— Вы где сейчас, далеко? — спросил Тихонов.

— Там, где и договорились, — ответил Илюхин. — Ну так что?

— А он во всем признался? Как он вообще себя вел?

— Ну вроде… Говорит, этот следак из Москвы, Померанцев, к вчера нему подкатывался, домой приезжал, велел сегодня прийти и про вас ему рассказать. Словом, все, как вы предположили, Геннадий Александрович. Так чего делать с ним? Вроде искренне раскаивается и готов искупить. А то мы не можем долго отсутствовать, нам еще на рынок надо успеть, там, говорят, эти азеры совсем обнаглели… Опять заставляют русских людей цены поднимать. Так дать ему последнее слово, или не давать?

— И так хорош… — поморщился Тихонов, переглянувшись с Сабуровым. — Тут дело такое: не мы их, так они нас. А в его положении резину тянуть — самое милое дело… Место там хоть нормальное? Там вроде овраг должен быть, глина, эх, помню, в комсомольское-то время в поход туда ходили, костры жгли, шашлыки, девки нам песни пели, то-се. Потом ямы там рыли, для отходов, чтобы природу не засорять. Хорошо глина поддавалась, легко копать. Потому и запомнилось.

— Давно это было, — согласился Илюхин. — Ну так что?

— Жалко стало? Ну пусть, пусть скажет, — разрешил Тихонов, переглянувшись с Сабуровым. — Минуты ему хватит?

— Говорит, даже много, — хохотнул Илюхин. — Так пусть скажет, да? В трубку?

— Гена… — Голос Осокина был глух и почти неразличим.

— Погромче, если можно, — сказал Тихонов. — И потом, я тебе не Гена, понял? Ты шашни с этим московским прокурором завел, а теперь — Гена?

— Я просто вспомнил, как мы с тобой раньше в одном отделении служили… В общем, есть просьба. Жену не трогайте. Гена, у нас дочь с детства больная, ты знаешь. а

— Это мы поможем, — заверил Тихонов. — Не оставим без внимания. Ты меня знаешь, я слово держу. Материальная помощь семьям сотрудников, погибших при исполнении, у нас законом предусмотрена. А законы мы чтим. В том числе неписаные. А по неписаным законам — тоже знаешь, что бывает с предателями. Только ты у нас, Серега, в виде исключения, пропадешь без вести. Я зачислю тебя в эту же категорию. Все у тебя? Бывай…

— Скоро свидимся… — тихо сказал Осокин.

Тихонов какое-то время сидел, слушал сдвинув брови, только чуть вздрогнул, когда в ухо ударил отдаленный выстрел, затем второй.

— Ну и выдержка у тебя! — позавидовал Сабуров вполголоса.

— Все, нам можно возвращаться? — спросил Илюхин через несколько минут. — А то на рынок надо успеть, торговлю проверить…

— Давай не задерживай, — сказал Тихонов. — Чтоб мне там на рынке был полный ажур, чтоб свободная конкуренция там процветала, понял? Никакого там монополизма наш новый губернатор не потерпит. Так всем и передай.

— Силен! — покрутил головой Сабуров. — Эх, чувствую, и дела мы с тобой будем заворачивать!

— Я только одно хотел сказать, чтобы не забыть, — сказал Илюхин. — С этим Померанцевым ухо востро нужно держать. Пристал ко мне вчера, где, мол. я загорел так. Объяснил, как мог, но он, сука, не поверил, по глазам вижу

— А в самом деле, — сощурился Тихонов, — ты где хоть загорал? И загорел больше, чем я, твой начальник. Сам ответишь, или на допросы тебя вызвать?

— Легко, — .сказал Илюхин. — Все больше в Анталии. Жена потребовала. Что ты, мол, все в Крым да в Сочи. Люди говорят, загар там не тот.

— Ну все, конец связи, — сказал Сабуров, ковыряясь в зубах. — Растет благосостояние наших корешей, как я погляжу. Этот по заграничным курортам разъезжает, тот золотые котлы приобрел… Дай хоть посмотреть, — обратился он к Трофиму.

— Подарок, — сказал тот, неохотно снимая часы. — Богдан подарил. Никаких батареек не надо. От ходьбы, слышь, заводятся. Идешь себе, рукой машешь…

— С чего это он такой добрый? — спросил Тихонов, протянув за ними руку.

— В знак признательности, — пояснил Трофим. — Менты ваши хотели его замочить как сообщника. Чуть его не пристрелили, если б я не подоспел. Вы ж Игната себе приписали.

