Но чтобы расшевелить Президента, потребуется время. Едва ли что решится за одну встречу. Самое большое, чего я рассчитываю добиться при первой встрече, показать, как действует экран. Демонстрация должна держаться в строжайшем секрете, иначе Маркус запросто устроит нам несчастный случай. Мы также должны предусмотреть и весьма нежелательный вариант, если люди Маркуса попытаются захватить генератор… Но самое главное — в случае успеха от нас потребуется беспримерное терпение, пока Президент подготовит почву для столь ответственного политического решения, которое может сравниться лишь с coup d'Etat[3], но в легальной форме. Тем временем, вам потребуется куда более надежное убежище, чем сейчас.

К сожалению, каждый мой шаг на виду. Нормальные взаимоотношения с посторонними людьми почти невозможны. Я абсолютно доверяю обслуживающему персоналу нашего дома, но сильно сомневаюсь в их способности облапошить профессионалов из ВК. Будь у нас в запасе хотя бы неделя, мы нашли бы вам убежище, надежнее которого не бывает; но у нас нет недели. Вы не должны оставаться здесь даже на один липший час. Как мне сообщили из Вашингтона, сейчас ВК занята, в основном, захваченными китайскими агентами и боевиками, Маркус был вынужден направить на это практически всех своих людей. Но когда они разберутся с китайцами, то неминуемо обратят на меня самое пристальное внимание. Как я представляю, ждать осталось недолго.

Конечно… это рискованный шаг, но в данном случае я считаю риск оправданным. Бездействие не менее опасно. Поэтому я предлагаю обратиться к Эгалитарианцам.

— Кто это такие? — спросил Коскинен. — По-моему, я когда-то о них слышал, но совершенно не помню — что.

— Могу рассказать вкратце. Эгалитаризм — на мой взгляд — довольно утопическое движение. Его приверженцы выступают за превращение Протектората в Общемировое Правительство с равным представительством для всех наций. В этой агитации нет ничего противозаконного, она не подлежит судебному преследованию. Правда, Маркус и его люди не преминули объявить Эгалитарианцев агентами иностранных держав, но никаких полицейских мер против них не принималось. В этом просто не было необходимости. Они лишь организовали дискуссионные клубы, в годы выборов агитировали избирателей за кандидатов, которые симпатизировали их идеям. Примечательно, однако, что они сумели привлечь на свою сторону большое число интеллектуалов.

— Простите, мистер Абрамс, но меня не впечатляет ваш рассказ, — спокойно произнесла Вивьен, — Видите ли, те Эгалитарианцы, которых мне довелось знать, были сплошь милыми старыми леди… Впрочем, мужчины среди них тоже попадались.

Абрамс рассмеялся.

— Верно, миссис Кордейро, почти верно! Но дело в том, что среди Эгалитарианцев есть люди, ратующие за активные формы политической борьбы. И они никогда не делятся своими взглядами со «старыми милыми леди».

— Что они подразумевают под «активной формой»?

— Если бы я мог рассказать об этом в деталях, думаю, тем людям вряд ли осталось бы жить долго. Могу лишь сказать, что они пишут и подпольно распространяют произведения, в которых призывают, в частности, к насильственной ликвидации Службы Безопасности. Я знаю также, что кое-кто из них пропал без вести, нарвавшись на неприятности с Протекторатом. Помните Ямашиту? Несколько лет тому назад он призвал японский народ к «активному сопротивлению» — если слово «сопротивление» в данном случае уместно. Агенты Маркуса арестовали его, но ему удалось бежать. Он до сих пор на свободе и периодически появляется в отдаленных селениях, выступает там перед жителями и вновь скрывается прежде, чем прибывают агенты ВК. За несколько эпизодов я готов поручиться, но уверен, большинство случаев осталось вне моего внимания. И главное — такая жизнь в течение нескольких лет требует поддержки мощной организации. Очевидно также, что подпольное движение не является националистическим, скорее наоборот — многонациональным.

— Мне это не нравится, — пробормотал Трембецкий. — Подполье замешано в целом ряде убийств.

