— Нам много чего здесь наговорили, — заметил Гера. — Например, что гибель Треневой — заурядная бытовуха. Теперь вы так не считаете?

— Посмотрим, посмотрим… — миролюбиво сказал Померанцев и еще раз осмотрел комнату, где произошло убийство Прошиной.

Кровь — на простыне, одеяле и размазанная по стене, где стояла кровать. По- видимому, убийца ударил ее ножом, когда она была в постели. Причем она не сопротивлялась, иначе остались бы следы борьбы — пуговица там, волосы, кровь нападавшего под ногтями погибшей…

Он вышел в сени. Несмотря на дневной свет, здесь было достаточно сумрачно, и он включил фонарь.

— А что вы на это скажете, Сергей Васильевич? — спросил он Осокина, указав на красные следы от сапог.

— Резиновые сапоги убийцы, — пожал тот плечами. — На них кровь потерпевшей, мы уже выяснили.

Раздражаем мы их, подумал Померанцев, переглянувшись с Герой. Прилетели из Москвы, будто не доверяем и с проверкой. Типа, они здесь не работают, а занимаются саботажем… Понять их можно. Но только не посочувствовать.

— Я не о том, — Померанцев присел, чтобы разглядеть получше. — Чего он здесь топтался? Сделал бы дело, и деру! Видите? Столько следов, будто места себе не находил.

— Может быть, кто-то шел по улице мимо дома, когда он хотел уйти? — спросил Осокин.

— Это вы меня спрашиваете? — удивился Померанцев. — Я бы на вашем месте давно это выяснил.

— Когда произошло убийство? — спросил Гера.

— Примерно около четырех утра, — ответил судмедэксперт Володин, приземистый и краснолицый, приехавший в Полбино из Красноземска.

— Вот именно, — кивнул Гера. — А кто здесь у вас в это время шастает по улицам? Если фонари не горят… — Он кивнул в сторону покосившегося столба, на котором были видны острые неровные края разбитой лампочки.

— Мало ли… — пожал плечами Осокин. — Может, машина проехала.

— Опять предположения, — покачал головой Гера. — Можно подумать, у вас тут в четыре утра снуют толпы народа и оживленное автомобильное движение. Вы бы опросили соседей, кого до сих пор не успели!

— Я уже опрашивал, — сухо сказал Осокин. — Все это есть в протоколах.

— Протоколы я еще не видел, — признался Померанцев. — Но если бы было что-то существенное, наверняка бы вы сами нам сказали. Хотя бы своими словами.

— Ничего существенного не было, — твердо ответил Осокин. — Никаких машин в это время, когда все хорошо слышно, по улице не проезжало.

— Ну да, я понимаю… Собака след не взяла, потому что, как вы верно заметили, шел дождь со снегом, все крепко спали. И все-таки… Если вы ничего не имеете против, я бы еще раз поговорил с ними, хотя бы с теми, кто живет рядом.

Осокин пожал плечами, криво усмехнулся:

— Пожалуйста. Я-то думал, что все экзамены в своей жизни уже сдал, — сказал он. — И уже больше не придется.

— Зря вы так. Я вас не перепроверяю. Просто у нас в Генеральной принято полагаться на свежий глаз. Сегодня вы осматриваете место преступления, завтра я. И все — с самого начала. Бывает, знаете ли, дает результат. Конечно, вы осматривали по горячим следам, но мало ли…

Осокин снова пожал плечами, похлопал по карманам в поисках сигарет, глядя в сторону.

— Кто здесь живет поблизости, вернее, кого можно застать в это время дома? — спросил Гера участкового, молодого, сутулого, который с сочувствующим видом протянул Осокину сигарету из своего портсигара.

— Бабуся одна, — сказал тот, сощурившись — Говорит, не спит по ночам, черт-те что ей мерещится! И дочь ее то же самое, мол, не слушайте мать, ей по ночам чего только не почудится.

— И что ей конкретно на сей раз померещилось? — спросил Гера.

— Будто выстрел был, — махнул рукой участковый. — Говорят ей, баба Лиза, не может такого быть! Какая еще стрельба, когда соседку вашу во сне зарезали! И никто ничего не слыхал!

— А нельзя ее сюда пригласить? — спросил Померанцев.

— Можно, почему нельзя… — неохотно сказал участковый, коротко взглянув на Осокина. Тот с безучастным видом смотрел в сторону: делайте что хотите.

