– Про обеих! – твердо сказала Катя. – Неужели ты не понимаешь, Аня, что получилось? Анну Сергеевну мы обидели, Людмилу Федоровну подвели!

– Ну чем же это мы ее подвели? – удивилась Аня.

– А тем! – сердито сказала Катя. – Ты что, ничего-ничего не поняла про честь полка? Ну вот представь себе – будет педсовет. Спросят Анну Сергеевну: «Как ваш класс?» Она скажет: «Прежняя учительница распустила их. Они плохо учатся, грубят, вести себя не умеют». Что, приятно это будет Людмиле Федоровне? Слышала, как на нее из-за нас родной муж кричал?

– Слышала, – шепотом сказала Аня.

– То-то и есть.

Катя присела на край холодного, под мрамор, подоконника и стала постукивать пальцами по запыленному стеклу.

– Вот что, Аня, – вдруг сказала она решительно. – Давай дадим друг другу клятву, что с завтрашнего дня всё начнем по-другому.

– Да что – все?

Катя слегка прищурилась.

– Ну как тебе объяснить?.. – медленно сказала она. – В общем, начнем по-другому жить, избавимся от всех своих недостатков.

– У тебя нет никаких недостатков, – сказала Аня. – Это и моя мама всегда говорит.

– Ну да, «нет»! – усмехнулась Катя. – У нас дома всегда говорят наоборот, что их слишком много. И я даже сама знаю – какие. Так вот, дадим сейчас же, тут, перед дверью Людмилы Федоровны, честное пионерское, что все переделаем. Ведь мы же пионерки!

– Конечно, – серьезно сказала Аня.

Катя вскочила с места и, перегнувшись, посмотрела вниз, потом, закинув голову, поглядела наверх. На лестнице было тихо и пусто.

– Никого! – сказала Катя. – Давай, Аня, скорей поклянемся, пока никого нет. И чтобы клятва была крепче, давай под салютом!

Аня, не отрываясь, смотрела на свою подругу. Она подняла ладонь, готовая повторить за Катей все слова клятвы.

– Даю честное пионерское, – торжественно начала Катя, четко выговаривая каждое слово, – с завтрашнего дня начать всё по-другому…

– Даю честное пионерское, – повторила Аня, – с завтрашнего дня начать все по-другому…

И, глядя друг другу прямо в глаза, девочки твердо и отчетливо произнесли вместе:

– Честное пионерское!

В этот вечер Катя, прежде чем лечь спать, вырвала из общей тетради, которую ей в начале года подарила Таня, двойной листок и села записывать все недостатки, от которых ей надо избавиться. «Какие же у меня недостатки? – думала она, положив на кулак подбородок. – Что я, врунья? Нет! Хвастунья, воображала? Тоже нет. Трусиха? Не знаю… Кажется, тоже нет… Может быть, подлиза? Ну уж чего нет, того нет!»

Тут она несколько смутилась: «Что ж это, выходит, что Аня права? У меня нет никаких недостатков? А как же бабушка всегда говорит, что я упрямая, непослушная, даже дерзкая? Вот это, наверно, и есть мои недостатки, – Катя стала считать по пальцам: – упрямство, дерзость…»

Но почему-то больше ничего не приходило ей в голову.

«Ну вот что, – решила она наконец, – не буду записывать недостатки, а лучше запишу, что надо делать и чего не надо. Начну со школы. Нет, лучше начну с домашних дел. Они как-то полегче».

Она обмакнула перо и на первых двух строчках записала то, что прежде всего пришло ей в голову:

1. Не буду дразнить Мишу.

2. Буду помогать дома по хозяйству.

Надо сказать правду, Катя не любила помогать дома по хозяйству. За это ей чаще всего попадало от бабушки. Чуть ли не каждый день бабушка напоминала: «Помыла бы хоть посуду, Катенька! Вытерла бы пыль!» И каждый день у Катеньки не хватало на это времени.

Что касается Миши, то она очень его любила. Если кто-нибудь во дворе пробовал его обидеть, она первая бросалась на выручку. Но удержаться от того, чтобы не подразнить его, она как-то не могла. Уж очень он смешно сердился: весь покраснеет, надуется и налетит, как петух. Кроме того, сама бабушка была немножко виновата в том, что Кате хотелось поддеть Мишу. «Не трогай его, Катенька, не обижай! Он у нас самый маленький». Да, маленький! Когда надо что-нибудь уступить ему, так Миша маленький, а ты большая. А небось когда надо идти спать, то вы оба еще маленькие и ложитесь пораньше, в одно время. И не захочешь, а ущипнешь Мишку.

Катя вздохнула и, подумав, записала третье обязательство, а за ним и четвертое:

3. Не буду спорить с бабушкой.

4. Буду ложиться вовремя спать.

