— Да, — кивнула девочка. — Нас сбили. Он погиб.

Беркут встретил дурные вести с достоинством.

— Этого мы и боялись.

В груди у Прю все сжалось, и она отчаянно попыталась выдавить извинения за все бедствия, которые принесла их несчастному народу. Но не успела она заговорить, Ифигения, кажется, прочитав ее мысли, шагнула вперед.

— Мой дорогой генерал, — начала она. — Как вы узнали о нашем… бедственном положении?

— От воробья, — ответил тот. — Молодого воробья по имени Энвер. Он очень переживал за девочку Снаружи. Интересовался новостями диколесских птиц и разузнал все подробности ее путешествия. Когда армия вдовы собралась и выдвинулась на юг, мы узнали об этом почти сразу же. И поняли, что необходимо вмешаться. Увы… — генерал пару раз задумчиво клюнул свое крыло, как мужчина погладил бы бороду, — нас не так много. Южнолесские репрессии сильно уменьшили нашу численность.

Старейшина мистиков кивнула.

— Что ж, тогда, возможно, наша миссия не окончена. — Она повернулась к Прю и Кертису, скрестив руки на груди и поднимаясь. — Помогите-ка мне сойти по лестнице, ребята, — попросила Ифигения. — У меня есть идея, которую я хотела бы обсудить с уважаемым генералом. Думаю, нужно еще кое-что исправить. В конце концов, в нашем распоряжении целое войско.

Настойчивый ветерок подхватывал с земли клочки опавших листьев и воронками кружил их над Длинной дорогой. Деревья с каждым днем все больше менялись — осень почти достигла кульминации. Скоро придет зима и окутает все вокруг сырым мраком, изредка расщедриваясь на снег. Жители Южного леса деловито забивали кладовые заготовками из всего, что принес летний урожай, и следили за тем, как их недовольно ворчащее потомство складывает аккуратные поленницы в сухом сарае, подальше от стен дома, где их могут источить жуки.

Двое стражей, опираясь на винтовки, скучали по обе стороны широких деревянных ворот. Они простояли в карауле уже больше пяти часов и теперь с нетерпением ждали, когда же появится вечерняя смена. Солнце медленно катилось по небу вниз; начинались ранние сумерки. В воздухе разлились первые запахи ужина, который хозяева близлежащих домов поставили на огонь, и у стражей заурчало в животе. У обоих. Одновременно. Они обменялись взглядами и рассмеялись.

Вдалеке послышался шум. Странный дребезжащий звук. И он двигался по Длинной дороге прямо к ним.

Стражники напряглись. Вечерний час пик уже давно прошел, и поток путешественников почти иссяк, как и всегда в это время дня. Когда последние грузовые повозки проезжали в ворота, Длинная дорога частенько становилась похожа на пустынное, заброшенное шоссе.

Шум приближался. Стражи переглянулись и встали прямо, уставившись вдаль. Лязг был определенно металлическим, будто гремела цепь или…

Велосипед.

Он показался из-за далекого поворота, виляя под тяжестью ездоков. На руле сидел мальчишка с копной кудрявых черных локонов. Одет он был в грязную и рваную военную форму. Когда велосипед подъехал ближе, стражники заметили, что педали крутит девочка с короткими темными волосами; позади подпрыгивала маленькая красная тележка, в которой среди кучи одеял торчала лысая головка младенца.

У самых ворот велосипед стремительно затормозил; мальчик спрыгнул с руля, вытащил из кармана пращу и принялся ненавязчиво ею покачивать. Девочка слезла с велосипеда и, мимоходом проверив, все ли в порядке у малыша в тележке, повернулась к стражникам.

— Пропустите нас, — сказала она.

Тот, что стоял по левую сторону ворот, усмехнулся при виде этой компании.

— С чего это? — просил он издевательски. — Куда вы намылились?

— Мы приехали освободить филина Рекса и граждан Авианского княжества из южнолесской тюрьмы, — сообщила она невозмутимо. — И да, еще отстранить Ларса Свика и его прихлебателей от власти. — Она на мгновение задумалась и добавила: — Мирным путем, если это возможно.