— Вот и позовите, — металлическим голосом сказал Померанцев, и желваки на его скулах пару раз передернулись. — В протоколе это есть? — Он обернулся к Осокину.

— Нет, — глухо сказал тот. — Я не могу вносить туда всякий бред выжившей из ума старухи. Только время терять на проверку.

— Мы должны проверить все, — медленно сказал Померанцев. — Бред, галлюцинации… Потом, когда выстроится картина преступления, отбросим за ненадобностью и со спокойной душой.

— Я уже отбросил… — хмыкнул Осокин. — С чистой совестью и спокойной душой.

— Посмотрим еще раз, — пробормотал Гера, по-прежнему разглядывая следы в сенях.

Кто-то здесь явно топтался. Причем он был один. Других следов не видно. Или пока не видно? Чтобы убить пожилую, беззащитную женщину, которая живет одна, много убийц не надо. Взять у нее нечего. Здесь Осокин прав. Бедная обстановка, видно, что покойная явно едва сводила концы с концами. Книги. Много книг. На них никто не покушался… Но ничего нельзя исключать, ничего, даже ограбления… Мало ли какие отморозки сегодня шастают по России. Убивают за буханку, за пачку сигарет. Так что нельзя, нет, ничего нельзя исключать.

Потом они смотрели, как участковый вел под руку седую, высохшую бабусю с клюкой и слезящимися глазами.

— Леня, где они? — громко спросила она участкового, когда они вошли в калитку. — Это которые тут вас достали?

— Здесь они, — улыбнулся Гера. — Вот он я. А вот другой. Перед вами.

— Из самой Москвы? — Она приложила свободную руку к глазам и посмотрела на него снизу, как бы не доверяя своим глазам.

Ну да, для нее мы пришельцы из другой цивилизации, подумал Гера. Сошедшие с экрана телевизора. А если меня не видела на экране, значит, самозванец, не иначе.

— А чего ты смеешься-то? — спросила она еще громче с обидой.

— Вы ей погромче, — сказал участковый.

— Меня зовут Валерий Александрович, — сказал Померанцев. — А это мой коллега Герман Николаевич. А вас, простите?

— А меня Елизавета Андреевна! — прокричала она в ответ. — И чего вам тут у нас не нравится?

— Все нравится, — заверил ее Померанцев. — Вас ввели в заблуждение. А главное, люди у вас хорошие, гостеприимные… Вы бы присели сначала, Елизавета Андреевна. В ногах правды нет.

— А ее нигде нет, — махнула она клюкой и села на вынесенный для нее из дома стул. — Вот за что ее убили, изверги проклятые? — спросила она. — Вот вы в Москве сидите, на всю страну только смуту наводите и знать не хотите, как мы здесь живем!

— Мы как раз приехали, чтобы узнать, кто и за что убил Галину Сергеевну Треневу, — прижал руки к груди Гера. — А теперь еще и вашу соседку, Анну Петровну, которая с ней вместе работала. В Москве все очень озабочены этими убийствами. Теперь я хотел бы кое о чем у вас спросить, если вы не против.

— А что меня спрашивать, я бабка старая, глухая, все говорят, будто ничего не вижу, не слышу… — заворчала она.

— А на самом деле? — спросил Гера.

— Глухая… Зато не спала! А которые все слышат, спали! — продолжала Елизавета Андреевна.

— Так что вы слышали? — допытывался Гера, присев перед ней на корточки. — Мне вы можете сказать?

— Небось тоже старую на смех поднимешь… — недоверчиво сказала она.

— Какой может быть смех, если все будет запротоколировано? — удивился Гера. — Ни о чем не беспокойтесь, не волнуйтесь.

Померанцев оглянулся на Осокина:

— Записывайте, записывайте, не стойте столбом…

— А то будут опять говорить, что не стрелял никто, а я, может, своими ушами слышала! — Она тоже оглянулась на Осокина, разложившего бланк протокола на лавке под навесом.

— Откуда вы знаете, выстрел это был или это ухват у вас дома упал? — спросил Осокин, подняв голову.

— Я, милый, сорок лет женой офицера была! — сказала она. — По всей России с ним поездила. Он мне из пистолета стрелять давал. Уж я-то знаю, как он звучит! Ничего у меня дома не упало, понял? Вот так вот…