Трогательными и нежными воспоминаниями К. В. Пугачёвой открывается книга памяти замечательного рано ушедшего от нас Андрея Миронова.

К счастью, ещё при жизни актрисы вышли в свет её воспоминания о Борисе Чиркове и Николае Охлопкове, об Аркадии Райкине и Александре Тышлере, об Алексее Толстом и Владимире Киршоне, о великих учёных Льве Ландау и Петре Капице. И все они бесценны, потому что написаны сердцем.

Многие из тех, кто знал К. В. Пугачёву, задавались вопросом, почему после столь удачного дебюта в фильме «Остров сокровищ» она больше не снималась. Неужели не было предложений? Были, и очень заманчивые. Но Клавдия Петровна просто держала своё слово. Перед отъездом в Ялту на съёмки (они проходили в дни отпуска) художественный руководитель Театра сатиры Н. М. Горчаков предупредил Клавдию Петровну: «Не опоздайте к началу сезона. Вас ждёт замечательная роль – Элиза Дулитл. Опоздаете – пеняйте на себя». Но кино есть кино. То дождь, то шторм, словом, главную сцену снять не успели, и режиссёр фильма Владимир Вайншток сказал актрисе: «Уедете, – будете платить неустойку». Так случилось, что она опоздала в театр на два дня. Приехала, а на стене приказ: «За нарушение трудовой дисциплины уволить артистку Пугачёву К. В.». За неё вступились друзья. Устроили общее собрание, и режиссёр Горчаков сжалился над «прогульщицей», но поставил условие: больше никогда не сниматься. Смешно, неправдоподобно, но Пугачёва слово своё не нарушила.

18 марта 1996-го Клавдии Васильевне исполнилось 90. Предстоящий юбилей её несказанно волновал. Шутка ли, какая дата! Вспомнят ли о ней за давностью лет? Но с раннего утра уже начались звонки. Каждый час приносили телеграммы. Днём с поздравлениями пришли делегации из театров, в которых она работала. Затем все сели за праздничный стол. И зазвучали здравицы в честь юбилярши. Все речи она выслушивала неизменно стоя и для каждого находила добрые слова. А мы ещё и ещё раз убедились, какая светлая у неё голова, какое тонкое чувство юмора, какая феноменальная память! Она с удовольствием читала наизусть эпиграммы и стихи, которые были посвящены ей за долгие годы её жизни.

Под конец вечера, чтобы повеселить своих гостей, Клавдия Васильевна припомнила несколько смешных эпизодов. Один из них относился к середине 30-х годов. На спор с друзьями она явилась в Леонтьевский переулок и перед окнами дома, где жил «московских сцен Юпитер сам Станиславский, да-с!», пела частушки и лихо плясала. Великий режиссёр через своего камердинера просил передать талантливой девушке, что ей надо бы учиться на артистку. Клавдии Пугачёвой ничего не оставалось, как сознаться, что она уже выучилась, работает в Театре сатиры и будет счастлива, если Станиславский придёт посмотреть её в спектаклях. Камердинер ответил коротко: «Мы с Константином Сергеевичем в баню и в Сатиру не ходоки».

Вторая история относилась к концу 40-х. Театр драмы (так тогда назывался театр Маяковского) был на гастролях в Ленинграде. Поселили актёров в гостинице «Европейская». Пугачёву и Раневскую в одном номере. Хозяйство они вели сообща и деньги объединили. Фаина Георгиевна решила в один из свободных дней пригласить на обед Анну Андреевну Ахматову и предложила Пугачёвой присоединиться к ним. Но Клавдия Васильевна в тот вечер сама была приглашена в гости, однако пообещала прийти к чаю, захватив пирожные из знаменитого кафе «Норд». И вот, вернувшись, застала следующую картину. В креслах сидели тихие и явно сконфуженные обе великие женщины, а наглый официант, грозя им пальцем, приговаривал: «Вот что, дамочки, запомните: когда нет денег – не гуляют!» Устремив на Пугачёву грустные глаза, Раневская прошептала почему-то по-французски «д'аржан, д'аржан». Что же выяснилось? Раневская спрятала деньги и, по обыкновению, забыла куда. У Ахматовой денег не было. Пугачёва нашла деньги, расплатилась и столь щедро наградила официанта чаевыми, что тот стал кланяться, отступая задом, пятился, пятился, и вместо входной двери вломился в дверь туалета и рухнул с подносом. Тут уж Раневская взяла реванш и произнесла наставительно: «Голубчик, берегите опорно-двигательную систему!»