Оба стражника уставились на нее, лишившись дара речи.

— Ну? — поторопил мальчик с пращой. — Вы нас пропустите или нет?

Страж, который стоял по правую сторону двери, попытался взять себя в руки.

— Я… то есть… мы… вы, наверное… в смысле, НЕТ! Вы что вообще несете?

— Это переворот, — пояснила девочка. — Так что если вы будете так любезны открыть ворота, то очень нас обяжете.

Стражник все еще заикался.

— Но… да ладно тебе, малышка. Какие же у вас силы?

Девочка улыбнулась.

— Вот такие, — сказала она.

За их спинами, на далеком изгибе Длинной дороги, горизонт вдруг заполнило множество птиц, людей и зверей. Все они плотной стеной двигались к воротам.

Когда-нибудь, когда эти события будут заносить в анналы истории, их назовут Велосипедным переворотом. Он станет известен как исключительно мирный, потому что действующей армии Южного леса уже давно осточертел КЛИНОК — гнусная тайная полиция правительства — и его растущее влияние. Объединенные силы авианцев и так называемых войск Дикого леса на южнолесских улицах встретили с распростертыми объятиями, гражданские и солдаты присоединялись к строю и вместе с ними шагали к усадьбе Питтока. Когда они наконец явились к дверям особняка, все самые важные члены администрации Свика либо уже сбежали в близлежащие леса, вероятно, надеясь найти укрытие в каком-нибудь сыром овраге в Диком лесу, либо стояли на коленях на мраморном полу в фойе и молили о пощаде.

Восставшие объявили свое первое требование: ключи от южнолесской тюрьмы, которые и были им отданы свергнутыми чинами без всякого сопротивления. После этого повстанцы сели на поезд, с помощью которого держалось сообщение с тюрьмой. Поездка дала им столь желанный отдых — ведь последние почти что двенадцать часов путники потратили на изнурительный переход через полстраны. Когда они добрались до тюрьмы, ворота немедленно распахнулись, и из здания в небо вырвался пестрый водоворот пернатых. Авианские узники были освобождены.

Письменные источники гласят, что последним покинул тюрьму крупный филин, авианский князь, и лидеры повстанцев встретили его объятиями. Вместе они передислоцировались обратно в усадьбу Питтока и занялись планированием новой эпохи в истории Леса.

— Не шевелись, — приказала Прю, поднимая цветной карандаш над альбомом.

Энвер скосил глаз и взглянул на нее.

— Долго еще? — промычал он с полуоткрытым клювом и переступил коготками по перилам балкона, пытаясь найти более удобную позу.

— Почти все, — ответила девочка, опустив кончик карандаша на страницу и рисуя рыжую полоску. Вот хвостовые перышки и дорисованы. — Готово, — сказала она и, положив карандаш на перила, отставила руку с альбомом, так что зернистые цветные штрихи слились вместе и создали очертания воробья.

Энвер, которому больше не нужно было сидеть неподвижно, подскочил, чтобы взглянуть.

— Очень хорошо, — сказал он. Прю написала под рисунком заглавными буквами его имя. А ниже добавила самым красивым почерком, на какой только была способна: Melospiza melodia.

— Воробей певчий, — пояснила она.

Энвер благодарно защебетал.

— Не то чтобы у меня получилось лучше, чем у Сибли, — смутилась Прю. — Тем более у меня преимущество — он-то не мог говорить со своими моделями. Но сойдет.

Энвер, уставший позировать, поднялся в воздух и принялся кружить у башенок усадьбы, а Прю любовалась им на фоне угольно-серого неба.

Позади порхающего воробья горизонт очерчивала линия густого леса: золотисто-желтых кленов и темно-зеленых елей. За завесой деревьев, Прю это знала, лежал Портленд. Ее дом. Почему-то отсюда удивительной волшебной страной казался именно Портленд, а не мир, в котором она сейчас находилась, с его величественными рощами гигантских деревьев и суетливыми жителями, которые мирно сосуществовали и трудились здесь. Паутина портлендских автострад, забитая легковыми и грузовыми машинами, его бетон и металл — все это сейчас казалось ей более чуждым.