Когда Лена поняла, куда ее привезли, она не смогла произнести ни слова. Ее хватило странное безразличие, она безвольно подчинялась приказаниям Белова, но не сделала ни одного самостоятельного шага. Он сам зарегистрировал ее, заплатил деньги в кассу за операцию и лечение. Позвонил доктору, попросил уделить Лене побольше внимания… Дал сотню баксов сестре, которая пришла за ней, чтобы отвести в стационар.

Выйдя из клиники, он оглянулся на окна. В одном из них нашел Лену. Она стояла, прижавшись лбом к стеклу, и смотрела ему вслед. Белов помахал ей рукой, не рассчитывая на ответный жест. Но она ответила… Прижала ладонь к прозрачной и, наверное, холодной поверхности.

И Саше показалось, что этих лет ненависти к ней и разлуки будто и не было. Что он всегда любил ее, не переставал любить. Просто не мог простить нанесенной обиды, даже не обиды – оскорбления. А теперь вот – простил…

В "Конверт-Банке" Белова встретили немного настороженно, особенно охранники. Его длинные волосы и дешевый джинсовый костюм с Черкизовского рынка не располагали к доверию. Тем не менее, они сразу вызвали очкастого клерка, на которого произнесенный Сашей пароль подействовал, как волшебное слово "сезам" на автоматические двери пещеры Алладина. Клерк провел его в хранилище и оставил наедине с его ячейкой. Белов мысленно поблагодарил покойного Пчелу за предусмотрительность.

В ячейке он обнаружил пакет с документами, а под ними несколько толстых пачек долларов.

Белов не стал просматривать бумаги на месте, в банке. Он вызвал клерка и тот – вот что значит капитализм в действии – проводил его к выходу, поблагодарил за то, что он как клиент выбрал их банк, и вежливо попрощался.

Саша снова сел за руль, отъехал от банка на приличное расстояние. По дороге он неоднократно проверялся. Вроде бы все чисто!

Он остановил машину на Хороводном проезде возле небольшого кафе с символичным названием "Минутка". Типичная стекляшка, пережившая все бури и революции Смутного Ельцинского времени практически без изменений в дизайне и, скорее всего, уровне обслуживания. На двери даже сохранилась вывеска с указанием часов работы и перерывом на обед.

Посетителей внутри почти не было. Белов вошел, сел за столик у окна так, чтобы просматривалась улица, заказал двойной кофе. Неспешно закурил и раскрыл пакет. Сверху лежал сложенный вчетверо лист бумаги. Развернув его, он чуть было не расплакался, слезы против воли навернулись на глаза. Во весь лист рукой Вити была нарисована веселая полосатая пчела. Последний привет от друга, посланный из недавнего и одновременно такого далекого прошлого!

Под листком лежали более серьезные бумаги. Это были документы на четыре банковских счета. Они были открыты на всех четверых – Белого, Коса, Фила и самого Пчелу. В экстренном случае каждый из друзей мог воспользоваться всеми четырьмя счетами. К бумагам прилагались кредитные карточки "Виза".

Белов решил тут же проверить свою платежеспособность. Он допил кофе, расплатился и вышел на улицу. Прямо напротив стекляшки находилась небольшая гостиница, перестроенная, судя по свежевыкрашенному фасаду и новенькой вывеске "Англетер", совсем недавно из доходного дома начала прошлого века. Над входом сохранились цифры: 1913. Несчастливое число!

Внутри его ждал неприятный сюрприз. Как и следовало ожидать, банкомат в гостинице был. Но, вставив кредитную карточку и набрав код, он обнаружил, что счет заблокирован. То же самое произошло и с тремя другими карточками. Белов разочарованно пожал плечами, повернулся и направился к машине.

В этот момент сотрудник банка уже звонил полковнику Введенскому с сообщением о попытке снять деньги со всех четырех заблокированных кредиток.

Полковник немедленно запросил у администрации банка разрешение на изъятие видеопленки из камеры наблюдения, контролирующей работу банкомата. Через полчаса майор Коноваленко доставил небольшой сверток в кабинет Введенского.

Тот молча указал ему на кассетоприемник видеомагнитофона, подключенного к "домашнему кинотеатру" с огромным экраном, украшавшему с недавних пор кабинет полковника.

