Поговорив с Людмилой, Юрий Лукич объявил секретарше, что продолжит прием посетителей — у него еще оставалось свободное время: чемодан в Борисполь он должен завезти после обеда.

Но теперь Лоденок не получал никакого удовлетворения от общения с людьми и обнадеживал и отказывал как-то подсознательно — случай с Людмилой все же взволновал его. Представил себе, что эта авария могла бы кончиться значительно хуже, и подумал: без Людмилы ему было бы трудно, по крайней мере пришлось бы менять весь привычный и размеренный образ жизни; нет, как- никак, а он любит и уважает жену, его мужские шалости и чудачества — это совсем другое дело, и никто из людей, хорошо разбирающихся в жизни, не осудит его.

Приближался обеденный перерыв, и Лоденок приказал секретарше вызвать машину. Но та сообщила: Юрия Лукича хочет видеть следователь из республиканской прокуратуры, он только приехал на комбинат, ждет в приемной не больше минуты.

К прокуратуре и милиции Юрий Лукич привык относиться серьезно, грехов за собой не чувствовал, однако знал, что служителей закона надо уважать. Потому и распорядился немедленно пригласить следователя, встретил его посредине кабинета и предложил не традиционное, для посетителей, место возле стола, а посадил гостя на диван и устроился рядом, подчеркивая свое расположение к представителю власти.

Хотя этот представитель и не произвел на Лоденка должного впечатления: не было в нем начальнического шарма, надлежащей уверенности, не говоря уже о пусть едва заметном, но все же превосходстве, которым обязательно, как полагал Юрий Лукич, должен отличаться следователь по особо важным делам — Лоденок уже успел ознакомиться с удостоверением Дробахи.

Но, подумал, кто их разберет, судейских и прокурорских деятелей: свои законы…

— Чем могу?.. — спросил просто и по-деловому, без угодливости и любопытства, как и следовало вести разговор людям, приблизительно равным по служебному положению. — Я уж и не припомню, когда видел в последний раз прокурора, тем более работников вашего ранга.

В этих словах был двойной подтекст. Во-первых, дескать, и мы не лыком шиты — видели в приемной и не таких… Во-вторых, тонко намекнул следователю: у нас все в порядке, и прокуратуре на комбинате нечего делать…

Но то, что Лоденок услышал от этого неказистого внешне следователя по особо важным делам, и вовсе удивило его: неужели Дробахе нечем заниматься, кроме как Людмилиными чемоданами?

Так и ответил: в конце концов, не такие уж большие расходы, к тому же в подобных случаях, наверно, вступают в силу определенные инструкции. Аэрофлот должен возместить убытки — жена уже звонила ему из Одессы, после обеда он завезет в Борисполь чемодан с вещами и надеется, что, кроме неприятных воспоминаний, от этой истории со временем ничего не останется.

Дробаха согласно кивал, слушая несколько затянувшийся монолог Лоденка — директор высказывался спокойно и уверенно, без какой-либо фальши, и это подтверждало мнение Дробахи, что вряд ли Юрий Лукич причастен к взрыву. Однако, дослушав Лоденка, все же спросил, внимательно наблюдая за выражением лица собеседника:

—

Ничто постороннее не могло попасть в чемоданы вашей супруги?

—

Откуда?

—

Людмила Романовна сообщила, что вы вместе упаковывали их. Точнее, вы сами.

—

Неужели?.. — искренне удивился Лоденок. — Неужели вы успели поговорить с Людой? Каким образом?

—

Дело не такое уж простое, как вам кажется.

—

Люда сказала: авария, и я не придал значения…

—

Взрыв! — объяснил Дробаха, уставясь на Лоденка. — Взорвался один из чемоданов пассажиров, собиравшихся лететь в Одессу…

—

О-о! — Наконец до Юрия Лукича дошло, почему этим делом занимается следователь такого ранга. — И вы ищете?..

—

Мне надо установить, не попало ли что-нибудь постороннее в чемодан Людмилы Романовны?

