А про себя, между тем, не без ехидства подумал, - «Глядишь, не сегодня, так завтра в дурку легендарный комдив наш устроится, вот смеху-то будет».

- Не помрешь своей смертью, Кашкет, без всякой обиды тебе говорю, - заключил Василий Иванович.

Он достал из кармана бисером шитый кисет и не торопясь завернл козью ногу. Несколько добрых затяжек привели в равновесие командирский взрывной характер и Чапай, на манер денщика, подманил постукиванием ладони о коленку резвящуюся на воле дворняжку. Однако размышления о пользе страха для общества не отпускали его.

«Интересно, - неспешно соображал про себя Чапай, - вот эта бездомная собачонка приблудилась в Разливе с надеждой на милость от стряпни денщика или, скорее, из страха перед дикой природой? Похоже, что прав шалопутный денщик, именно страх оказаться растерзанной какой-нибудь голодной зверюгой прибил сюда беззащитную псину».

Своим чередом с озера стали доноситься пока что отдельные пробные жабьи приветствия, верные признаки вечерней зари. Очень скоро это робкое, самое первое кваканье начнет обрастать более громкими, осмелевшими голосами.

Пока, наконец, не сольется в единый, всепокрывающий жабий переквак, в котором невозможно выделить чей-то отдельный голос. Но это будет несколько позже, когда солнце неминуемо скроется за горизонт. А пока, Василий Иванович принял решение немного расслабиться, прогуляться с собачкой по берегу озера. Понаблюдать в одиночестве за всякой шкодливой малявой, снующей в рыже-зеленых водорослях у самой кромки прозрачной воды. Подсмотреть наудачу за камышовой стеной хлесткий удар щучьего боя, и следом, рассыпающееся веерным разметом, бегство обреченной рыбьей мелюзги. Что как раз является прямым свидетельством неотвратимости денщиковой правды, про необходимый для порядка в природе недремлющий страх. Сделав командирские, преимущественно формальные распоряжения по разведению костра и по особым, сопровождающим варку царского супа, хитростям, Чапай в компании с вертлявой собачонкой, при полном обмундировании отправился к озеру.

Есть в ряду всевозможных человеческих слабостей и совершенно особенная, которая, быть может, с адамовых дней запечатлелась в нашей генетической памяти, как неизбывный источник тихого счастья, воистину невечерней радости. Нет сердца, которое бы не заволновалось в нежнейшем восторге от запаха первого дымка, от вида трепетного язычка занимающегося пламени. Кашкет, точно как в детстве, с переполняющим душу волнением, принялся за разведение лесного костра. Как и полагается, он сложил шалашиком мелкую щепу, сверху добавил сушеного хвороста и с первой же спички запалил, пока что робко наметившийся, очажок. Потом будет большой ненасытный костер, пожирающий почти без остатка все новые порции дров, но именно это, первое трепетание пламени, способно вызывать в человеке архаическое, несравненное наслаждение. Невзирая на тихую радость, одна неотступная мысль тревожила душу, не давала Кашкету покоя, связанная с ожиданием сумасбродного визита Николая Второго. «Или наш Наполеон окончательно умом трепыхнулся, - рассуждал про себя озадаченный полу кочегар, полу повар, - или на дивизию надвигается не шутейная бесовщина, а значит, пора потихонечку сматывать удочки».

Костер, управляемый дирижерской волей денщика, приходил в движение, как большой симфонический оркестр. В одну стихийную ткань сливались треск и шипение дров, под сопровождение набирающих задорный темп огонь и пламень. Немало требуется пережечь заготовленного впрок валежника, чтобы набрать пылающего жара и приняться за варку костровой ухи. Два рогача и перекладина под казанок всегда были припасены у денщика и сохранялись в полном боевом порядке. Они с готовностью лежали рядом и дожидались своего часа. Потому что прежде, опытный стряпун должен покончит с чисткой лука и картофеля, да еще заняться свежевыловленной рыбкой, лениво трепыхающейся в цинковом ведре.

Как ни был увлечен ответственным приготовлением ухи, насвистывающий царский гимн Кашкет, он безошибочно заприметил в просветах просеки, ведущей через лес в расположение, несомненно Анкин, известный каждому красноармейцу ситцевый в горошек сарафан. Денщик, для любопытства, подхватил стоявшее рядом ведро и спрятался с уловом за командирским шалашом.