Вдвоем они уселись в кресла напротив, и Введенский с волнением, его самого немного удивившим, взял пульт и нажал на кнопку старта.

На экране появилось увеличенное во много раз лицо Александра Белова…

Ванька ни секунды не сомневался, что видел папу. И с тех пор все время ждал, что он придет, но так и не дождался.

За время долгого отсутствия отец превратился в его воображении во всемогущего богатыря, героя сказок. Но он был так далеко, и с каждым днем становился все дальше и дальше. Он был главным только в Ванькиных снах и мыслях. А в жизни его постепенно все больше места стал занимать дядя Дима.

Особенно после так страшно закончившейся рыбалки – он стал для мальчика безусловным авторитетом. Отца же он хоть и любил по-прежнему, но стал понемногу забывать. И вдруг увидел его на улице. Это было чудо, но Ванька находился в том возрасте, когда дети еще верят в чудеса и даже считают это чем-то обычным.

Необычным было другое. В последнее время Ваньке становилось все труднее общаться с мамой. Нет, он не мог бы сказать, что она его разлюбила. Она по-прежнему заботилась о нем, следила, тепло ли он одет и хорошо ли поел. Но Ванька инстинктивно чувствовал, что у мамы появились другие интересы. И виной этому был не только дядя Дима. Маму словно заколдовали, и она потихоньку превращалась в кого-то чужого. Ванька не мог этого объяснить, но чувствовал и боялся.

Поэтому он старался больше времени проводить на улице. Гулять с гувернанткой ему было скучно. Он убегал от нее и в одиночку болтался по окрестным улицам. У него появились друзья среди местных малолетних обормотов. Лучшими из них были братья Мишка и Гришка Хапиловы. Мишке было семь лет, Гришка был Ванькиным ровесником. Отец и мать братьев были запойными пьяницами и ничем не сковывали свободу наследников. Мишка даже в школу не ходил.

Выпал первый снег. Это был настоящий праздник. На улице Ванька тут же убежал от гувернантки проверенным способом – протиснулся сквозь щель в заборе. Ей такое было не под силу. Пока она обегала весь двор, чтобы выйти через калитку, он шмыгнул за угол и был таков.

Братья Хапиловы околачивались возле пункта сдачи стеклопосуды. Они крутились здесь в расчете вытянуть из сумки у тех, кто сдает посуду, одну-две бутылки. Ванька подбежал к приятелям и хлопнул Гришку по плечу.

– Здорово, ребята! Ну что, по пломбиру? За брата ответил Мишка.

– Не, погоди. У нас работа! Надо здесь пустые ящики расставить, а полные вон туда отнести. Нам хозяйка за это десять тысяч старыми обещала.

Вместо того, чтобы спорить, Ванька помахал в воздухе свеженькой купюрой: сто рублей новыми!

– Ух ты, откуда взял? Уклад? – восхищенно прокартавил Гришка.

Ясное дело, – гордо сказал Иван. – У мамы из кошелька вытащил. Там их – видимо-невидимо. Она и не заметит. Ну, пошли?

Они наелись мороженого пополам с густо падающим снегом, который валил с низкого неба прямо в рот – стоило только поднять голову вверх.

Снег так и просился в руки. Причем брать его хотелось не рукавицами, а голыми руками, чтобы ощутить, что пришла зима. Первый снежок Мишка запустил в брата, второй в афишу с портретом какой-то певицы. Но гораздо интереснее было обстреливать снежками проезжавшие машины.

Ребята выбрали самое подходящее для засады место – недалеко от выезда из туннеля. Водителю тут было ни свернуть, ни отклониться. О том, чтобы остановиться или развернуться, вылезти из машины и надрать уши засранцам, и речи быть не могло – мешала высокая длинная стена вдоль трассы.

Мальчишки, как партизаны или индейцы, неожиданно выскакивали из-за рекламного щита и забрасывали очередную машину градом снежков.

Обстреливали в основном грузовики. Попасть в них было легче и интереснее. Каждое попадание сопровождалось гулким ударом. Но и легковушки представляли не меньший интерес. Сидевшие в них пассажиры пугались, водители дергались и матерились. Одному из них Мишка залепил снежком прямо в приоткрытое окно автомашины. Тот крутанул руль, и машину занесло в сторону. Иван увидел на миг его искаженное яростью лицо, собрался бежать… и замер на месте. Это был пана!