—

То есть бомба?

— Называйте это как хотите.

Юрий Лукич подумал, что следователь, наверно, может подозревать и его. Какая нелепость!.. И все же факт остается фактом…

Лоденок неестественно улыбнулся, хоть и понимал, что именно эта неестественность может укрепить подозрения, однако какая-то растерянность и смятение овладели им, спросил, сам ощущая фальшь в своем тоне:

—

И вы считаете, что бомбу подложил я? В чемодан собственной жены?

—

Нет, нет… Просто выясняем, не побывали ли чемоданы в чужих руках?

—

Нет! — Юрий Лукич сразу успокоился. — Я сам запер чемоданы и потом сам сдал их в багаж.

—

Был уверен в этом, — поднялся Дробаха.

Лоденок проводил следователя до дверей, закрыл их и

постоял немного, анализируя их кратковременную беседу. Честно говоря, он бы сразу и забыл о ней, если бы не назначенное на вечер свидание. Со всех других точек зрения его позиции были безупречны, впрочем, и ужин в ресторане с красивой девушкой еще ни о чем не говорит, но есть во всем этом что-то нехорошее, какой-то риск для него.

Лоденок подумал, что в принципе ему следовало бы отложить встречу с Оксаной, ситуация, пожалуй, требовала этого, но как сообщить ей? Где найти ее?

Не явиться на свидание — девушка может обидеться, небось привыкла, что парни вьются возле нее — молодые, энергичные, красивые, а ему, как известно, за сорок…

Правда, не все из ее ухажеров директора комбинатов, отметил не без самодовольства, но не был абсолютно уверен в преимуществе своего положения и решил рискнуть.

К тому же риск минимальный. Он возьмет такси и повезет Оксану в «Наталку» — есть такая богом забытая корчма да Бориспольском шоссе. Полная гарантия, что там их никто не увидит.

У Юрия Лукича сразу улучшилось настроение, и он поехал домой упаковывать Людмилины платья.

7

— Нет, я не хочу и не пойду! — заявил Иван Петрович и разлегся на диване.

 Варвара остановилась посредине комнаты, удивленно глядя на мужа. Впервые услышала от него подобное, да еще и выраженное столь категорично. Она уже успела отвести дочку в детский сад и попросила Ивана сбегать за молоком, хлебом

и

сосисками, уже девять часов, а он разгуливает по квартире в одних трусах и небритый.

И вдруг такое…

Иван растянулся на диване в гостиной, примостив под нечесаную голову приобретенную в салоне художественного фонда вышитую подушку, положил ноги на мягкую диванную спинку, не сбросив тапочек, — худые ноги, покрытые рыжеватыми волосами, одна тапочка сползла с ноги на велюр, и Варвара всплеснула руками от возмущения.

—

Чего разлегся! — закричала. — На диване с грязными ногами! — Думала, что муж сразу вскочит, ну хотя бы снимет мерзкие рваные шлепанцы, однако Иван никак не среагировал на ее возмущение, наоборот, отвернулся, давая понять, что ему глубоко безразличны и ее гнев, и ее приказания.

—

Ты слышал? — удивленно пожала плечами Варвара. — В доме нет хлеба и молока.

Иван повернулся к ней и, глядя чистыми глазами, спросил равнодушно:

—

Ну и что?

—

Пойди в гастроном.

—

И не подумаю.

Да, это было впервые — впервые за всю их шестилетнюю семейную жизнь Иван отказал в чем-то Варваре, и это настолько взволновало ее, что не смогла даже ответить подобающим образом. Стояла посредине гостиной и хлопала глазами, наконец не нашла ничего лучшего, чем спросить:

— Ты что, заболел?

— Нет, — ответил и улыбнулся, как показалось Варваре, нахально.

— Ты же знаешь я здоров.

— Так почему же?..

—

Не хочу.

—

Но ведь нужно.

—

Иди сама.

—

А кто уберет квартиру?

—

Вернешься из гастронома и уберешь.