– Они что, водку с глинтвейном перепутали? – удивился бандит.

Виктор Петрович ответил ему широкой отеческой улыбкой.

– Это сакэ, рисовая водка. Подается подогретой, – пояснил он. – Ну что, выпьем с устатку?

Водка была теплой и вонючей. К тому же та капля, которая поместилась в крошечную фарфоровую чашечку-рюмочку, сразу растеклась во рту, вызвав отвращение.

Виктор Петрович выпил с видимым удовольствием, подхватил с подноса длинные лакированные палочки и принялся ловко метать в рот содержимое своего блюда: рис и кусочки рыбы. Он навалился на еду с аппетитом – видно, набегался перед этим за мячиком. Палочками, действительно, он орудовал лихо.

Кабан тоже был бы не против пожрать, хоть и умял перед визитом гору шашлыка. Но жрать-то, собственно, было и нечего. Дурацкий рис с сырой рыбой, креветки… Креветки он с пацанами под пиво убирал, когда сопляком был. Они что, в пивняке? А понты колотят – типа – культурное заведение!

Зорин исподтишка наблюдал за собеседником с плохо скрытой усмешкой. Ему уже случалось иметь дело с Кабаном. Тот проворачивал для него кое-какие грязные делишки. И пока что оба были довольны друг другом.

Виктор Петрович хорошо изучил тайные приемы искусства управлять людьми. И сейчас ему казалось, что, поставив Кабана в неловкое и непривычное для того положение, он одержал над бандитом психологическую победу. Это прием не раз с успехом применял Наполеон.

Но Зорин ошибался. Кабан не был шахматистом. Он был из тех, кто любую игру заканчивает китайской ничьей и нокаутирующим ударом ногой в солнечное сплетение.

Впрочем, Виктору Петровичу повезло. Еще немного, и Кабан сорвался бы… Виктор Петрович шестым чувством угадал, что напряженность за столом становится опасной. И он перешел к делу.

– Хочу попросить тебя об одном одолжении, – сказал Зорин дипломатично.

Это означало деловое предложение. Кабан сразу забыл о своем настроении и стал прикидывать, сколько ему слупить с чиновника. Тот продолжал.

– Найди мне Белова. Хоть из-под земли, но найди!

– Белова грохнули, – уверенно заявил Кабан, хотя и понимал, что тем самым лишает себя приличного гонорара.

Зорин вдруг понизил голос до шепота и сказал, слегка наклонившись в сторону собеседника:

– Я не уверен, что он мертв. Никто его мертвым не видел. Нет тела – нет дела, есть такая

поговорка. Так что вся моя надежда на тебя. Доставь мне Белова или его тело. Получишь…

Зорин бегло начертил шестизначную цифру на салфетке, показал ее Кабану, потом положил салфетку в пепельницу и поджег.

– А если не тело, а только голову? – сострил Кабан.

Но Зорину было не до шуток.

– Можно и голову, – ответил он вполне серьезно.

Кабан с удивлением разглядывал Зорина своими зоркими свинячьими глазками из-под полуприкрытых, опухших от постоянного пьянства век.

Несмотря на природную придурковатость, интуитивно Кабан просекал очень многие вещи, и просекал обычно правильно. Это и обеспечило ему высокое положение в криминальной иерархии… Он понял, что Зорин пригласил его на встречу, потому что нуждается в нем, в Кабане.

"А ведь ты боишься, Виктор Петрович. Белого боишься! – подумал Кабан, улыбаясь про себя. – Хорошо бы знать, почему ты его боишься? Но пока и так сойдет. А Белого нужно достать живым, обязательно живым. Тем более, что убить-то его никогда не поздно".

Знойное флоридское солнце погрузилось в океан за линией горизонта, и жаркий день сменился душной ночью. Госпожа Мария Перейpa, гражданка Коста-Рики, владелица шикарного особняка с двумя бассейнами, не спала. Более того, она не находила себе места, словно живая иллюстрация поговорки, согласно которой богатые тоже плачут. Который день подряд у нее все валилось и рук… Судя по всему, она не создана для эмиграции, и эта страна изобилия и свободы потребления никогда не станет ее страной. Что с Сашей, с бабушкой? Эти мысли не оставляли ее ни на минуту.