Её рассказам, забавным и весёлым, не было конца. Она была в ударе!

Боясь утомить юбиляршу, гости заторопились. Актёр Театра сатиры Юрий Васильев уезжал первым. Он попросил Клавдию Васильевну дать ему автограф. За столом сразу стало тихо… Будучи впервые в её доме, он не заметил, что хозяйка слепа. Последние два года она прожила в темноте. Под рукой оказалась обычная бумажная салфетка. Клавдия Васильевна провела рукой по её поверхности, нащупала середину, тяжело вздохнула и вывела по памяти «Пугачёва».

Раздались аплодисменты. Последние аплодисменты в её жизни. Через 20 дней её не стало… В одном из последних писем Хармс писал ей: «Нужно ли человеку что-либо, помимо жизни и искусства? Я думаю, что нет: больше не нужно ничего, сюда входит всё настоящее».

Весь путь дивной Клавдии Васильевны Пугачёвой лишь подтверждает такую простую и такую мудрую истину.

Марианна Краснянская

– Эй, «кочны», дежурная хлеб несёт! – крикнул Андрей и побежал дальше.

Кочнами звали детей из-за бритых голов. Такими их приводили в детдом из санпропускника. Ребята, соскочив с постелей, где они грелись под одеялами в нетопленом холодном помещении, вмиг очутились в столовой. Подойдя к столу, они жадными глазами смотрели на хлеб, который разрезала на порции дежурная девочка. Привилегия собирать крошки после разрезания хлеба была отдана младшим, хотя случалось в жизни детдома и другое – входил кто-то из старших мальчишек, такой же голодный, как и малыши, и быстро надавав подзатыльников, забирал все крошки. У малышей оставалось одно: всё рассказать Андрею.

Андрея боялись все ребята в детдоме. Он не был старше всех, но был самым сильным, самым честным и самым добрым. Он был героем детдома. Но в этот день старших послали собирать деревянные торцы мостовой, чтобы можно было протопить печи, и младшие знали, что им никто не помешает. Они смирно стояли и ждали, когда дежурная нарежет хлеб и когда им можно будет быстро подбежать, положить руки на стол и закрыть то место, где есть крошки от хлеба. Надо было это делать мгновенно и так ловко, чтобы захватить территорию побольше, тогда крошек будет много, и потом уже можно наслаждаться. Облизав палец, набирай на него крошки и клади в рот! Тут уж тебе никто не мешал! Когда всё было подобрано, вытирался стол и начинали накрывать к обеду.

Но сегодня всё было не по расписанию. Дежурная сказала, что малыши будут обедать в кухне, а здесь будут готовить место для представления, старшие же уже пообедали.

– Вот номер! Наверное, и натопят сегодня хорошо, и, может, обед будет праздничный, – подумали малыши и побежали довольные на кухню. По дороге они встретили девочку по прозвищу Капля, всю в слезах.

– Что, опять не пила рыбий жир? Опять тебя наказали? Вот дура, ведь это же вкусно, – сказал малыш, – облизывая губы, – я хоть десять ложек могу!

– Ну и пей! – мрачно сказала Капля.

– А ты не реви, скажи, что тебя тошнит, – учила девочка из компании направлявшихся на кухню.

– Говорила, каждый день говорю, а они всё равно не верят, а теперь грозят, что меня остригут как вас, а меня даже в санпропускнике не стригли.

– Подумаешь, Золушка! – сердито огрызнулся кто-то из ребят.

– А чего тебе жалко волос? Ведь лучше, вшей не будет! – засмеялся мальчишка, и, свистнув, произнёс: «Да ну её, идём обедать!» – Капля, ты чего в коридоре? – сказал появившийся Андрей. – Иди помоги ребятам таскать торцы. Мы уже полдороги разобрали, надо скорее перенести в помещение, а то нам зададут, если узнают.

Капля быстро побежала одеваться. На дворе был мороз, и отмороженные пальцы не очень-то слушались – холодные торцы так и выскальзывали из рук.

– Ты бы из своих кос перчатки лучше связала, а то болтаются просто так, – сказал Андрей, помогая ей набирать торцы. – Ну иди и не рассыпься.