За полгода до описываемых событий…

Она направлялась к нему, этакая гордая и неприступная принцесса, объятая жаждой мести. Строгий черный костюм. Туфли на высоких каблуках. Темные волосы стянуты на затылке в тугой узел. На шее — легкий зеленый шарфик в тон голубым, с зеленоватым отливом, глазам, горевшим ярким, словно бриллиант, огнем. При виде ее облаченные в белоснежные ливреи официанты расступались: никому не хотелось оказаться у нее на пути. Такая собьет с ног и не остановится. Она шла, лавируя между столами, покрытыми кипенно-белыми скатертями, уставленными хрустальными бокалами и серебряной посудой, и не отрывала взгляда от намеченной цели.

Завсегдатаи одного из самых роскошных ресторанов Сиэтла почувствовали: сейчас разразится грандиозный скандал, о котором впоследствии можно будет всласть посудачить. По залу пронесся сдержанный шумок.

Джек, не в силах шевельнуться, смотрел, как она подходит к нему все ближе и ближе.

— Вот черт, — тихонько ругнулся он. Похоже, молиться уже поздно.

Одного взгляда на всегда спокойное, а сейчас искаженное яростью лицо Элизабет Кэбот было достаточно, чтобы понять: он проиграл. Сегодня утром она узнала все. И то, что произошло между ними прошлой ночью, не имело для нее никакого значения.

«Что ж, чему быть, того не миновать», — подумал Джек и стал ждать дальнейшего развития событий с покорностью человека, смирившегося с неизбежным.

Она подошла совсем вплотную, и он понял, что обречен. Однако в эти последние секунды перед глазами Джека вопреки ожиданию промелькнули события не всей его жизни — как это обычно бывает перед смертью, — а лишь прошлой ночи. Припомнилось сладостное, горячее нетерпение, жадный поток желания, нахлынувший на них обоих. К сожалению, желание оказалось единственным чувством, которое было взаимно. Острейшее возбуждение застало Джека врасплох, вероятно, потому, что в течение последнего месяца он только тем и занимался, что старался его подавить. В результате все его попытки сдерживаться, весь тот опыт, который к этому возрасту уже приобретает каждый мужчина, испарился в мгновение ока. Джек прекрасно понимал, что поторопился. Элизабет была не из тех, кто притворяется, оставаясь на самом деле холодной как лед.

Впрочем, нужно отдать ей должное, вела она себя великолепно. Вежлива была до тошноты. Словно в том, что ничего не получилось, повинна только она, а Джек здесь вовсе ни при чем. Более того, она, казалось, нисколько не удивилась случившемуся. Словно ничего другого от их близости и не ждала, а потому никакого разочарования не испытывает. Он долго извинялся, клялся и божился, что, как только немного придет в себя, непременно загладит свою вину. Но она сказала, что ей пора домой. Рано утром у нее какая-то важная деловая встреча, к которой она якобы должна подготовиться.

Ничего не оставалось делать, как только везти ее в особняк, построенный в готическом стиле, — уродливое строение, расположенное на Куин-Энн-Хилл, которое она называла домом. Поцеловав ее на прощание, он попытался успокоить себя тем, что в другой раз реабилитируется — сделает все как положено.

Но теперь он понимал, что другого раза не будет.

Элизабет возникла перед ним, переполненная эмоциями. Такой он был бы рад лицезреть ее не сейчас, а вчера, во время заключительной фазы их свидания.

— Ах вы, проклятый, двуличный сукин сын! — прошипела она сквозь зубы. — И вы вообразили, что я ничего не узнаю?!

— Ну же, Элизабет, не стесняйтесь, скажите мне все, что обо мне думаете, — подбодрил ее Джек Фэрфакс.

— Неужели вы и в самом деле решили, что я ничего не узнаю? Неужели считали, что я и впредь буду оставаться в блаженном неведении? Что вам и дальше удастся водить меня за нос?

Джек понял: никакой надежды оправдаться у него нет. Это было видно невооруженным глазом. Но попытаться все-таки стоит.

— Я вам никогда не лгал.

— Не лгали, как же! Но и правды не говорили! Ни разу за весь месяц даже словом не намекнули, что вы и есть тот самый подонок, который организовал продажу компании «Гэллоуэй»!