— Ого! — Тихонов взвесил часы на ладони и присмотрелся к ним повнимательнее. — Видел я эту фирму в качестве вещдока, когда брали Барыгу с его бандой… Точно, год назад, такие же.

Он приложил их к уху, послушал, потом вернул Трофиму.

— Богдан твой — это ладно, с ним разберемся, — продолжал он. — А вот с Померанцевым — проблема. Копает, как крот. Еле успели из-под него Осокина утащить. Уже расколол, можно сказать, хорошо — Илюха проследил. Что теперь делать, прямо не знаю… А ты как считаешь?

И выразительно посмотрел на Сабурова.

— Не понял! — удивился тот. — Хочешь и меня в это вмазать? Ты, Ген, кончай! Я же говорил: не губернаторское это дело! Ты меня, Гена, извини, но если не можешь одному проку роришке баки залить…

— Кстати, звонил он мне сегодня, — неохотно сказал Тихонов. — Просил меня и нашего прокурора о срочной встрече. Понятно, по какой причине…

— И что? — спросил Сабуров.

— А ничего. Буду там валить на плохое финансирование, типа, разбегаются опытные кадры… Вот и Осокин куда-то пропал. — Он снова посмотрел на часы. — Кстати, этот покойник, уходя от нас, говорил, будто Померанцев этот — пиявка. Или бульдог. Вцепится, и не оторвешь.

Трофим понимающе крякнул, потом сочувственно вздохнул.

— А я вот не знаю, что мне с журналистом делать, — пожаловался Сабуров Тихонову, когда тот встал из-за стола, чтобы уйти. — С этой Прошиной о чем-то говорил и в номер ее к себе приводил, Сема докладывал.

— А Сема всем докладывает, — пожал плечами Тихонов. — Да что она-то, Прошина, могла знать? Настоящие бумаги были у Треневой. У нас в управлении сперли, ей передали…

— И даже знаешь, кто спер? — спросил Саба.

— Знаю, — мотнул тот головой. — Но я ж не буду сейчас хипеж поднимать, ах, мол, украли компромат на нашего уважаемого кандидата в губернаторы… — Он подмигнул Сабурову. — Меня твои почитатели разорвут. Вот выборы пройдут, я со всеми разберусь… Ну я пошел, да?

— Слушай… — Сабуров тоже встал, чтобы проводить его до двери. — А может, они вовсе пропали, а? Бумажки эти. Что-то нигде не всплывают. Вроде пора уже.

— Запомни: такие бумажки не пропадают, — сказал Тихонов. — Они обязательно всплывут. Рано или поздно. До выборов или после. Для тебя лучше — поздно. И после.

— Ну дай-то Бог, дай-то Бог… — Сабуров истово перекрестился на икону.

— Лучше скажи: не дай Бог, если я получу санкцию на твой арест, — негромко сказал Тихонов, наклонившись к его уху. И засмеялся, хлопнув будущего губернатора по плечу. — Это я пошутил… Слушай, а пусть твои пацаны подкатятся к журналюге, типа, как там со статьей, и пусть он им про свои творческие планы по-хорошему расскажет. А они ему срок — до вторника. А?

— Да надо бы… — вздохнул Сабуров, прикрыл дверь и сел на место.

— Тебе, кстати, на телевидение пора собираться, — напомнил Трофим, взглянув лишний раз на свои швейцарские, что доставляло ему удовольствие. — Там как раз наш мордодел ошивается, тебя ждет. Ты выступишь, а мы посмотрим. Галстук, слышь, не забудь. И сначала посмотри, что он там тебе на бумажке написал. Все-таки молодой, первый раз, особенностей нашей краевой демократии пока не знает.

Сабуров вышел из соседней комнаты одетый в серый костюм, который едва на нем сходился, а пестрый галстук съехал в сторону.

— М-м? — Он вопросительно посмотрел на Трофима. — Чего уставился? Что не так? Да ты говори, не бойсь.

— Все б ничего, но больно у тебя морда испитая, — честно признался Трофим. — Кирпича пока не требует, но тебе бы сделать хороший массаж после ванной. Светка нашим пацанам морды как утюг разглаживает.

— И часто она этим занимается? — подозрительно спросил Сабуров.

— Кончай, — сказал Трофим. — Отелло, мать твою так. Другим свою девку подкладываешь, а своим жалко?

— И что еще она им массирует? — продолжал допрашивать Саба, поглядывая на с<?бя в зеркало и поправляя галстук. Потом цокнул языком и поковырял мизинцем в зубах возле золотой фиксы.