Габриэлла старалась не обращать внимания на свой учащенный пульс, а сосредоточиться на подробностях субботней ночи. Она рассказала детективу все то же, что рассказывала в полицейском участке и своим друзьям. Не упустила ни одной омерзительной детали. Он слушал внимательно, не перебивая. Его холодный взгляд словно остудил ее разгоряченное сознание, и все происшедшее она видела сейчас ясно и четко.

Пока она рассказывала, Торн еще раз просмотрел снимки. Суровая линия губ сделалась угрожающей.

– Как вы думаете, мисс Максвелл, что на самом деле вы там видели?

Она посмотрела в его глаза – умные, проницательные; казалось, они видят ее насквозь. Внезапно на ум пришло слово, пугающее, но до смешного нелепое в данной ситуации.

«Вампиры».

– Не знаю, – неуверенно произнесла она, стараясь не слушать внутренний голос. – Даже не знаю, что и думать.

Если до сей минуты детектив не считал ее сумасшедшей, то непременно заподозрил бы в безумии, признайся Габриэлла, какие мысли вертятся у нее в голове. Никакого иного объяснения кровавому бесчинству она не находила.

Вампиры?

Господи, она действительно сошла с ума.

– Я должен забрать у вас телефон, мисс Максвелл.

– Габриэлла, – предложила она и неловко улыбнулась. – Вы полагаете, эксперты, не знаю, как у вас называются эти специалисты, смогут сделать снимки более четкими?

Он чуть заметно кивнул и положил телефон в карман.

– Я верну его вам завтра вечером. Вы будете дома?

– Конечно.

«Почему такой простой вопрос прозвучал у него как приказ?»

– Я очень благодарна вам, детектив Торн, за то, что вы пришли. В эти два дня я места себе не находила от волнения.

– Лукан. – Он изучающе посмотрел на нее. – Зовите меня Лукан.

Габриэлле показалось, что она физически ощутила жар его взгляда, и у нее возникла убежденность, что этот мужчина видел столько ужаса, сколько она и представить не может. Непонятое чувство охватило ее, у Габриэллы заколотилось сердце и пересохло в горле. Он все еще смотрел на нее, словно ожидая, что она повторит его имя.

– Хорошо… Лукан.

– Габриэлла, – ответил он, и интонация, с которой он произнес ее имя, поразила ее, будто они знали друг друга целую вечность.

Что-то у нее за спиной привлекло его внимание – фотография, которую критики особенно бурно расхваливали. Его губы чувственно изогнулись, выражая удовольствие, а возможно – удивление. Габриэлла повернула голову: хорошо знакомый ей пейзаж – засыпанный снегом парк, от которого веяло холодом и заброшенностью.

– Тебе не нравится эта фотография? – спросила она.

Он чуть заметно покачал головой:

– Я нахожу ее… интригующей.

– Чем же? – удивилась она.

– Ты умеешь видеть красоту в самых непривлекательных местах, – сказал он после долгой паузы, все это время не сводя с нее взгляда. – В твоих фотографиях много страсти…

– И?..

К ее изумлению, он протянул руку и пальцем провел по ее щеке.

– …и нет людей, Габриэлла.

– Но конечно же…

Она хотела было возразить, но вдруг поняла, что он прав. Габриэлла посмотрела на фотографии, висящие на стенах, вспомнила все те, что выставлялись в галереях и музеях, хранились в частных коллекциях.

Он был прав. Во всех ее работах сквозили пустота и одиночество. Ни на одной из фотографий не было лиц, даже тени присутствия человека.

– О господи, – прошептала она, пораженная этим открытием.

Всего несколько минут, и он увидел суть ее работ, то, чего не замечали другие. Не то чтобы она сама не понимала, что делает, но Лукан Торн каким-то непонятным образом открыл ей глаза на собственное творчество. Словно заглянул в самую глубину ее души.

– Мне пора, – сказал он, направляясь к двери.

Габриэлла последовала за ним, желая, чтобы он задержался. Может быть, он еще как-нибудь зайдет. Потом. Она уже открыла рот, чтобы остановить его, но усилием воли заставила себя молчать. Взявшись за ручку двери, Торн вдруг обернулся, и они оказались слишком близко друг к другу, он нависал над ней, и Габриэлла затаила дыхание, не желая препятствовать развитию событий.