— Это же было два года назад. Какое это имеет отношение к нам?

— Самое непосредственное, и вам об этом известно! Поэтому вы мне и врали!

Несмотря на безнадежность ситуации, а может быть, и благодаря ей, Джек почувствовал, что начинает злиться.

— Я не виноват в том, что мы с нами никогда не разговаривали на эту тему. Вы меня ни о чем не спрашивали.

— А с какой стати я должна была спрашивать? — Элизабет повысила голос. — Откуда я могла знать, что вы замешаны в этом деле?

— А я откуда мог знать, что вы имеете какое-то отношение к компании «Гэллоуэй»? — возразил Джек. — Вы же в ней не работаете!

— Это не имеет значения. Неужели вы сами не понимаете? Такой гнусности, как распродажа компании «Гэллоуэй», я в жизни не видела! И то, что именно вы разорвали ее на куски, лишний раз доказывает, что вы подонок!

— Элизабет…

— Ведь пострадали люди! — Она изо всех сил сжала ремешок изящной сумочки, висевшей у нее на плече. — Да еще как пострадали! В общем, знайте: с такими, как вы, я никаких дел не имею.

Тут Джек заметил Хьюго, метрдотеля. Тот неловко топтался у соседнего столика, не зная, как прекратить неприятную сцену. Официант, который направлялся к столику Джека и нес на подносе хлеб и воду со льдом, остановился, не решаясь подойти. Все посетители ресторана с интересом прислушивались, однако Элизабет, похоже, было на это наплевать.

Несмотря на свое плачевное положение, Джек и сам не в силах был глаз от нее отвести. Он и представить себе не мог, что Элизабет способна дать волю своим чувствам. В течение целого месяца он видел ее спокойной, сдержанной, уравновешенной.

— По-моему, будет лучше, если вы успокоитесь, — тихо сказал он.

— Это еще почему?

— Ну, во-первых, потому, что мы не одни. А во-вторых, когда вы наконец успокоитесь, то пожалеете об этой сцене гораздо больше меня.

Элизабет улыбнулась с таким холодным презрением, что Джек удивился, как это у него волосы не превратились в сосульки. Затем она взмахнула рукой, обведя взглядом всех собравшихся. Джек понял: дело принимает дурной оборот.

— Плевать я хотела на то, что мы не одни! — заявила она таким звонким голосом, что его, без сомнения, и на кухне было слышно. — Пусть все знают, что вы обыкновенный лживый сукин сын, и поостерегутся с вами связываться. А я ни на секунду не пожалею ни об одном сказанном мною слове!

— Пожалеете, когда вспомните наконец, что подписали контракт с фирмой «Экскалибур». Теперь, нравится вам это или нет, мы с вами в одной упряжке.

Элизабет захлопала ресницами. На мгновение в ее глазах мелькнул страх. В пылу сражения она, похоже, и в самом деле забыла о контракте, который они подписали вчера утром.

— Как только вернусь в офис, тотчас же свяжусь с юристами своего фонда. Можете считать, что с сегодняшнего дня наш контракт расторгнут, — наконец нашлась она.

— Не говорите ерунды. Вы не можете расторгнуть сделку только потому, что я сукин сын. Вы подписали этот чертов контракт, и я позабочусь о том, чтобы вы выполняли его условия.

— Это мы еще посмотрим!

Джек пожал плечами.

— Если хотите следующие десять месяцев или целый год провести в суде, милости просим. Но предупреждаю: просто так я не сдамся, и победа будет за мной. Мы оба это знаем.

Элизабет была слишком умна, чтобы этого не понимать.

Повисла напряженная пауза. Джек молча наблюдал за тем, как Элизабет пытается примириться с поражением. Но тут лицо ее вновь вспыхнуло от ярости.

— Вы заплатите за это, Джек Фэрфакс! — Протянув руку, она схватила стакан ледяной воды с подноса неподвижно стоявшего официанта. — Клянусь, рано или поздно вы заплатите за то, что сделали!

И она плеснула водой прямо в Джека. Он даже не попытался уклониться. Можно было, конечно, нырнуть под стол, но это шло вразрез с его понятием о чувстве собственного достоинства, поэтому он продолжал сидеть неподвижно.