— Но согласись, Ян, жертвы заслужили эту участь. Взять хотя бы генерала Фридмана. Того самого, который отдал приказ расстрелять мирную демонстрацию в Риме.

— Генерал, был, конечно, подонок, но я не считаю политическое убийство мелочью, которой можно пренебречь. Ладно, продолжай, Нат.

— Итак, — сказал Абрамс, — некто Карсон Ганноуэй, исполнительный секретарь местного отделения Вычислительного центра, а главное — Эгалитарианец. Несколько лет нас связывают с ним тесные деловые отношения, а два дня назад я направил детективов на предмет изучения каждого его шага. В открытую он не связан с работой подполья, конечно же, но я получил самые серьезные подтверждения своих подозрений. Например, в ряде мест периодически вспыхивают незаконные забастовки. Ганноуэй, как и остальные служащие ВЦ, публично выступают с резким их осуждением, обращаясь к людям с призывами вернуться к работе. При этом он утверждает, что абсолютно не в силах воспрепятствовать «стихийным выступлениям граждан». И, тем не менее, зная теперь некоторые подробности жизни Ганноуэя, я не сомневаюсь, что в его власти либо прекратить вообще, либо активизировать подобные акции. То есть, за казалось бы стихийными выступлениями населения стоят люди, у которых голова работает. Есть и еще достоверные факты. Например, Ганноуэй несколько раз уезжал в кратковременный отпуск, и каждый раз это совпадало с очередными акциями неповиновения… Взять хотя бы тот случай, когда в Торонто демонстранты применили оружие…

— Следит за ним Служба? — поинтересовалась Вивьен.

— Почти уверен, что нет, — ответил Абрамс. — Ведь Маркус тоже не всемогущ, он не в состоянии установить слежку за каждым, слава Богу, а Ганноуэй не настолько уж значительная фигура. Я осведомлен о нем больше других только потому, что дольше других его знаю. И именно по этой причине у меня закралось подозрение, что он связан с подпольем. Я не собирался на него доносить, хотя до самого последнего времени не считал себя рьяным противником Маркуса. Но я никогда не одобрял методы работы Службы Безопасности. Полагаю, что люди вроде Ямашиты имеют полное право напоминать своим согражданам о великом наследии своей страны. Кроме того, есть причина попрозаичнее — подполье не причиняло вреда мне. Теперь, я надеюсь, оно нам поможет.

— Значит, вы считаете, что Ганноуэй… — начал было Коскинен, но Абрамс его перебил:

— Да, сегодня нам предстоит встреча с мистером Ганноуэем. Я звонил ему днем и попросил разрешения подъехать для обсуждения некоторых деловых вопросов. Вы оба поедете с нами. Если он согласится спрятать вас — замечательно. Если нет, я не сомневаюсь, что наш визит останется в тайне. В этом случае мы спрячем вас на складе корпорации «Дженерал Атомикс». Там не очень уютно, но придется потерпеть.

— Если Ганноуэй согласится вас спрятать, но предложение его покажется мне подозрительным, мы немедленно покинем его дом, — добавил Трембецкий.

— Мы все? — переспросила Вивьен. — Вы поедете с Питом и со мной?

Поляк кивнул:

— Я еще не разучился обращаться с пистолетом, — он похлопал себя по боковому карману пиджака.

Современно обставленный дом Ганноуэя в Квинсе занимал он сам, жена и четверо детей. Хозяин провел гостей в кабинет, где, как он заверил, было все в порядке с прослушивающей аппаратурой и звукоизоляцией. Свое семейство Ганнноуэй предусмотрительно отправил на весь вечер в гости.

Высокий, угловатый, похожий на Эндрю Джексона[4], он прикрыл за собой дверь и замер, внимательно рассматривая незнакомцев. Коскинен, чувствуя себя неловко под пристальным взглядом, переминался с ноги на ногу, поглядывая то в окно на сияющие огни ночного города, то на невозмутимую Вивьен. В конце концов, молчание нарушил сам Ганноуэй.

— Полагаю, Ян, у вас были серьезные основания привести ко мне этих бандитов. Провокации — не ваше амплуа. Но я был бы весьма признателен, если вы все-таки рассеете мои сомнения…