Все засмеялись – не потому, что учительница сказала что-нибудь очень смешное, а просто потому, что хотелось смеяться. Новенькая смутилась и стала еще румянее. Она искоса поглядывала на свою новую учительницу.

– Ну что же ты, Наташа? Иди знакомься со своими будущими подругами, – сказала Людмила Федоровна, оборачиваясь к другим девочкам.

Но Наташа продолжала стоять на месте. Ни она, ни девочки не решались заговорить друг с другом.

Кате стало обидно за эту краснощекую молчаливую девочку, и она подошла к ней первая.

Тем временем по двору длинной цепочкой двинулись самые маленькие.

– Малыши идут, – сказала Катя. – Посмотри, Наташа, до чего они важные!

Впереди, оборачиваясь на ходу, шли учительницы с красными бантами на груди, и каждая вела за собой свой новый класс – 1-й «А», «Б», «В», «Г».

– Не бойся, дочка, не бойся! – говорила вслед уходящей первокласснице ее мама. – Девочки такие славные, учительница такая хорошая…

Первоклассница оглядывалась на мать, волоча чуть ли не по земле свой новый портфель.

– Вот смешные! – сказала Катя, провожая глазами первоклассниц. – У меня маленький братишка тоже сегодня пошел в школу первый раз. Ночью весь дом разбудил – боялся проспать. На часах без четверти шесть, а он думал – половина девятого.

– А кто у тебя еще есть? – спросила шепотом Наташа.

– Сестра старшая, мама, бабушка и папа. А у тебя кто?

– Нас с мамой только двое, – сказала Наташа. – Папу на войне убили. Перед самой победой, за один день. Я тогда еще маленькая была.

Катя смотрела на новенькую, не зная, что сказать. Она смутилась, словно была виновата в том, что у нее есть и папа, и мама, и бабушка, и сестра, и брат, а у Наташи никого нет, кроме мамы.

«Еще хорошо, что я о тетях и дядях не сказала», – подумала Катя. И, помолчав, спросила:

– А ты к нам из какой школы перешла?

Наташа покраснела.

– Я не перешла, – сказала она. – Я в этой же школе училась… Вот мой бывший класс. Теперь он – пятый «Б». Только это я не сама осталась – меня мама оставила. У меня была операция, аппендицит. Потом – корь. Вот мама и решила оставить меня на другой год.

– Ну, не беда! – уверенно сказала Катя. – Раз болела, значит, не второгодница. Каждый заболеть может. Новенькая – и все!

Наташа посмотрела на Катю благодарными глазами и тихо сказала:

– Ты-то понимаешь, а другие не понимают. Нельзя же каждому объяснять, что болела. А они еще спрашивают: «Почему же ты такая румяная?» А если я от природы такая?

– Ничего, – сказала Катя, – я за тебя всем объясню – и почему осталась и почему румяная.

Она хотела еще что-то сказать, но в эту минуту Людмила Федоровна велела классу построиться в пары, и все пришло в движение. Наташа Оленина отошла в сторонку. Катя кивнула ей:

– Пойдем со мной. – И, оглянувшись, позвала: – Аня! Где ты?

Аня не отозвалась, будто не слышала. Она стояла позади, рядом с белобрысенькой Тоней Зайцевой, с которой никогда не дружила, и все еще держала в руках обе сумки – свою и Катину.

– Аня! – еще раз окликнула ее Катя.

Аня не отвечала.

«Обиделась, – поняла Катя. – Ах, какая!..»

Она хотела было объяснить Ане, что вовсе и не думает всегда ходить с новенькой и что она только для того стала с ней рядом, чтобы не оставить ее в первый день одну среди чужого, незнакомого класса. Но колонна тронулась, и разговоры прекратились. Девочки молча пошли вверх по широкой лестнице.

Все кругом было какое-то новое, праздничное. Стены в этом году выкрасили в бледно-желтый цвет, похожий на сливочное мороженое. В прошлом году они были светло-зеленые, и это очень нравилось Кате. Но теперь ей больше нравились «сливочные» стены.

На первой же площадке школьниц встречала Вера Александровна, директор, – высокая седая женщина, гладко причесанная, в очках. А рядом с ней стояла Катина сестра, Таня, со своей подругой.

Проходя мимо директора, девочки от смущения на секунду задерживались и, сказав: «Здравствуйте, Вера Алексанна!» – быстро проходили дальше.

