— Значит, он ранен, — сказала мадемуазель Ариадна.

И снова принялась переписывать адреса, пока г-н Кош обдумывал телеграмму.

— «Форест Лон», — снова заговорила она, — кажется, это их знаменитое большое кладбище, где много красивых деревьев и памятников.

Г-н Кош припоминал, что что-то читал в «Дайджесте» об этом некрополе и удручающих скульптурах, которыми оно загромождено. Гарри Джордж Мэн, облеченный полнотой власти, воздвигнет, пожалуй, на могиле Дезире какую-нибудь Евридику или же символическую фигуру Воспоминания, утешающего Скорбь. Но для г-на Коша это было не так тяжело, как попытки зобастой Огюстины воскресить минуты жизни Дезире; какой памятник воздвигнут мертвой Дезире, волновало его значительно меньше, чем желание спасти и продлить все, что еще оставалось от его живой дочери к ускользающем временном пространстве.

— Вы одобряете распоряжения вашего зятя?

Его усы дрогнули. Со вчерашнего утра голоса г-на Коша не было слышно.

— Знаете… это ведь так далеко…

— Совершенно верно, — ответила она. — Это слишком далеко, чтобы действительно существовать для вас.

Теперь она отодвинула конверты, отложила ручку.

— По правде говоря, господин Кош, огромное расстояние, отделяющее вас от дочери, в какой-то мере уже и было смертью; теперь Дезире будет всего лишь немного дальше. Смерть — не что иное, как очень большое расстояние.

Он слушал ее насторожившись, вновь обретя свои страхи: наверное, она говорит это только для того, чтобы подготовить его и объявить, что она, именно она способна преодолеть это огромное расстояние.

— Мы все мертвы друг для друга, мосье Кош, в той мере, в какой друг от друга далеки… Вот почему есть только одна разновидность человеческих существ, которые действительно живут, — сказала она с необыкновенной страстью, — это пары, супруги, потому что между ними нет расстояния, нет места никакой смерти.

Это неожиданное прославление супружества, любовников, так тесно слившихся, что даже смерть не в силах разъединить их, было удивительно. Куда девались приличия у этой старой девы? Г-н Кош стал с жаром возражать, он вдруг обрел голос и силу для защиты души своей дочери от посягательств, которые предвидел.

— Не думайте, что расстояние убивает жизнь. Вы полагаете, что Дезире еще раньше умерла для меня (вы говорите: частично умерла, но если удаленность действительно убивает, то она была уже давно мертва, потому что так далеко уехала). Но как бы далеко Дезире ни находилась, она каждый день оживала для меня в почтовой открытке которую я от нее получал… которые я и сейчас получаю.

И, словно открывая тайну слишком большого, чтобы его утаивать, богатства, он сказал:

— Ее открытки все еще приходят, я подсчитал, что получу еще одну завтра и одну в субботу.

Пусть спиритка в очередной раз узнает, что он не нуждается в ней, чтобы поддерживать связь с Дезире. Не нуждается… до послезавтра. Он понимал, что трехдневный срок, в течение которого ему предстояло получать сигналы от мертвой, соответствует тому отрезку времени, который многие, в том числе и его соплеменники, обычно уделяют погребению, времени, когда тело украшают цветами, замораживают, стоят около него, то есть продолжают общаться с ним перед тем, как опустить в землю. В субботу, когда Гарри Джордж будет сопровождать на кладбище «Форест Лон» тело своей жены, придет последняя открытка, и мрак могилы опустится одновременно и здесь и там. И тогда, помимо этой толстой девицы, которая знает, как беседовать с могилой, где он найдет утешение?

Вот почему появилось больше покорности во взгляде, обращенном к лицу, в котором было нечто монашеское, материнское и пугающее.

— Вот видите, — сказала она мягко, — как относительна смерть. Все то время, пока продолжают приходить послания, Дезире не умирает для вас, живет с вами какой-то своеобразной жизнью, и это совершенная истина. Если бы не существовало самолетов, эта форма жизни продолжалась бы недели, месяцы; а если бы мы жили каких-нибудь два века назад, она длилась бы целый год и даже больше. Теоретически, к примеру, на какой-нибудь большой планете, где средства связи были бы менее развиты, жизнь вашей умершей дочери продолжилась бы на все время вашего собственного существования.

