— Где я?

— Не могу сказать, Саша, не имею права, — ответила Земфира, виновато глядя ему в глаза…

Белов попробовал сделать глубокий вдох. Это ему удалось. Значит, ребра не сломаны. Видно, били его специалисты. И, судя по выражению ее лица, Земфира ему не враг. То есть враг, но, по крайней мере, немного сочувствующий. Это надо как-то использовать. Чутье подсказывало, что ему много еще чего предстоит. Страшного и разного.

Саша жалел, что не сумел вовремя разглядеть в ней вооруженную фанатку. Эти исламские валькирии пострашнее мужиков будут. А все потому, что она слишком открытой и европеизированной казалась для террористки. Может, потому что она наполовину русская? Да и татары к нам все-таки ближе генетически, по крови, чем к кавказцам или арабам. Столько лет вместе, все так перемешалось, что поскреби русского, и найдешь татарина. И наоборот. В общем, хочешь не хочешь, а братья навек.

Хотя когда она о литературе рассуждала русской, что-то там было такое, что его насторожило. Вернее, видел, чуял он в ней второе дно, но не прислушался к своему внутреннему голосу. За что и получил по мордам! Теперь злость на самого себя помогла ему сосредоточиться и взять себя в руки.

Еще не вечер. Надо думать, как отсюда выбраться. А там разберемся с этими чертями-беса-ми. Просто у него появился еще один должок, а к долгам Белов привык относиться с максимальной серьезностью.

Азиз прибыл в Москву без всяких проблем — из Тбилиси он вылетел в Париж, а оттуда с дипломатическим паспортом Ирака уже в Москву. Так было дольше и хлопотнее, но на своей безопасности Азиз предпочитал не экономить. Хотя паспорт был не совсем настоящий, но русские с таким почтением относятся к режиму Саддама Хусейна, что пограничники чуть ли не кланялись ему в пояс.

Азиза переполняло радостное чувство хорошо сделанной работы. Но — не до конца сделанной! Заключительный аккорд впереди. Так что расслабляться рано.

В аэропорту его встретил радостно улыбающийся Усман.

— Мы едем в надежное место? — спросил его Азиз.

— А як же, это небольшой поселок под Москвой. Называется Алаховка. Там у нас все схвачено, нас ждут в достойном доме нашего достойного кавказского друга.

— Но я слышал, что в Москве строго с документами? На каждом шагу проверки?

— Не беспокойтесь, уважаемый. Мы не тратим денег зря. Главный паспортист Алаховки — наш хлопец. Русских он ненавидит так, что ни прописаться, ни зарегистрироваться там обычному русскому не по силам. Разве что только за очень и очень большие гроши, поэтому там много богатеев. Зато для нас и наших кавказских друзей всегда наготове дома с хорошими условиями проживания и необходимые документы и бланки. Там вы будете в безопасности, среди своих…

Ехать пришлось через Москву, Азиз рассеянно поглядывал сквозь затененные стекла «шевроле» на широкие улицы* В Москве он был второй раз, в первое свое посещение задержался ненадолго, его нелегально переправили в Дагестан. Но и тогда, и сейчас местные жители произвели на него странное впечатление. Красиво одетые, явно сытые и здоровые люди бестолково суетились, спешили куда-то, и у большинства были мрачные, озабоченные физиономии.

— У них что в этой Москве, траур какой-то? — хмуро спросил Азиз у сопровождавшего его Усмана — Вроде, пока рано!

— С чего вы так решили, уважаемый? — удивился тот.

— Но вот же у них такие лица, будто они идут хоронить своих любимых родственников!

— Ах это! — Усман засмеялся, тыча пальцем в сторону улицы. — О, цэ у них такая привычка: безбожники, одно слово! Вместо того, чтобы радоваться каждому дню жизни и благодарить Всевышнего за еду и здоровье, они бегают мрачные, едят друг друга за прошлые и будущие обиды. Да еще день и ночь твердят по телевидению, как отвратительно жить в их стране. Отсюда и несмываемая печаль на москальских рожах. Ничего, когда им откроется истинная вера, они сами возрадуются!

Все это Усман говорил серьезно, с большим искренним чувством. Он принял ислам в Афганистане, попав в плен к моджахедам в ходе боевых действий. Сначала ему казались странными мусульманские обычаи, особенно требование пятикратного творения намаза. Но человек отвергает то, что ему не понятно. А то что он понимает, ему легче принять.