С раскрасневшимся возбужденным лицом, с глазами полными бездонной неги, бесконечно влюбленная во весь белый свет, почти не касаясь травы, пулеметчица подбежала к центральному пеньку, побросала на него принесенные оклунки и звонко аукнулась:

- А где все?

Не дождавшись ответа, немного расстроилась, внимательно осмотрелась кругом и присела на строганную деревянную лавку. Через минуту еще громче аукнулась:

- Есть кто не будь?

- Тебе что, меня одного маловато? - Злобно отозвался, выглядывая из-за шалаша, обвязанный холщовым полотенцем денщик.

В одной его, до локтя оголенной руке, судорожно подрагивал взъерошенным хвостом огромный окунище, в другой зажат был окровавленный стальной тесак. Чувствовалось, что схватка между стряпчим и рыбиной не на жизнь, а на смерть, еще не закончилась. Об этом свидетельствовал переполненный презрением, вытаращенный окунем глаз.

- Вечно ты, как привидение, прячешься по тихарным закуткам, тебе только шпионом в контрразведку завербоваться, - вместо приветствия обрушилась на однополчанина Анка. -Девки незамужние в штабе болтают, что лучшего жениха, чем Кашкет не придумаешь, он тебе и обед приготовит и порядок в избе наведет. А по мне, прежде всего мужика в избе подавай, а полопать мы и сами на печке состряпаем. Что-то не густо у вас здесь с народом, почему нет никого, где командир и важные гости, неужели не дождавшись меня распрощались? - смягчая тон юморнула пулеметчица.

Денщик, всем своим независимым видом подчеркнуто давая понять, что с бабой разговаривает на равных только по снисхождению и от хорошего воспитания, нехотя поставил в известность:

- На озеро поплелся твой героический Чапай, голове командирской охолонуть понадобилось. Вы там, в расположении, непонятно чем занимаетесь, а у нас горячка такая стоит, что мозги закипают. Не пойму, что творится с Василием Ивановичем, может в Лбищев придется вечерком на тачанке вести, в больницу где башкой тронутых лечат. На войне и не такое случается. Помню историю, когда целая сотня, после жестокого кровавого боя прямиком в дурдом угодила.

Анка медленно поднялась во весь рост у центрального пенька, измеряла денщика недобрым взглядом и, стиснув не по-женски сильные зубы, внушительно процедила:

- Тебе что, сволочь, жить осточертело? Не хватает ума подобрать более верного способа поскорей окочуриться? Вот сейчас подоспеет мой Петька, под наганом расскажешь все гадости, что болтал про комдива. Долго ждать не придется, не успеешь даже глазом моргнуть, как башку он тебе продырявит.

Закопаем вместе с балалайкой, никто и не вспомнит, по тебе давно уже черти с раскаленной сковородкой скучают.

- Черти, они никого не забудут, в сковородке места хватит на всех, - дружелюбно глядя окуню в источающий презрение рыбий глаз, без всякой злобы ответил денщик. - Ты, прежде чем геройствовать, сама спустилась бы к озеру, поговорила с Чапаем и разобралась, какая петрушка впереди нас всех ожидает. Даже не представляешь, что он буровит, пребывая как будто в трезвом уме. А то раскудахталась, как бьющий мимо цели хромой пулемет. Решила, если невестой ординарца заделалась, так на тебя никакой управы не сыщется. Плохо ты еще Кашкета узнала, гляди, как бы не просчиталась, случаи бывают, когда ошибаться можно один только раз.

Пулеметчица ловким движением ног поочередно сбросила летние туфли, развязала косынку и быстрой походкой подошла к командирскому шалашу. Для чего-то долго смотрела вовнутрь, как будто отыскивая там дорогую пропажу. Носом тянула знакомый настой сухих трав и терпкий запах мужского жилища, тоской исходивший из безлюдного, безмолвного шалаша. Потом, повернувшись, внимательно оглядела всю знакомую до последней веточки территорию Разлива и, ни слова не сказав Кашкету, устало шаркая босыми ногами по намятой траве, потянулась к древнему озеру.