Она сделала паузу и затем тоном наставницы добавила:

— Вы уже почувствовали, что смерть и отсутствие равнозначны, и вполне можно добиться — с помощью ваших почтовых открыток, а позднее, конечно, и другими способами — присутствия ушедших, то есть мертвых…

Уже.Как будто этот первый урок разумеется сам собой и за ним последуют другие… Его охватило инстинктивное желание бежать, отвергнуть ее уроки: он не отдаст Дезире во власть темных сил. И словно для того, чтобы окрепло это сопротивление, г-на Коша неудержимо потянуло назад в тихое убежище настоящего момента. Сегодняшний, такой длинный день, пока только первый. Завтра и послезавтра ему еще предстоит жить этой «странной жизнью» с Дезире и получать ее открытки: впереди — долгая жизнь.

В пятницу, когда прошла половина этой трехдневной жизни, которую надо было замедлить настолько, чтобы время остановилось, страх перед завтрашним днем и молчанием Дезире поразил его как гром.

Накануне почтальон появился на две минуты раньше обычного, вот почему в это утро за десять минут до его прихода г-н Кош уже был на пороге дома. Погода по-прежнему стояла отменная, было тепло, и дул приятный, прямо-таки морской ветерок: калифорнийская погода, только еще более приятная, оттого что в Льеже такие дни были редки, а тепло неустойчиво. Каждое белое облако, каждое более или менее заметное движение воздуха могло означать, что ветер переменился, что погода слишком хороша и что такое не может длиться долго, но туча рассеивалась, распадаясь на лучистые пятна, и непривычная голубизна вновь обволакивала все небо. Нет, это не могло длиться долго, такая исключительная погода была предназначена для церемонии, трехдненной траурной церемонии, во время которой Дезире еще «говорила».

Появился человек с пурпурными петлицами, сначала он извлек из сумки рекламные проспекты, газеты, а затем в его руке мелькнула кричащая голубизна американской открытки. Неизменное послание из каждого пункта… Г-н Кош не сомневался, что открытка придет, но, получив ее, задумался, в какой пустоте он оказался бы, если б Дезире, устав или запамятовав, провела бы вечер, не написав ему, и если бы в это утро почтальон, вручив ему газеты и рекламные бумажки, спокойно произнес: «На сегодня все, господин Кош». И его охватило горячее чувство признательности к дочери. Затем, уже в доме, уединившись среди книг в комнате, которую загромождал безобразно большой ящик немого телевизора, он стал изучать открытку.

Во-первых, дата: 31-е, как и следовало ожидать. 9 часов утра, обычный час, Гарри Джордж наверняка следил за временем пробегов, выезжали они всегда в восемь-девять часов и останавливались по дороге у почты. Или же вечером, после ужина, перед тем как уйти в свою комнату, Дезире отдавала открытку портье… Затем — вид на открытке: с некоторым удивлением г-н Кош опять увидел горный пейзаж, пропасти, рыжий песчаный цвет на неизменном голубом фоне, таком же, как накануне. Г-ну Кошу казалось, что вскоре после Лас-Вегаса они должны были бы выехать на равнину. К легендарному Золотому Каньону. В атласе, который сразу же был извлечен (г-н Кош старался оттянуть момент чтения самого текста, предпоследнего и бесценного), Золотой Каньон не был отмечен, г-н Кош упрекнул себя в том, что довольствовался этим популярным и не слишком подробным изданием, и в то же время в его мозгу стала зарождаться другая мысль — о том, что, когда наступит пустота, когда послания Дезире перестанут приходить, у него останется еще это занятие: проследить весь ее маршрут и детально разобрать его по хорошим туристским картам, которые он закажет в Америке.

Наконец он перешел к тексту, к нескольким строкам на оборотной стороне открытки, вопреки почтовым правилам залезавшим иногда с одной половины на другую, на место, предназначенное для адреса. « Вот мы и в Калифорнии, в той самой Долине Смерти, которая оказалась довольно красивой и необычной, мы собираемся обследовать ее завтра, потому что приехали сюда раньше намеченного срока и можем позволить себе еще денек погулять — номер в гостинице Санта-Барбара» мы забронировали лишь на послезавтра…это грубое и звонкое название, написанное на открытке, причинило ему боль, и, не сдержавшись, он громко повторил: «Санта-Барбара»! Пять «а»отозвались в комнате с открытой дверью, в коридоре и на лестнице пустого дома. Ну а это название — Долина Смерти! Дезире заканчивала обычной фразой: Целую тебя крепко!Он перечитал написанное — уже пришло время перечитывать. Орфографические ошибки воспринимались им как модуляции, как особенности, присущие ей одной, и от этого более ощутимой становилась иллюзия ее присутствия. Она ни разу не написала, счастлива ли она. Этого и самые подробные географические карты не могли бы подсказать г-ну Кошу. Но он убедил себя, что ему незачем это знать.