Как она поняла, для того чтобы полюбить эту облачную горную страну, требовалось более тонкое восприятие, и в целом это было намного труднее, чем уловить тихий голос Чарльстона во время вечерней прогулки вдоль батареи, когда в гавани перед тобой — форт Самтер, за спиной — большие белые дома и карликовые пальмы шелестят широкими листьями под легкими порывами морского бриза. Если сравнивать, то слова, которыми говорил этот гористый пейзаж, были не такими умиротворяющими, более резкими. Впадины, хребты и вершины казались неприступными и мрачными; хорошее место для того, чтобы спрятаться.
Книга, которую Ада читала сегодня, также принадлежала отцу, это был роман Симмза [9], чарльстонца и друга Монро, о приключениях на фронте. Ада встречалась с ним несколько раз во время его приездов в город с плантации на Эдисто. Она вспомнила о Симмзе, потому что не так давно получила письмо от одной знакомой из Чарльстона, которая упомянула о его глубокой скорби по поводу недавней кончины его жены. Только опиум спас его от безумия, писала подруга, и именно это не шло у Ады из головы.
Она начала читать, но какими бы занятными ни были события этой истории, она не могла не думать о еде. Поскольку поиски яиц не увенчались успехом, она так и не позавтракала, хотя день приближался к полудню. Прочитав несколько страниц, Ада положила книгу в карман, спустилась вниз в кухню и принялась рыскать по кладовой в поисках чего-нибудь, что она могла бы превратить в пищу. Она провела почти два часа, пытаясь разжечь духовку и замесить тесто для пшеничного хлеба; в тесто пришлось добавить вместо дрожжей соду — единственное, что она смогла найти. Однако когда каравай появился из духовки, он напоминал большую, скверно выпеченную лепешку; корка подгорела, остальное осталось сырым и имело привкус непропеченной муки. Ада откусила кусочек и тут же выплюнула, а каравай выбросила в окно на двор курам. На обед она съела только тарелку помидоров и огурцов, порезанных ломтиками и сдобренных капелькой уксуса и щепоткой соли. Толку от этого не было никакого; точно такой же эффект она могла бы получить, просто подышав воздухом.
Ада оставила грязную тарелку и вилку на столе. Взяв с дивана скомканную шаль, она встряхнула ее и накинула на плечи. Затем вышла на крыльцо. Небо было безоблачным, хотя и затянуто легкой дымкой, из-за чего его голубизна казалась блеклой. Она заметила черно-золотистого петуха возле амбара. Он скреб землю лапами и клевал что-то, а затем в ярости бегал вокруг этого места. Покинув дом, Ада направилась к воротам, затем вышла на дорожку. По ней так мало ездили в последнее время, что по краям она заросла высокими кустами астр и лисохвоста. Изгородь вдоль дорожки была покрыта вьющимися растениями с маленькими желтыми и оранжевыми цветочками. Ада подошла и сорвала один, чтобы разглядеть его получше.
— Сорняк обыкновенный, — сказала она вслух, радуясь тому, что есть что-то, чему она может дать имя, даже если оно ее собственного изобретения.
Она прошла по дорожке с милю, затем покинула лощину Блэка и вышла на дорогу, идущую к реке. По пути она собирала букет из полевых цветов, какие попадались ей на глаза, — блошница, дудник, верблюдка, разные лечебные травы. Дойдя до реки, она свернула на дорогу, тянувшуюся по ее берегу, и пошла вверх по течению, по направлению к церкви. Эта дорога, вся изрезанная колеями от колес повозок, была главным путем сообщения для общины. Под копытами лошадей, коров и свиней мелкие лужицы превратились в черные мутные болотца, и в таких местах пешеходы, которые не хотели утонуть в грязи, проложили по обочине тропинки. Деревья вдоль дороги низко склонили ветви под тяжестью зеленой листвы. Они казались утомленными от ее обилия и стояли поникшие, хотя и не от засухи, так как лето было влажным и река, вдоль которой шла дорога, была полноводна и глубока.
