— Ни малейших шансов, — сквозь зубы процедил его напарник. — Они уйдут от любой полицейской машины — даже с таким грузом на буксире. Вот если бы ВВС вовремя их засекли и отрядили бы звено перехватчиков, тогда у нас был бы шанс.

Тьма за окнами сменилась фиолетовой мглой, на западе вновь показался краешек Солнца. Похоже, они вышли в стратосферу. Сквозь скрежет и тряску Коскинен различил тонкий свист — где-то в кабине возникла течь, и он почувствовал, как от резкого перепада давления заложило уши.

— У той машины, видимо, была своя рация для связи с кораблем, — медленно проговорил второй агент. — Стратоплан просто болтался где-то наверху, куда не достают радары Контроля. А стартовали они, скорее всего, откуда-то с американской территории, иначе их засекла бы Береговая Охрана. Потому-то нас и преследовали так открыто. Они с самого начала предвидели наши действия — то, что мы постараемся уйти вверх, а там они спокойно зацепят нас с корабля. Значит, это китайцы. Ни у кого больше нет такой совершенной организации дела и такой предусмотрительности.

У обоих агентов в руках теперь были пистолеты.

— Ч-ч-то же нам делать? — жалобно спросил Коскинен, стараясь утихомирить сердце, которое, казалось, готово было выскочить наружу. Дышать становилось все труднее, лодыжки стали мерзнуть.

— Натянем кислородные маски и будем отбиваться, — заявил Сойер. — Еще не все потеряно. Пока мы висим у них под брюхом, они не смогут набрать крейсерскую скорость. Полиция наверняка уже подняла на ноги службу безопасности. Минут через десять их поймают локаторы Береговой Охраны. А еще через десять минут появятся перехватчики.

— Но они это понимают не хуже нас, — сказал другой агент. Его взгляд был неотрывно прикован к огромному силуэту стратолайнера, нависшему над ними и обрамленному ночной тьмой и редкими звездами.

Машина дернулась. Они увидели, как в брюхе корабля сначала возник квадрат густого мрака, а затем в глубине его вспыхнул свет.

— Они втягивают нас внутрь! — ахнул Сойер.

Его напарник сидел неподвижно. Если бы не тонкая струйка крови, сочившейся из разбитого носа, можно было бы подумать, что он мертв.

— Да, — сказал он наконец. — Этого я и боялся.

Пистолет медленно повернулся к Коскинену, и дуло уставилось ему между глаз.

— Извини, малыш, — пробормотал агент.

— ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ! — воскликнул Коскинен и не узнал своего голоса.

— Нельзя допустить, чтобы ты попал к ним в лапы. Ты представляешь собой слишком большую ценность.

— Да вы что!!

— Прощай, малыш.

И тут среагировал не Коскинен, а исключительно его инстинкт самосохранения. Сознательной реакции в данной ситуации было бы совершенно недостаточно. Еще на Марсе он занимался дзюдо — так, для себя, просто, чтобы не потерять форму, и вот сейчас, отработанные до автоматизма приемы спасли ему жизнь.

Он резко повернулся к агенту лицом, левая рука метнулась вперед и отбила пистолет в сторону. Раздался приглушенный запоздалый хлопок выстрела, но правый кулак Коскинена уже врезался противнику чуть ниже носа. Лицо агента вдруг куда-то пропало. Коскинен мгновенно нанес следующий удар — головой назад — и угодил Сойеру прямиком в подбородок. Тот взвыл. Обхватив за шею, Коскинен сильно прижал его горлом к своему плечу. Это было жестоко, но необходимо. И без того уже страдавший от кислородного голодания Сойер издал несколько булькающих звуков и обмяк.

Коскинен перевел дух и огляделся. Кругом царила кромешная тьма, сквозь которую до него доносилось лишь какое-то жужжание. Машину сильно трясло, она болталась теперь под самым люком стратоплана, похожим на широко разинутую пасть. У самого края люка он различил человеческую фигуру в шлеме и термоскафандре, в руках человек сжимал карабин. У него оставалась минута, не больше; втянув аэрокар внутрь, стратоплан ляжет на обратный курс, туда, откуда он прибыл. И Коскинен был почти уверен, что ни ПВО, ни Береговая Охрана не смогут его задержать.

