Круглолицая светлобровая девочка, с целой россыпью мелких веснушек под глазами, спокойно и неторопливо вышла к доске.

– Что ж рассказывать-то? – спросила она, задумчиво обводя глазами класс. – Ничего такого особенно интересного не было. Ну, жили мы с сестрой в колхозе. У тетки. Ну, на огородах работали, во время уборки помогали…

– Настя, а кто мальчишку вытащил – вот что в речке тонул? – подсказали ей с места.

– Что, что такое? – спросила Людмила Федоровна.

– Ну, там было одно дело, – как бы оправдываясь, сказала Настя. – Трое мальчишек в реке купались. Двое постарше, а один – маленький. Те доплыли до другого берега, а маленький отстал. Нырнул, выплыл и опять нырнул. Я и поняла, что он тонет. Там в реке у нас есть такие места, где вода холодная-прехолодная. Это оттого, что в этих местах ключи бьют. Вот у него от холода ножки-то и свело. Ну, я как была в платье, так и побежала в воду. А потом поплыла – плавать я хорошо умею. Доплыла до того места и ухватила его за рубашонку. Он еще и захлебнуться как следует не успел…

Настя помолчала.

– То есть что я? – поправилась она. – Не совсем еще захлебнулся. Ну, мы его и вытащили. Вот и все.

– Молодец! – сказала Людмила Федоровна. – Молодец Настя, не растерялась.

И все девочки представили себе, как эта неторопливая, спокойная Настя, с круглой гребенкой в русых, аккуратно подстриженных волосах, бросается одетая в воду и ловит за рубашонку маленького большеголового мальчишку.

За этот урок веселая девочка, которую все в классе называли «Снегирьком», еще больше понравилась Наташе Олениной. Ей нравилось, что Катя такая простая и не стеснительная, что она быстро говорит и громко смеется, что волосы у нее светлые-светлые и вьются на лбу колечками, а лоб совсем темный от загара. Нравилось даже то, что у Кати – крупные, широкие зубы и между передними, очень белыми – маленькая щелочка.

Наташа все время сидела, слегка повернув голову к Кате, и на лице у нее, словно в зеркале, отражалось все, что пробегало по Катиному лицу. Стоило Кате нахмуриться, улыбнуться или прикусить губу, как Наташа, сама того не замечая, делала то же самое: хмурилась, улыбалась, закусывала губу…

К концу урока она даже научилась немножко щуриться по-катиному и накручивать на палец кончик косы.

Когда прозвенел звонок, Катя вскочила с места и выбежала в коридор. Наташа бросилась за ней вдогонку, словно ее потянули за невидимую ниточку. Но в коридор уж высыпало столько девочек из разных классов, что Наташа потеряла Катю из виду.

А тем временем Людмила Федоровна успела что-то сказать про Наташу двум другим своим ученицам – Насте Егоровой и Вале Ёлкиной, и вот уже им обеим захотелось подружиться с новенькой. Они подбежали к Наташе, заговорили с ней наперебой, и, когда Наташа спросила, где Катя Снегирева, обе девочки вызвались немедленно найти ее и привести.

Но отыскать Катю в эту перемену так и не удалось. Спрятавшись за старой партой в конце коридора, Катя и Аня вели серьезный разговор.

– Хороша дружба на всю жизнь! – говорила Аня, не глядя на Катю. – Не то что до десятого, а и до четвертого не дотянула. Стоило этой новой явиться к нам в класс, как меня будто и на свете не стало.

– Ты это о ком? – спросила Катя строго. – О Наташе?

– А то о ком же? Об этой… второгоднице…

– Как тебе не стыдно! – сказала Катя. – Ты разве не знаешь, что она осталась на второй год потому, что болела? Это и со мной может случиться и с тобой… Приятно бы тебе было, если б тебя ни за что ни про что стали называть второгодницей?

Аня пожала плечами и ничего не ответила. Катя решила, что ее молчание означает согласие. Она доверчиво дотронулась до Аниной руки и сказала значительно:

– И потом, понимаешь, жалко: у нее никого нет, одна мама.

Но Аня отдернула руку и как-то криво усмехнулась.

– А у меня две мамы, что ли? – буркнула она.

Катя так и вспыхнула:

– Да ну тебя, Аня! С такой, как ты, не только всю жизнь – ни одного дня дружить нельзя!