Вера Александровна наклоняла в ответ свою седую голову:

– Здравствуйте, здравствуйте, девочки! – И добавляла, слегка улыбаясь: – Только не спешите так, не бегите. Спокойнее, спокойнее…

И девочки шли дальше, поднимаясь по ступенькам все выше и выше.

Катя посмотрела через перила верхней площадки на нижнюю. Таня и Лида стояли рядом с директором. И первый раз в жизни старшая сестра показалась Кате совсем взрослой.

Людмила Федоровна распахнула дверь. Вот он – знакомый класс, с тремя широкими окнами, с тремя рядами парт, поблескивающих свежим лаком. Только теперь это уже не третий, а четвертый «А». Пустой и тихий, только что отремонтированный, класс как будто ждал этой минуты. Все в нем сразу ожило и зашевелилось.

Захлопали крышки парт, зашуршали страницы новых книжек и тетрадок… Кто-то с шумом уронил пенал, кто-то крикнул тоненько и смешливо: «Ой, Лизка!» – и голос сразу оборвался. Как-никак, а девочки были в классе. Лето кончилось. Сейчас начнется первый урок первого школьного дня.

Стоя у своего стола, заваленного букетами свежих цветов и красных осенних листьев, Людмила Федоровна, чуть улыбаясь, терпеливо смотрела, как ее ученицы выбирают себе места и рассаживаются по партам.

– Нет, Леночка, ты лучше садись поближе ко мне, – сказала она худенькой девочке в очках. – Вот тут, в среднем ряду, на первой парте. Будете вместе с Зоей Алиевой помогать мне, когда понадобится.

– Конечно, будем, – отозвалась Зоя, смугло-румяная серьезная девочка с черной челкой на лбу и блестящими, как мокрая черная смородина, узкими глазами. – Конечно, будем.

Она уселась рядом с Леной Ипполитовой и принялась деловито раскладывать в парте книжки и тетрадки.

Уже почти все сидели на местах, и только Катя Снегирева еще не садилась. Она стояла у своей парты и тихонько говорила Ане Лебедевой, поглядывая на стоящую у окна новенькую:

– Потом ее куда-нибудь посадят, а пока можно поместиться и втроем, если ты еще капельку подвинешься.

– Втроем! – усмехнувшись, ответила Аня. – С твоей толстухой и вдвоем не поместишься.

– Она такая же моя, как и твоя! – оборвала подругу Катя. – И совсем она не толстуха, а самая обыкновенная девочка.

Пока они шепотом спорили и препирались, Людмила Федоровна взяла Наташу за руку и стала искать глазами для нее парту.

– Ну вот, – сказала она, указывая новенькой место как раз впереди Кати. – В первом ряду слева. Будешь сидеть со Стеллой Кузьминской.

Наташа положила сумку на парту, поглядывая сбоку на свою соседку.

Эта красивая девочка чем-то смущала ее. У нее были светло-серые спокойные и как будто насмешливые глаза и волнистые волосы, связанные на затылке широкой лентой. Платье, передник, прическа, школьная сумка и выражение лица – все было у нее какое-то особенное, не совсем такое, как у других девочек.

Наташа робко села рядом с ней. Стелла немного подвинулась, молча раскрыла толстую, обернутую в белую бумагу «Родную речь» для четвертого класса и углубилась в чтение. Впрочем, изредка Наташа ловила на себе се беглый холодноватый взгляд, и от этого ей становилось как-то неловко – она начинала обеими ладонями приглаживать волосы, перекладывать тетрадки, искать носовой платок…

Катя Снегирева как будто почувствовала, что новенькой не по себе. Когда Наташа обернулась назад, Катя шепнула ей:

– Вот мы и рядом. Почти рядом…

В ту же секунду Аня дернула Катю за рукав:

– Людмила Федоровна на тебя смотрит. Успеешь наглядеться на свою новую подругу и после урока.

Людмила Федоровна молча стояла у своего столика и ждала, пока класс успокоится. Когда все притихли, в наступившей тишине раздался ее негромкий голос:

– Девочки! Сегодня мы снова начинаем учиться. Поздравляю вас! Это большой день и для вас и для меня. Мы с вами перешли в четвертый класс. А ведь это последний класс начальной школы. Так что вы у меня, можно сказать, выпускные. В этом году мы будем проходить естествознание, географию, историю, а не только русский язык и арифметику. Вот сколько предметов! Это, конечно, немножко потруднее, но зато очень интересно. Вы узнаете много-много нового…