Он прожил несколько лет в горах Тора-Бора, в самых примитивных условиях, без газа, электричества и телевидения, но никогда об этом не жалел. Потому что ему открылся совершенно другой мир, иная правда — правда Корана.

Кроме того, у него были свои счеты к русским, пославшим его в Афганистан проливать кровь за советскую империю.

Когда-то, еще до принятия истинной веры, его звали Миколой, фамилия у него была Хватуненко. Он был родом из Западной Украины, западенец, и не мог простить Советам отнятых доходных домов во Львове, принадлежавших еще его деду. Целые поколения Хватуненков по грошику, тяжким трудом собирали богатство, но пришли коммунисты и отобрали все в один день.

Добро бы хоть сами нажились, это хоть понять можно. Так нет, они все изгадили коммуналками, расселив в лучших апартаментах тучи бездельников и пьяниц.

После русских, подло отнявших у несчастных украинцев историческое право на это имя, он больше всего ненавидел коммунистов, но как-то так получалось, что эти понятия совпадали. Он даже придумал свое название этой враждебной силе: коммунистический русизм!

«Нет и не может быть в мире более человеконенавистнической, жестокой и цинично действующей идеологии, чем русизм, — думал Микола-Усман. — Все ее носители — животные без всяких моральных принципов. Поэтому можно и нужно вести с ним непримиримую борьбу везде, где только можно — в Афгане, в Чечне, в самой Москве».

В исламе Усман видел единственную силу, которая в состоянии смести с лица земли Россию, уничтожить ее как государство, как хищного зверя!

Усман не преувеличивал, говоря о достойном приеме, ожидавшем Азиза в Алаховке. Скорее поскромничал. Роскошный четырехэтажный особняк беженца из Чечни возвышался над домами новых русских, как Дворец съездов над кремлевскими стенами.

У ворот дома приехавших встретил толстый хамоватый малый с маленькими глазками и короткой шеей. Он открыл дверцу «шевроле» и панибратски подмигнул ступившему на землю Азизу.

— Это наш помощник, — сказал по-арабски Усман. — Зовут Кабан. Наглый как танк, но со связями среди ментов и уголовников. Полезный нам человек.

— Кабан? — Азиз был неприятно поражен. — Это же «свинья»? Брать в союзники свинью в таком важном деле! Ты что, с ума сошел?

Для равновесия надо отметить, что и прибывший эмиссар сразу не понравился Кабану: бородатый, рожа хитрая, узкая, и смотрит волком. Видно, всех подозревает, кого ни увидит. Если бы Кабан не надеялся наложить лапу на бабки Белого, а может, и на денежки своих теперешних хозяев, он давно бы отсюда слинял. Но он очень надеялся отовариться. Да и арабы не спешили должок отдавать.

Его наглый взгляд был воспринят Азизом как сигнал тревоги, и он спросил Усмана по-арабски:

— Ты уверен, что этой свинье можно доверять?

— Ни в коем случае! — заверил Усман. — Он хитер как лис, и осторожен, как кабан. Но он нам необходим, чтобы реализовать наш план. Этот тип ненавидит Белова и будет рад его подставить. Тогда мы сможем…

— Хорошо. Я понял. Но постарайся, чтобы эта свинья ничего лишнего не нарыла.

— Не беспокойся. Кабан будет жить ровно столько, сколько потребуется для нашего дела. Потом мы его зароем.

Они вошли в дом. Внутри он был оформлен в восточном стиле. Мебели практически не было, пол устилали ковры ручной работы. Стены дома так же скрывали ковры, на которых были развешаны сабли и кинжалы.

Азизу не терпелось приняться за дело. Он наскоро умылся и перекусил. Для него вопросом номер один был контроль за размещением готовых зарядов. С местами закладки гексогена его ознакомил Юсуф:

— Вот, уважаемый, — сказал он, расстелив на ковре у ног Азиза большую карту Москвы и области. — Номера закладок в порядке установки времени. Первый взрыв будет здесь, это называется Каширская. Второй вот здесь, на улице Гуриевича. Третий под Москвой, в Жлобне. Это элитный интернат детей российских политиков.