Через пятнадцать минут Ада достигла маленькой церкви, которая и была вверена попечению Монро. По сравнению с прекрасными каменными церквями Чарльстона она больше напоминала голубятню, но ее пропорции — уклон двускатной крыши, соотношение длины, ширины и высоты, размещение ее простой колокольни — определенно отличались скромным изяществом. Монро испытывал глубокую привязанность к этой церкви, строгая геометрия ее архитектуры хорошо гармонировала с его непритязательными побуждениями последних лет. Часто, когда они с отцом шли от реки к церкви, он говорил: «Таким образом Господь говорит на местном диалекте».
Ада поднялась на холм, прошла на кладбище, расположенное за церковью, и остановилась перед могилой Монро. Черная земля уже поросла густой щеткой травы. Там все еще не было никакого знака — Ада отвергла местный обычай: либо плоский речной камень, либо дубовая доска с нечетко нацарапанными именем и датами. Она заказала в окружном центре резное гранитное надгробие, но его все еще не привезли. Она положила букет цветов и подняла предыдущий, уже увядший и мокрый.
Монро умер в мае. В тот день, ближе к вечеру, Ада собралась выйти с коробкой акварельных красок и листом бумаги, чтобы нарисовать недавно распустившиеся бутоны рододендронов у ручья. Выйдя из дома, она остановилась поговорить с Монро, который сидел, читая книгу, на полосатом походном парусиновом стуле под грушевым деревом. Он выглядел усталым и сказал, что вряд ли ему хватит сил закончить эту страницу, так его клонит в сон, и попросил разбудить его, когда она вернется, потому что ему не хочется спать на улице в этот сырой вечер. А еще, сказал Монро, он опасается, что уже не в том возрасте, чтобы встать без посторонней помощи с этого низкого стула.
Ада отсутствовала меньше часа. Войдя во двор, она увидела, что Монро сидит совершенно неподвижно. Рот у него был открыт, и она подумала, что он, может быть, храпит и что после ужина она подразнит его, чтобы он признался в этом недостойном поступке. Она направилась к нему, чтобы разбудить, но, приблизившись, увидела, что его глаза открыты, а книга упала в траву. Она подбежала к нему, протянула руку, чтобы потрясти его за плечо, но, едва прикоснувшись, уже знала, что он мертв, так как его тело под ее рукой было совершенно вялым.
Ада как могла быстро бросилась за помощью, то бегом, то шагом по короткой тропе, которая пересекала горный хребет и спускалась к речной дороге неподалеку от усадьбы Суонджеров. По этой дороге они были ближайшими их соседями. Суонджеры были прихожанами отца, и Ада знала их с первых дней их жизни в горах. Она добралась до их дома запыхавшаяся и в слезах. Пока Эско Суонджер запрягал лошадь в двухместную коляску и они с Адой возвращались окружным путем к ее дому, с запада надвинулись тучи и хлынул дождь. Когда они спустились в лощину, совсем стемнело, сидевший на стуле Монро был мокрый, как форель, его лицо было усыпано лепестками кизила. Акварельный рисунок, брошенный Адой под грушевым деревом, был весь усеян беспорядочными розово-зелеными брызгами.
Она провела ночь в доме Суонджеров, лежа без сна с широко открытыми и сухими глазами, думая о том, что хотела бы умереть прежде Монро, хотя в глубине души понимала, что природа предпочитает другой порядок: сначала умирают родители, потом дети. Но это был жестокий порядок, не дающий облегчения от душевной боли, так как в соответствии с ним тот, кто остается жить, становится сиротой.
Через два дня Ада похоронила Монро на холме над Малым Восточным рукавом Голубиной реки. Утро было ясным, все время дул ветер с Холодной горы, и весь мир трепетал под ним. В воздухе было мало влаги, что случалось редко, и все краски казались яркими, а очертания предметов четкими. Сорок человек, одетых в черное, почти до отказа заполнили маленькую церковь. Гроб с открытой крышкой стоял на козлах перед кафедрой. Лицо Монро осунулось после смерти. Дряблая кожа натянулась на лбу и запала во впадинах глаз и щек, нос заострился и казался длиннее, чем при жизни. Сквозь чуть приподнявшееся веко был виден белок.
Ада, прикрыв рукой рот, наклонилась и тихо обратилась к человеку, который сидел на скамье через проход. Тот поднялся и, побренчав монетами в кармане, вытащил два медяка. Он прошел к гробу и положил монеты на оба глаза Монро, так как с одним глазом, прикрытым монетой, тот выглядел бы как-то странно, по-пиратски.