– Что-то не так? – спросила она.

Его тонкие ноздри чуть заметно расширились.

– Какими духами ты пользуешься?

Вопрос взволновал ее. Это было так неожиданно и так интимно. Она почувствовала, как вспыхнули щеки.

– Я не пользуюсь духами. У меня аллергия.

– Вот как.

Его губы скривились в грубой усмешке, словно зубам вдруг стало тесно во рту. Он наклонился очень близко, почти касаясь Габриэллы. Она ощущала его дыхание. Лукан глубоко вдохнул, вбирая в себя ее запах, и выдохнул через рот. Шею обожгло жаром. Она могла поклясться, что почувствовала молниеносное прикосновение его губ к бьющейся жилке, и это прикосновение вызвало у нее волну возбуждения. Ее ухо уловило тихое ворчание, будто он выругался.

В следующую минуту Торн был уже за дверью. Он ничем не объяснил своего странного поведения и не извинился.

– Ты пахнешь жасмином, – только и сказал он и, не глядя на нее, пошел по дорожке, растворяясь во мраке ночи.

Не надо преследовать эту женщину.

Лукан знал об этом, когда стоял на крыльце ее дома и показывал полицейский значок и удостоверение. На самом деле ничего этого у него не было, элементарный гипноз, который заставил ее человеческий разум поверить, что перед ней полицейский.

Простой трюк, им умели пользоваться старейшие Рода, к которым он принадлежал. Но сам он к таким уловкам прибегал исключительно редко.

И все же едва перевалило за полночь, он вновь оказался у ее дома. Стараясь не думать о чести и достоинстве, он проверил щеколду на входной двери. Как он и предполагал, дверь была открыта. Во время вечернего разговора он сделал ей предложение, показал, чего он от нее хочет, и в ее карих глазах вместе с удивлением прочитал ответное желание.

Он мог взять ее сразу. Она с готовностью приняла бы его, в этом он не сомневался и знал, что они вместе получили бы удовольствие, которое для него было равнозначно гибели. Долг Лукана заключался в служении Роду и тем воинам, что вели борьбу с Отверженными, число которых неудержимо росло.

Плохо, что Габриэлла видела кровавое пиршество у клуба, сообщила о нем в полицию, рассказала друзьям прежде, чем это событие стерлось из ее памяти; кроме того, она еще умудрилась его сфотографировать. Кадры получились размытыми, тем не менее это улики. Он должен уничтожить снимки, пока она не показала их кому-нибудь еще. Теперь они у него и послужат хоть каким-то оправданием его присутствия здесь. Долг обязывал его быть сейчас в технической лаборатории и вместе с Гидеоном заниматься идентификацией того Отверженного, которому удалось избежать возмездия. Или вместе с Данте, Рио, Конланом и другими патрулировать город, предупреждая бесчинства собратьев, охваченных Кровожадностью. И разумеется, он вернется к исполнению своего долга, как только закончит дело с прекрасной Габриэллой.

Лукан проскользнул в старый кирпичный дом на Уиллоу-стрит и закрыл за собой дверь. Дразнящий запах Габриэллы щекотал ноздри и вел за собой, как тогда, в клубе, а потом по улицам города до самого полицейского участка. Лукан бесшумно прошел через нижний этаж и поднялся наверх, в спальню. Лунный свет лужицами растекался на выступах и впадинах сводчатого потолка и тускло освещал соблазнительный изгиб тела Габриэллы. Она спала обнаженной, словно ожидая его, длинные ноги запутались в простынях, волосы красным золотом рассыпались по подушке.

Ее аромат окутал Лукана, сладковатый, волнующий, он вызвал боль в деснах.

«Жасмин, – подумал он, удовлетворенно улыбаясь. Экзотический цветок раскрывал свои лепестки только ночью и, повинуясь ее соблазну, дарил тьме свое чарующее благоухание. – Откройся мне, Габриэлла».

Но он решил, что не будет соблазнять ее. Не сегодня. Он только попробует ее на вкус, достаточно, чтобы удовлетворить любопытство. Он разрешил себе только попробовать. Он уйдет, а в памяти Габриэллы не останется и следа о его визите и о том ужасе, что она видела в темном переулке два дня назад.