— Ловите, — сказал я, бросая драгоценный камень, словно свадебный букет.

Маунтмейн вскочил, протягивая раздробленную ладонь. Судья Персивант навалился на него и опрокинул на пол.

Уинтроп поймал камень, будто игрок в крикет.

— Owzat, [68]— произнес он.

Женевьева вздохнула сквозь боль. Наверно, она остановила кровотечение.

Кто-то громко спросил с венгерским акцентом, что делает мертвое тело Джона Бэрримора на его съемочной площадке. Лорре прошелестел что-то успокаивающе-сентиментальное, и двое рабочих сцены убрали опустевший сосуд с площадки. Флинн, теперь просто пьяный, с радостным идиотизмом продолжал доставать режиссера. От всей этой истории просто отмахнулись. Голливудские шуточки. Они здесь происходят постоянно.

Оставались Уинтроп, Женевьева и камень.

И я.

— Мы должны быть благоразумными, Эдвин, — сказала Женевьева.

Англичанин кивнул:

— На нас громадная ответственность. Клянусь, мы не злоупотребим ею.

— Может оказаться, что у нас не будет возможности решать. Ты ведь тоже чувствуешь это, правда? Будто он живой?

— Да, Жени.

Маунтмейн был мертв, Персивант сломал ему хребет. Она аукнулась ему, вся эта черная магия. Как и говорила Женевьева.

Уинтроп выглядел серьезным и потрясающе спокойным. Он не смог до конца оттереть с лица кошачью кровь. Он исполнил свой долг, но теперь задает себе вопросы.

Терпеть этого не могу. Я знал, что буду заниматься тем же.

Рядом с Уинтропом стоял военный, держа свинцовый ящик.

— Сэр, — напомнил он.

Уинтроп бросил Камень Семи Звезд в ящик, и военный заколебался, не сводя глаз с красного сияния, прежде чем захлопнуть крышку. Он промаршировал прочь, остальные вояки затрусили следом, увлекая с собою Персиванта и прочих.

Уинтроп помог Женевьеве перелечь на носилки. Она угасала, обнаженные руки стали морщинистыми, как у мумии, землистые щеки ввалились.

— Что это было? — спросил меня кто-то. — Красный камень в коробке?

Я повернулся к звезде из «Касабланки», мужчине заметно ниже и старше меня.

— Это, — сказал я, — то, из чего сделаны сны.

Проселочная дорога, уходящая от шоссе, была засыпана гравием, но плохо утрамбована. Черный седан Танстоуна медленно полз между нависшими деревьями. По обе стороны мрачно чернел лес, полный подозрительных звуков. Примерно через полмили показался дом. Узкое двухэтажное строение, обитое коричневой вагонкой. У переднего крыльца припаркован желтый пикап. Танстоун выбрался из машины. Это был человек огромного роста, мощного телосложения. Седина уже тронула его гладко причесанные темные волосы и аккуратно подстриженные усы. На нем был синий легкий костюм. В огромной руке он держал деревянную трость, украшенную серебряными кольцами. Он прошел по мощеной дорожке к переднему крыльцу и принялся изучать дом. Должно быть, две комнаты и кухня внизу, еще одна комната и ванная наверху.

В дверях показалась тоненькая девушка в зеленых слаксах и белой блузке, заляпанной краской.

— Вы что-то ищете? — спросила она настороженно. Танстоун приветственно помахал рукой:

— Добрый день. Меня зовут Джон Танстоун. Я изучаю древние предания. Я здесь потому, что в суде графства мне рассказали занятную историю об этом месте.

— Занятную историю? — переспросила девушка.

Танстоун решил, что ей лет восемнадцать-девятнадцать. Небольшого роста, хорошенькая, пышущая здоровьем, с копной каштановых волос. В одной руке она держала кухонный нож, а в другой — полуочищенную картофелину.

— Занятную историю? — повторила она.

— Пятно в вашем дворе, — пояснил Танстоун. — Без малейших следов растительности. Упоминание о нем я нашел в одном старинном трактате. И, как я уже говорил, услышал об этом сегодня в суде.

— А-а-а, вы об этом. Вон идет мой муж Билл. Может, он вам расскажет.

Из-за угла дома показался худощавый паренек среднего роста в саржевых штанах, клетчатой рубашке и в переднике из денима. У него были густые волосы и короткая бородка. Нос вымазан сажей. На вид ему было не больше двадцати двух лет. В руках молодой человек держал массивные железные клещи. «Да, эти двое рано поженились», — подумал Танстоун.

— Слушаю вас, сэр, — произнес молодой человек.

— Билл, это мистер Танстоун, — сказала девушка. — Ой, я ведь даже не представилась. Это мой муж Билл Брейси. А меня зовут Прю.

— Здравствуйте, — приветствовал молодую пару Танстоун.

Билл Брейси смотрел на него во все глаза:

— Видел ваше фото в газетах. Читал также о ваших исследованиях в области сверхъестественного.

— Да, я этим занимаюсь, — кивнул Танстоун. — В суде я просматривал записи старого дела Кретта Мэрроуби. Его обвинили в колдовстве. Это было давным-давно, еще в бытность США колонией.

— Да, сэр, — ответил Билл Брейси. — Мы вроде бы что-то об этом слыхали.

— Мистер Пакер, секретарь суда, упомянул ваш дом, — продолжил Танстоун. — Он сказал, что это дом Трамблов. И еще он рассказал о странном пятне в вашем дворе. Поговаривают, что оно как-то связано с делом Мэрроуби.

Он огляделся, словно ища глазами пресловутое пятно.

— Это за домом, — сказала Прю Брейси. — Мы живем здесь всего ничего. Когда мы купили у Трамблов этот дом, они сказали нам, что это пятно лучше бы не трогать.

— Могу я на него взглянуть? — спросил Танстоун.

— Я вам покажу, — вызвался Билл Брейси и добавил: — Прю, не могла бы ты организовать нам что-нибудь выпить? Идите за мной, сэр.

Они с Танстоуном завернули за угол и оказались на заросшем участке, переходящем в лес.

— Это здесь, — махнул рукой Брейси.

Почти в центре поросшего травой участка красовалось влажное изумрудно-зеленое пятно, выделяющееся на фоне травы. Танстоун подошел поближе. Шириной пятно было не более девяти-десяти футов. Оно было окаймлено узкой полоской плотной бурой земли. Танстоун обошел пятно, причем двигался он на редкость легко для столь крупного человека.