Она умолкла, словно стыдясь собственных слов.

Сообщение ее после того, что она обещала вчера, конечно, изумило меня; совсем растерявшись, я с трудом перевела дух, затем сказала:

— Это не так уж неожиданно для меня.

— Прежде чем осуждать, выслушайте мои оправдания,— продолжала она.— Я обещала, что больше не буду с ним знаться; таково было мое намерение; но я не могла угадать, что он ждет меня внизу (впоследствии я узнала, что она говорила правду, так оно и было). Мне доложили, что меня спрашивает посланный от госпожи де Миран,— продолжала она,— и, как вы сами понимаете, я не могла пренебречь этим приглашением, было бы с моей стороны невежливо, даже непозволительно, если бы я без достаточного основания отказалась выйти в приемную. Мне пришлось сойти, хотя и против воли; я колебалась, прежде чем решиться на это; я словно предчувствовала, что меня ждет. Представьте же себе мое удивление, когда я увидела в приемной господина де Вальвиля.

— Вероятно, вы сразу удалились? — спросила я слабым, дрожащим голосом.

— Конечно, я непременно ушла бы,— ответила она, краснея,— но при виде его меня охватил вполне понятный гнев; то же испытали бы и вы.

— Нет,— возразила я,— если вы хотели показать ему свой гнев, то правильнее было бы уйти.

— Возможно,— согласилась она,— но поставьте себя на мое место; ведь вы помните, как я была возмущена его поступком.

Это слово «была» в прошедшем времени испугало меня, оно прозвучало дурным предзнаменованием.

— Однако какая дерзость, сударь,— сказала я ему (так описывала мадемуазель Вартон свой разговор с Вальвилем),— явиться ко мне после ужасного письма, которое вы вручили мне обманом. Вы пришли за ответом? Вот мой ответ: письмо ваше, а также и визит оскорбительны для меня, а оказанная вами услуга, за которую я вам признательна, не дает вам права пренебрегать уважением ко мне, тем более что вы связаны словом с некоей особой и нарушить его было бы бесчестно. Именно с ней надлежит вам встречаться здесь, милостивый государь, а не со мной; я не желаю быть предметом ваших недостойных домогательств. Вот что я с величайшим удовольствием высказала ему, прежде чем удалиться,— добавила она,— после этого я отвернулась, не желая слушать его; я была уже в дверях, когда он произнес: «Ах, мадемуазель, вы убиваете меня». В его возгласе было столько волнения и боли, что я принуждена была остановиться, боясь, что он крикнет вторично и произойдет тяжелая сцена.

— О нет,— заметила я,— он не любит сцен, напрасно вы были так осторожны.

— Простите,— сказала она, слегка смутившись,— простите, пожалуйста. На шум могла войти привратница или еще кто-нибудь со двора, и я не нашлась бы, что сказать. Поэтому правильнее было остаться на минутку; я не предвидела, что встреча наша затянется.

— Что вам угодно, сударь? — спросила я по-прежнему сурово.— Меня не интересует то, что вы можете сказать.

— О, мадемуазель, клянусь вам, я хочу сказать одно лишь слово. Одно! Не уходите, прошу вас.— И в голосе его было столько испуга и тревоги, что я не в силах была сделать ни шагу; я не могла рисковать. Я подошла к нему и спросила:

— Что вы хотели сказать мне, сударь?

— Я пришел уведомить вас,— сказал он,— что моя матушка будет здесь между двенадцатью и часом и пригласит вас на обед вместе с Марианной; она не поручала мне говорить с вами, но я подумал, что лучше предупредить вас заранее.

— Вы напрасно беспокоились, сударь,— сказала я,— я польщена вниманием госпожи де Миран и подумаю, как мне поступить. Это все?

— Ах, зачем было еще спрашивать, все ли? Значит, вы не хотели кончать этот разговор? — сказала я мадемуазель Вартон.

— О нет, напротив,— возразила она.— Это значило только, что мне надоело его слушать. Я искала повода поскорее уйти: меня очень беспокоил его взволнованный вид; никогда не знаешь, как держаться с людьми, так плохо владеющими собой. И тогда, дав мне слово, что он будет очень краток, господин де Вальвиль начал длинную речь, которую мне пришлось выслушать до конца. Он оправдывался, объясняя свое отношение к вам, так как его задел мой упрек в бесчестии; как вы сами понимаете, эти доводы не убедили меня в том, что поведение его извинительно. Но должна признаться, что он и не столь виновен, как мне показалось сначала.