– Ах, вот как! – проворчала Аня и отвернулась. – Ну и не дружи!

В глазах у нее стояли слезы.

Катя хотела рассердиться на нее, но не смогла.

– Погоди, – сказала она, – ты зря обижаешься… Я тебе сейчас все объясню…

Но как раз в эту минуту с другого конца коридора донесся звонок.

Катя и Аня вошли в класс последними, поодиночке. Стоя в дверях, Людмила Федоровна пристально посмотрела на обеих девочек.

– Что это с вами? – спросила она. – Неужели поссорились?

– У меня просто голова болит, – сказала Аня чуть слышно.

Девочки расселись по местам, и урок начался. Людмила Федоровна стала спрашивать, у всех ли есть учебники.

– У меня две «Неживые природы», – сказала Валя Ёлкина, сидевшая на первой парте.

– Два учебника «Неживая природа», – поправила се учительница.

– Ну да, две книжки. И папа купил, и бабушка. Можно, я одну дам Насте Егоровой?

– Конечно, – ответила Людмила Федоровна.

Еще одна рука потянулась вверх:

– А у меня два английских языка – старый и новый.

– Два учебника английского языка, – опять поправила Людмила Федоровна.

Пока учительница проверяла учебники, две девочки занимались совсем другим делом. Это были Аня и Катя. Они вели между собой переписку, так как на перемене не успели сказать друг другу все до конца.

«Ты воображаешь, – писала Аня на клочке бумаги, прикрывая его рукой, – что я очень добиваюсь твоей дружбы. А я сама не хочу водиться с тобой, если ты будешь водиться с твоей второ…»

Последнее, не дописанное до конца слово было зачеркнуто, а вместо него сверху нацарапано: «Наташкой!!!»

Оттого, что строчки шли вкривь и вкось и чуть ли не в каждом слове была одна, а то и две ошибки («воображашь», «добеваюсь», «водица» – вместо «водиться»), письмо показалось Кате еще обиднее и неприятнее.

«Ничего я не воображаю, – приписала Катя под Аниными каракулями. – Это все глу…»

Она не успела дописать последнее слово.

– Снегирева! – строго сказала Людмила Федоровна. – О чем я сейчас говорила?

Катя опустила голову:

– Простите, Людмила Федоровна, я не слышала. Мы думали про другое.

– Кто это «мы»? Ну, а ты, Аня, слышала, о чем я говорила?

– И я тоже думала про другое…

Людмила Федоровна подошла к Ане и Кате.

– Так вот, чтобы вы не думали на уроке про другое, – сказала она, – я вас рассажу. Лебедева, возьми свои книжки и пересядь к Стелле Кузьминской. А ты, Наташа Оленина, перейди на место Лебедевой.

Наташа так и просияла от радости. Собрав книжки, она пересела назад, на Анино место.

Аня, оглянувшись, посмотрела на нее и Катю с таким отчаянием, словно теперь Наташа разлучила ее с Катей навеки – добилась-таки своего! Когда в классе стало тихо, Людмила Федоровна сказала:

– Девочки! Я хотела бы, чтобы вы меня слушали внимательно. Говорить громко мне трудно. Врачи запретили. У нас в классе должна быть полная тишина.

Девочки с тревожным любопытством посмотрели на Людмилу Федоровну. И как это они раньше не заметили, что ее глуховатый голос звучит сегодня особенно глухо и хрипло?

Все сразу притихли.

– А теперь, – сказала учительница, легонько покашливая, – давайте работать. Лена Ипполитова, открой книгу и прочитай нам стихотворение «Утро на берегу озера».

Худенькая девочка в очках встала и начала читать по книге еле-еле слышно:

– «Утро на берегу озера». Стихотворение Никитина…

– Постой, Ипполитова, – прервала ее Людмила Федоровна улыбнувшись. – Почему ты говоришь шепотом?

И она обратилась ко всему классу:

– Девочки! Вы не поняли меня. Это мне нельзя говорить громко, а не вам. Шуметь не нужно, а читать и отвечать урок вы должны полным голосом, чтобы всем было слышно. Понятно?

Девочки только головами кивнули.

Лена стала читать стихотворение немножко громче, но все-таки вполголоса: