Юлия почувствовала, как слезы набежали на глаза. Вытерла аккуратно, чтоб не размазать тушь на ресницах. В конце концов, черт с ним, стоит ли бередить себе душу из-за какого-то подонка! Спекулянт и фарцовщик, привык торговать всем, и нет для него ничего святого.

Но ведь, подумала она также, никакая подлость не должна оставаться безнаказанной. Не простится это Шиллингу. Она снова додумала о нем не как об Арсене, а как о Шиллинге. И это немного сняло боль.

Да, не простится. Почему она должна жалеть Шиллинга? Каждому свое — по заслугам. Месяц прятался на их хуторе от милиции, говорил о каком-то Чебурашке, потом намекнул, что тогда, на Аскольдовой могиле, передал этому типу, истинному крокодилу, франки или доллары. Вероятно, милиция охотится за Шиллингом, и она должна сообщить…

Юлия вспомнила вежливого, статного майора, приезжавшего к ней в Дубовцы. Как его фамилия? Хубак или Хабук? По крайней мере, она точно помнит, что из уголовного розыска, и завтра найдет его. Симпатичный майор… Правда, тогда он не откликнулся на ее попытки пофлиртовать, может, был в плохом настроении или служебное рвение слишком мешало ему, все может быть, но он, безусловно, симпатичный…

Юлия приободрилась, смахнула с ресниц слезы — жизнь снова начинала нравиться ей.

Хаблак нашел парторга в одной из времянок, стоявших вблизи карьера. Седой суровый человек с поклеванным оспой лицом оторвался от бумаг, в которых делал карандашом пометки, и смотрел на майора, казалось бы, равнодушно. Однако Хаблак уловил в его глазах любопытство — еще бы, видно, нечасто приезжают сюда такие гости.

— Мне сказали в райкоме, — начал Хаблак, — что я целиком могу положиться на вас, Герасим Спиридонович.

— На то я и парторг, — ответил тот с чувством собственного достоинства.

— То есть можно говорить открытым текстом?

— А вы это редко делаете?

— Смотря с кем.

— Понимаю, — улыбнулся Герасим Спиридонович, — абсолютно вас понимаю. Такая уж профессия… Так что же привело вас к нам?

— Имеются сведения: у вас в карьере не все в порядке со взрывчаткой.

— Как так? — сразу стал серьезным парторг. — Взрывчатка — это серьезно, и милиция без всяких аргументов вряд ли заинтересуется этим вопросом.

— Попала в чужие руки.

— И?..

— Единственное, что могу сказать: обошлось без жертв.

— Уже легче.

— Мы очень надеемся на вашу помощь.

— Но кто же?.. На кого падает подозрение?

Честно говоря, Хаблаку не хотелось называть фамилию Червича, но в райкоме ему сказали, что может полностью довериться парторгу — ветеран войны, человек честный и принципиальный. Все же поколебавшись секунду или две, сказал:

— У вас работает начальником участка Дмитрий Лукьянович Червич?

— Есть такой.

— Не могу утверждать, но возможно, он.

Парторг задумался. Даже зажал на какой-то миг в зубах неотточенный конец карандаша. Наконец ответил:

— У нас вообще-то взрывчатка под контролем. Придерживаемся инструкции. Но, сами понимаете, когда рвешь камень, по-всякому бывает. Люди свои, как не доверять? Над каждым шурфом не будешь же стоять, потому, прямо скажу, все может быть…

— А Червич?

— Ничего парень, немного разболтанный, однако особых замечаний нет. — Парторг еще покусал кончик карандаша и сказал: — Я сейчас бригадира Лучкая позову, с ним поговорим.

Ему было виднее, и Хаблак согласился.

Лучкай, чуть ли не двухметровый гигант в комбинезоне, появился минут через десять. Он буквально излучал силу и, казалось, гордился ею, крепко пожал Хаблаку руку, затем, будто играючи, двумя пальцами поднял за спинку стул, переставил к столу парторга, сел осторожно, как бы испытывая его на прочность, и наконец спросил:

— Звали, Герасим Спиридонович?

— Нуждаемся в твоей помощи, Филипп.

— Считайте, что я уже в вашем распоряжении.

— Взрывчатка через твои руки проходит, Филипп…

Лучкай скосил на Хаблака внимательный глаз: видно, сообразил, что разговор не предвещает ничего приятного, вздохнул так, что стул заскрипел под ним, и подтвердил не весьма охотно:

— Ну через мои…

— И у тебя порядок?

— Не дети, Герасим Спиридонович. Взрывчатка — не мыло…

— Потерь не могло быть?

— Нет, — энергично замотал головой, — у нас со взрывчаткой глухо! Ни-ни…

— И никто у тебя не просил?

— А кому она нужна?

— Я тебя спрашиваю, Филипп.

— А я отвечаю: у нас глухо.

— Скажи, Филипп, в каких ты отношениях с Червичем?

— Митькой?

— Будто у нас еще есть Червичи…

— С Митькой у меня все нормально.

— Дружите?

— Не ссоримся.

— Он у тебя взрывчатку не просил?

Бригадир решительно покачал головой. Хаблаку показалось — чересчур решительно. Майору не очень понравилась открытая тактика парторга, но сидел молча, будто все это не касалось его.

— У нас глухо, — в который раз повторил Филипп, — порядок знаем.

— Я тебе, Филипп, верю. Не верил бы, не позвал и не стал бы выяснять, есть ли нарушения. Если есть — скажи.

— Глухо у нас, — упрямо твердил бригадир.

Парторг перевел взгляд на Хаблака: то ли ждал от

майора поддержки, то ли извинялся, — мол, сами видите, больше ничем не могу помочь.

Хаблак решил вмешаться:

— Дело в том, Филипп, что мы могли бы выйти на целую банду. Может, Червич у вас просил… Серьезная банда, Филипп, даже очень серьезная.

Снова стул заскрипел под бригадиром, он помолчал немного, будто решал для себя что-то, но ответил твердо?

— У нас со взрывчаткой глухо. Точно говорю,

— Тогда извини, Филипп… — Парторг снова зажал зубами карандаш. — Иди и работай.

Когда бригадир вышел, Хаблак спросил:. — Давно у вас Филипп?

— Вы ему не поверили?

— Не имею оснований для этого.

— Вот и я не имею. Хотите поговорить с Червичем?

— Хочу.

Парторг пошел к дверям, чтоб позвать девушку, уже бегавшую за бригадиром, но они распахнулись, и в комнату боком протиснулся Филипп.

— Забыл что-то? — спросил парторг.

Бригадир, не отвечая, прошел к своему стулу, но не сел, а так взялся за списку, точно хотел сломать, и сказал:

— Вы уж, Герасим Спиридонович, не сердитесь. Не хотел я, потому как затаскают и неприятности всякие… Вот и говорил, что глухо. А оно, видите, было… Только спрошу вас, — бросил взгляд на Хаблака, — при чем тут банда? Ну рыбу глушили. Митька взрывчатку взял, батя у него рыбалит и места знает, аж три ведра рыбы привез.

— Рыбу, говоришь?! — резко повернулся к Лучкаю парторг. — Сукин сын ты, Филипп, и придется отвечать!

— Оно-то так, — потупился Филипп. — Мог бы и не признаваться, однако, думаю, тут о банде говорили… А у нас — рыба.

— А рыбу что, можно глушить?

Филипп оторвал руки от стула, наверно, хотел развести ими, но только безнадежно махнул правой. Сказал:

— Конечно, тоже неправильно…

— Позовите Червича, — попросил парторга Хаблак. Тот пошел сам. Филипп двинулся было за ним, но Хаблак задержал его.

— Посидите, — приказал он, — разговор, кажется, на- читается серьезный!

— Подумаешь, три ведра рыбы… — презрительно хмыкнул бригадир.

Майор не ответил. Вспомнил растерзанные взрывом чемоданы в аэропорту. И то, что могло случиться из-за преступной халатности этого оболтуса в комбинезоне.

Парторг пропустил впереди себя парня в берете, ковбойке и линялых джинсах. Тот, дойдя до середины комнаты, остановил взгляд на майоре»

— Вы звали? Герасим Спиридонович сказал: кто-то приехал и хочет побеседовать.

— Дмитрий Лукьянович Червич?

— Весь перед вами.

— Для чего брали у Лучкая взрывчатку?

Червич взглянул на бригадира, словно спрашивая, как вести себя, но тот и бровью не повел. Тогда Червич искренне удивился:

— Зачем мне взрывчатка?

— Спрашиваю: брали?

— Нет.

— Не отпирайся, Митька, — сказал Лучкай. — Брал, так и признавайся.

— Когда брали и для чего? — спросил Хаблак.