых отношений с Майером, могу сказать, что он был самым честным изо всех, с кем мне приходилось иметь дело в моей жизни.

И впоследствии мы делали нашу историю сообща. Потом настала очередь «Женщины года». Я послала сценарий Джо Манкевичу, который был продюсером «Филадельфийской истории». И сказала: «Прочти это в двадцать четыре часа, и, если материал тебя заинтересует, я немедленно вылечу». Сама идея «Женщины года» принадлежала Гарсону Кэнину. На стадии ее разработки к нему присоединились его брат Майк Кэнин и Ринг Ларднер-младший. Когда я отсылала сценарий Джо Манкевичу, Гарсон служил в армии.

В сценарии было семьдесят восемь страниц, отдельные сцены были расписаны детально, однако он был все-таки не совсем цельным. В нем не значились фамилии авторов. Я сказала: «Мне нужен Спенсер Трейси, в противном случае я продам сценарий студии».

Манкевич позвонил и сказал, что сценарий просто великолепный. И роль прямо-таки создана для Спенсера, как оно на самом деле и было. Я тогда не была знакома со Спенсером.

Я вылетела самолетом и пришла к Майеру. Он сказал:

— Сколько ты хочешь за него?

Я назвала цифру.

— Кто автор?

— Мистер Майер, этого я не могу сказать вам. — И прибавила, что хочу столько-то для автора и столько-то для себя. — Абсолютно поровну. Каждому — по сто двадцать пять тысяч долларов.

Он сказал:

— Мы готовы дать вам и больше, но мне надо знать имена авторов.

— Мистер Майер, я не вправе сообщать вам имена авторов. Возможности узнать, кто они, у вас, уверяю, нет. Никакой.

Он:

— Я не привык заключать соглашения на таких основаниях.

Почувствовав, что он собирается давить, я сказала:

— Кроме того, сценарий не продается. Просто я хотела узнать, насколько вы в нем заинтересованы. Роль как нельзя лучше подходит Спенсеру. Если вы захотите прочесть сценарий, когда он будет окончательно готов, что ж — чудесно. Тогда можно будет поговорить и о продаже.

Я дала задний ход, поскольку знала, что случается, когда большой человек говорит «нет». Нельзя запрашивать слишком много, равно как слишком мало. Необходимо просчитать, сколько, на ваш взгляд, он готов заплатить, запросить эту сумму и получить ее.

Я не знала тогда, какие сложности они испытывают с «Саженцем». Они снимали этот фильм во Флориде с участием Спенсера. У них возникли большие проблемы сугубо технического характера. Дефекты на объективах. Они были вынуждены приостановить съемки, и Спенсер, который был одной из самых крупных их звезд, находился в тот момент в простое. Знай я об этом, то запросила бы втрое больше. Но тогда я казалась себе страшно умной. Вероятно, и вела бы себя более толково, если бы чуть больше разбиралась в кинобизнесе. Как бы там ни было, мы закончили сценарий, и я отослала его на студию. Спенсер прочел его и дал ему исключительно высокую оценку. Я уже упоминала, что режиссером этой картины должен был стать Джордж Стивенс. С Майером в связи с этой картиной я больше не встречалась. Он послал меня к одному из своих опытных коллег по студии, и я поняла, что они готовы сказать «да». С той минуты я уже не суетилась.

Сама обговорила с ним условия контракта, а Майер одобрил его. Со своей стороны, я выразила ему свое удовлетворение. Потом сказала:

— Будучи уверенной, что вы меня не обманете, я бы просила вас дать разрешение на то, чтобы мой договор был просмотрен вашим адвокатом.

С тех пор их юрист всегда проверял мои договоры. Так я совершила сделку с «Метро». И они не надули меня.

Мы подписали соглашение, согласно которому они получали право первыми знакомиться с литературным материалом. Кажется, сроком на три года или около того. Это произошло после завершения «Женщины года». Потом я принесла им «Без любви». Я показывала им много материала. Но договоры всегда заключала с Майером. К счастью, Гарсон Кэнин был хорошим другом, у которого было полно идей для Спенсера Трейси и меня.

Теперь, когда я выступила с речью о цензорстве, можно было, пожалуй, представлять Генри Уоллеса, который боролся за пост президента с Гарри Трумэном. Но я действительно произнесла речь против цензорства. Времена были очень тревожные. Шел 1947 год, вовсю действовал Комитет по борьбе с антиамериканской деятельностью. Люди теряли свои рабочие места. Предполагалось, что речь произнесет Эдвард Робинсон, я же считала, что это следует сделать мне. Он еврей, к тому же левый центрист, поэтому наверняка попадет в поле зрения Комитета. Мои предки были среди пассажиров «Мейфлауэр». Мне ничего нельзя было вменить в вину. За всю жизнь я никогда не была членом какой бы то ни было организации. Заголовки статей, направленных против меня, и их содержание были злобными, донельзя злобными. Ни на одну из них я не ответила, и студия попросила меня написать заявление с изложением моих политических воззрений. Я понаписала им такого, за что любого могли бы отлучить от студии. Правда… мы так много лет пользовались правом свободы на выражение своих мыслей… Тогда, теперь и всегда. Она принадлежит нам. Больше к этому вопросу на студии никогда не возвращались.