Сойер и его напарник зашевелились. На миг Коскинена пронзил ужас: «Боже, что я наделал! Напал на двух агентов ВК… И теперь оставляю их одних… Их наверняка захватят в плен…

Но они собирались убить меня. И у меня нет времени им помогать».

Пальцы его в это время лихорадочно возились с пряжкой ремня безопасности. Наконец, она подалась. Коскинен перегнулся через спинку сидения. Сверток по-прежнему лежал сзади. Он схватил его, одновременно распахивая свободной рукой ближайшую дверцу. Воздух с шипением вырвался из кабины, и уши его пронзила нестерпимая боль, дышать снаружи было практически нечем.

Крыша машины уже вплыла в люк, и человек в термоскафандре направил на Коскинена карабин.

И тогда, распахнув настежь дверь аэрокара, Питер бросился вниз, к земле, в бесконечную пропасть…

Самое главное — защитить глаза. Они могут замерзнуть.

Коскинен мгновенно спрятал лицо в сгибе локтя левой руки. Вокруг была тьма и страшный холод. Голова кружилась от боли и рева в ушах. В легких у него оставался лишь тот последний глоток воздуха, который он сделал еще в машине. Но организм требовал своего, и если он невольно поддастся рефлексу и вдохнет, то наверняка получит обморожение дыхательных путей. К тому же, на такой высоте воздуха практически нет.

С закрытыми глазами, работая единственной свободной рукой, да еще локтем, практически без опыта пребывания в невесомости — поскольку большую часть пути «Франц Боас» проделал с ускорением в четверть «G» — Коскинен сорвал бумагу со свертка с защитным устройством. Он покрепче обхватил аппарат. Сейчас, сейчас… где же эта чертова правая лямка? Настройка аппарата не соответствовала обстоятельствам, но у него не было никакой возможности манипулировать с управлением. Пока не было. На секунду его охватила паника. Он подавил ее усилием воли и продолжал шарить вслепую.

— Есть!

Он просунул в лямку правую руку, согнул ее в локте и прижался лицом. Потом продел освободившуюся левую руку в другую лямку. Теперь пульт управления, как и положено, оказался у него на груди. Нащупав закоченевшими пальцами нужную кнопку, Коскинен включил генератор. Не в силах больше терпеть, он выдохнул и открыл глаза.

Холод резанул их, как ножом.

Он бы вскрикнул, да только легкие его были пусты, и у него хватило ума не пытаться их наполнить сразу. Еще слишком высоко… Мысли рвались и путались, исчезая во мгле, заволакивающей сознание. Нужно спуститься пониже… Сколько еще? Квадратный корень из удвоенного расстояния, деленного на «G»… Ах, Элкор, как мне тебя не хватает! «О, разделяющий надежды, когда ты мысленно сливаешься со звездами ночными, то обращаешься ли думами к звезде голубоватой по имени Земля?.. Хотя, конечно, нет. Ведь у тебя сейчас зима, ты погружен в дремоту, в спячку, в гибернацию… в гибер… в гипер… гиперпространство… И правда ли, что наш экран — на самом деле участок пространства, свернутого в четырех измерениях… Изменениях… изнеможении…».

Не могу больше!.. Все!

Он уже почти не воспринимал окружающее и не чувствовал, тепло вокруг или холодно. Наверное, все-таки тепло, раз он снова мог свободно дышать. Питер медленно, боясь захлебнуться, втягивал воздух сквозь сжатие зубы.

Падать оставалось всего ничего. Он видел ночное небо над собой — не ту пустынную, усеянную звездами глубину стратосферы, которая больше всею напоминала ему Марс, а обычное ночное небо одного из восточно-американских мегаполисов, пронизанное искорками летящих аэрокаров. Правда, он совершенно не представлял себе, над каким из этих древних городов оказался. Но это не важно, главное — в небе не было стратоплана. Да это и понятно. Ведь его прыжок являлся полной неожиданностью для экипажа и, пока они соображали, что делать, момент для перехвата был упущен.

Питер вдруг почувствовал, как зашевелились волосы на голове от внезапно вспыхнувшей мысли. Ведь он находился над густонаселенным районом! При той скорости, которую он развил, эффект от его падения будет равносилен взрыву бомбы. «Боже, — воззвал он мысленно, — или судьба, или рок, или как тебя там, не дай мне никого погубить!».