«И почему это так трудно – рано ложиться и рано вставать? – подумала Катя. – Вечером кажется – сидела бы до утра, а утром кажется – спала бы до вечера».

Но раз это трудно, то, значит, и надо делать как раз наоборот. Как проснешься – сразу вскакивать, мыться и делать зарядку.

Катя опять обмакнула перо и написала:

5. Буду рано вставать и делать по утрам зарядку.

Она перевернула страницу и задумалась. Ну, кажется, по дому все. Теперь надо исправить поведение в школе. За что ей больше всего доставалось от Людмилы Федоровны?

Катя решительно поставила цифру «6» и написала:

6. Не буду на уроках зевать и глазеть по сторонам.

И сразу после этого появились еще два обязательства:

7. Буду стараться ничего не забывать.

8. Не буду разговаривать на уроках с Наташей и Аней (и вообще ни с кем).

«Что же еще? – подумала Катя. – Ага, знаю!»

9. Буду читать в книгах не только разговоры, но и все про природу.

10. Буду все делать до конца (если, например, не выходит задача, буду решать, пока не решу).

«Ну, теперь, кажется, все».

Катя перечла все свои обязательства и когда дошла до последнего, ей вдруг вспомнилось одно дело, затеянное и недоделанное.

Еще совсем недавно, после того как Таня рассказала ей историю Андрея Артемова и его друга Алеши Решетникова, Катя очень часто, ложась спать, думала о том, как бы разыскать этого пропавшего мальчика, Сережу, сына Алексея Решетникова. В голову ей приходили самые разнообразные планы – один другого интереснее и увлекательнее. Она только не знала, с чего начать. А тут вдруг заболела Людмила Федоровна, пришла новая учительница, и Катя про все на свете забыла.

А ведь это серьезное дело, не какие-нибудь пустяки. Катя поставила цифру «11» и написала:

11. Будем искать Сережу, пока не найдем.

Ей очень хотелось для ровного счета придумать еще и двенадцатое обязательство, и она, может быть, придумала бы, но тут вошла бабушка, и она еле успела спрятать исписанный листок в стол.

– Что же ты, Катюша, – сказала бабушка, – скоро десять. Миша давно спит. А ты?

Катя с испугом посмотрела на часы.

– Сейчас, сейчас, бабушка, – торопливо сказала она и сразу стала стелить постель.

«С бабушкой не спорить, ложиться вовремя, – подумала она. – Вот уже два обязательства и выполнила!»

Через десять минут она уже лежала в постели, но спать ей еще не хотелось…

«Скорей бы завтра, – думала она. – Завтра все, все будет по-другому».

Она перевернула подушку, легла поудобнее и стала обдумывать, как она завтра все переделает в классе. В школу она придет пораньше, увидит Стеллу, поговорит с ней, и весь совет отряда торжественно отправится к Надежде Ивановне. А может быть, они пригласят Надежду Ивановну и Олю в класс и устроят сбор отряда. На сборе все дадут клятву – такую же, какую дала она, Катя, вместе с Аней, – что все пойдет по-другому.

И вот сразу все переменится… Придет на урок Анна Сергеевна, а девочки сидят тихо-тихо. «Я думала, – скажет Анна Сергеевна, – что в классе совсем и нет никого – такая у вас удивительная тишина. Что с вами сегодня?» А девочки ответят: «Теперь так будет всегда, а не только сегодня». – «Ну, это я понимаю, молодцы! – скажет Анна Сергеевна. – Значит, я просто ошиблась, когда подумала, что у вас была плохая учительница. Она, видно, была очень хорошая». – «Да, – скажут на это девочки, – замечательная! Лучше всех в школе!» Нет, «лучше всех в школе» не скажут, чтобы не обидеть Анну Сергеевну. «Тогда извините, пожалуйста, – скажет Анна Сергеевна, – что я была о ней такого мнения». – «Ничего, пожалуйста», – ответят девочки. Потом Анна Сергеевна пойдет в учительскую и будет всем расхваливать Людмилу Федоровну и весь четвертый «А» и даже скажет: «А эта худенькая со светлыми косами, оказывается, тоже совсем не такая плохая девочка, как я думала. Она, наверно, не хотела меня обидеть. И знаете, отвечала толково и на уроке сидит тихо. Видно, хорошая ученица». – «Да, – согласятся учителя, – говорят, хорошая». И девочки (может быть, даже Настенька или Лена Ипполитова) напишут Людмиле Федоровне, что теперь уже в классе все в полном порядке. И Петр Николаевич прочтет письмо и скажет: «Вот это и есть отличная дисциплина и высокая сознательность». Он больше не будет сердиться на Людмилу Федоровну. «Ну, Людмила Федоровна, – скажет он, – я ошибся, когда думал, что девочки зря тебя любят. Нет, не зря! Ты настоящий командир, и они тебя не подведут».