— О, боже! — воскликнула я, не поднимая головы. (Я все время смотрела в пол, не желая смущать ее взглядом, ибо она могла прочесть в моих глазах: «Вы просто лицемерка».) — О, боже, так он не столь уж и виновен? А ведь только вчера вы клеймили его презрением!

— Это верно, я его презирала,— согласилась она,— он казался мне самым недостойным человеком на свете, да я и теперь не говорю, что он совсем не виноват; но вина его уж не так велика, как нам кажется; я хочу об этом сказать именно для того, чтобы смягчить ваше горе, чтобы обращение с вами господина де Вальвиля не казалось вам таким ужасным; поверьте, я полна дружеских чувств. Выслушайте до конца: вы считаете его ветреным, вероломным человеком, способным на внезапную измену; но это не так; все началось гораздо раньше: уже давно он стал проверять свое чувство к вам. И вот что он сказал мне, едва не плача: еще до вашей болезни он пытался побороть свою любовь к вам, ибо многие считали ее недопустимой; он искал развлечений, пытался полюбить другую; не хватало только предмета этой новой любви, подвернулась я, понравилась ему, показалась чем-то интереснее других, и он остановил свой выбор на мне; вот и все.

— Бог ты мой, мадемуазель,— прервала я ее,— и это я Должна выслушивать? И это вы говорите мне в утешение?

— Разумеется,— сказала она,— на мой взгляд, это должно вас утешить. Ведь гораздо приятнее думать, что ты покинута не потому, что тебя разлюбили, не потому, что ты стала жертвой непостоянства; ведь лучше, если жених ваш сделал это против своей воли, что он покидает вас по причинам веским, которые и вам, надо полагать, покажутся таковыми; если хотите, я назову эти причины, чтобы вы могли вернуть свое уважение господину де Вальвилю; никаких других намерений у меня нет. Милая Марианна! Вы рассказывали мне свою историю, но о многих подробностям упомянули лишь мимоходом, а между тем они имеют первостепенное значение, именно в них все дело. Вальвиль, влюбившись в вас, не придавал им значения, не хотел из замечать — и был прав. Но о приключениях ваших ходит много слухов; некоторые подробности вашей жизни стали известны всему свету, а весь свет — это не Вальвиль и не госпожа де Миран: доброжелательных людей очень мало. Заговорили о хозяйке бельевой лавки, к которой вы поступили в ученье; о добром монахе, который просил о вспомоществовании для вас у некоего родственника Вальвиля; о монастыре, куда вы просили взять вас из милости; я уж не говорю об истории с вашей бывшей хозяйкой, которая узнала вас, увидев у госпожи де Фар. А это похищение из монастыря! А ваше объяснение в доме министра в присутствии многочисленного общества; наконец, этот мелкий чиновник, коего вам прочили в женихи, и другие подробности; правда, все они говорят в вашу пользу и делают честь вашему характеру; но сами по себе эти толки унизительны, хотя, может быть, и несправедливы; они роняют вас в глазах суетного света. О сплетнях этих, как говорит Вальвиль, было ему доложено. Вы даже не знаете, что ему приходится выслушивать, как глумятся над ним в свете за намерение жениться на вас, какие упреки бросают его матери. Друзья отворачиваются от него, родные не желают его знать, все требуют, чтобы он отказался от этого брака; даже посторонние и те над ним смеются; словом, он терпит всевозможные унижения; шпилькам и намекам нет конца, а ведь я вам и половины всего не рассказала. «Как! — говорят ему.— У этой барышни ни гроша за душой... Как! Она даже не знает имени своих родителей... Как же вы введете ее в общество? Вы говорите, у нее много достоинств? Но достоинства встречаются не только у такого рода молодых девиц. Разве нет на свете других барышень, столь же привлекательных, как ваша сиротка? Ах, она вас любит? Еще бы ей не любить! Неужели ее любовь так льстит вашему самолюбию? А вы уверены, что она так же сильно любила бы вас, если бы была вам ровней? Ее ли дело выбирать? Кто знает, не нищета ли пробудила в ней эту пресловутую любовь к вам? Рано или поздно вам придется задуматься над этим (коварно предсказывают глупцы). Вы поймете, какой вред вы себе сейчас наносите, вы это почувствуете. Или хоть уезжайте куда-нибудь подальше, покиньте нашу страну, спрячьтесь где-нибудь со своей супругой, чтобы уйти от позора, каким вы здесь себя покроете; но не надейтесь, что вам удастся избежать худшего из несчастий: вы возненавидите свою жену и будете проклинать день, когда с ней встретились».