Наконец госпожа Перейра не выдержала и взяла телефонную трубку. Она набрала московский номер, и только после этого подумала, что в Москве может быть ночь или раннее утро. А в сущности, какая разница?

Однако трубку на другом конце света сняли сразу.

– Шмидт на связи, – услышала она хорошо знакомый голос.

Она не сразу смогла ответить. Горло почему-то перехватило. Через секунду она справилась с собой.

– Дима… Дмитрий Андреевич… Ты меня узнал?

Некоторое время Шмидт молчал, видимо, собираясь с мыслями. Наконец в трубке раздался его удивленный голос.

– Оля? Ты жива?.. А… – он опять замолчал, подыскивая слова.

– Ваня со мной, у нас все в порядке, – пришла ему на помощь Оля, хотя и понимала, что Шмидта сейчас, скорее всего, интересует совсем не это. – Я хотела узнать – что с Сашей?

Видимо этот вопрос озадачил Шмидта не меньше, чем сам звонок.

– Ничего не понимаю, – пробормотал он, как показалось Ольге, растерянно. – А разве ты не… Он не с тобой?

– Нет… Как там бабушка? – спросила она скорее для формы

– Плохо. Лежит в больнице. Разумеется палата отдельная и обслуживание соответствующее. Но, сама понимаешь…

Именно в этот момент Оля приняла очень важное для себя решение: нечего ей делать в этой чужой для нее стране.

– Я вылетаю. Сегодняшним рейсом. – она сообщила время прилета, которое знала на память, и, не слушая возражений Шмидта, положила трубку…

Гуд бай, Америка! Под крылом самолета мелькнули и пропали вдали берега Нового света. Остались позади окруженные пальмами и кипарисами особняки на Пасифик Хейтс. С усмешкой Ольга вспомнила, как в первый свой приезд, мчась по Пэлисайд-авеню, была больше всего удивлена диснеевскими утятами в человеческий рост, зазывавших американских пиццеедов в какой-то фастфуд. Или в Макдональдс? Какая разница! Все равно это осталось в другой жизни.

Ванька тихонько посапывал в кресле самолета: для него авиалайнер – дом родной, столько уже успел налетать в своей коротенькой жизни!

Ольга погрузилась в раздумья. События последнего времени, вынудившие ее к отъезду, вернее, к бегству в Америку, были подобны оглушительному взрыву. Она никак не могла привыкнуть к мысли о гибели Коса, Пчелы. Смерть Фила после того, как он пошел на поправку, казалась особенно нелепой. А Тамара? В чем ее вина? Ведь все, что произошло с ней, могло стать и ее, Оли, судьбой!

В голове не укладывалось чудовищное превращение, случившееся с Максом. Наверное, никогда не поверит хозяин в то, что его старый верный пес взбесился, пока сам не увидит покрытые пеной клыки у своего горла! Макс – оборотень! Невозможно, но факт!

А сколько еще непонятных вещей! Сначала эта инсценировка с покушением на мосту, потом внезапный отлет в Штаты. Из сбивчивого телефонного разговора с Сашей в аэропорту она поняла только одно – все объяснения будут потом. Она не знала, что этого "потом" не будет, что разговор этот с мужем станет для нее последним.

Она ждала его звонка, сидя в своем особняке с двумя бассейнами и хорошо вымуштрованной прислугой. И так и не дождалась. И тогда она вдруг поняла, что ничего этого ей не надо. Ни особняка, ни спокойной жизни на курорте с отличной репутацией. А что надо? У нее есть сын. И она должна бороться за него. А если Саши уже нет, постараться, чтобы Ванька не повторил в жизни его ошибок.

Жить с Сашей было очень трудно. Нелегка доля "жены братка". Но она любила его. Любила, хотя многое в нем настораживало, а иногда и просто пугало. Особенно сцена во время его последнего приезда на дачу. Он пытался овладеть ею грубо, со звериной яростью. Осталась бы она с ним после этого? Вряд ли. Разрыв был неизбежен, это только вопрос времени. Но теперь это не имело никакого значения. В глубине души она понимала, что случилось непоправимое, но боялась признаться в этом даже себе самой.

И еще Ольга знала, что жить по-старому она не сможет. Она не будет, сидя сложа руки, безропотно сносить удары и пинки судьбы. Нужно взять себя в руки и самой встать над обстоятельствами. И найти Сашу. Под эти мысли она заснула…